– Конечно. Хочешь, я тебе последнюю, которая у бабушки осталась, покажу? Очень красивый образ…

– Хочу. – Тимофей подошёл к ней и обнял.

Марина запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Подумать только, каким близким он стал ей за последние недели. И как она раньше жила без него? Права была Лера, давно нужно было перестать думать только об учёбе и работе. Хотя… Тогда она могла не дождаться Тимофея. Вот выскочила бы замуж за кого-нибудь не того…

– О чём ты задумалась? – Тимофей нежно отвёл от её лица волосы.

Какой же всё-таки у него голос. Неудивительно, что поклонницы без ума.

Марина улыбнулась и не призналась:

– Да так… Ничего интересного…

И правда, не говорить же Тимофею, что она умудрилась так сильно влюбиться. Да и не секрет это для него уже давно… Марина вытерла всё ещё влажные после мытья посуды руки льняным вышитым бабушкой полотенцем и потянула Тимофея за собой:

– Пойдём… Ты не представляешь, какая она…

На чердаке всё было по-прежнему. Обычно Марина, как только приезжала, сразу торопилась туда, а вот сегодня забыла. На миг ей стало стыдно, она виновато перекрестилась, поправила салфетку под иконой и негромко сказала:

– Вот она, наша Затворница… Бабушка её так называет…

Тимофей достал телефон и притянул Марину к себе, собираясь сделать селфи на фоне иконы. Она высвободилась, будто в шутку взяла у него телефон, сунула в карман его джинсов и с мягким укором во взгляде продолжила рассказывать:

– Это очень старинный образ. Бабушка считает, что он в нашем храме появился одним из первых. Когда-то ей об этом рассказывал последний из священников…

– Наверное, дорогой… – Тимофей с интересом исследователя разглядывал икону.

– Скорее – бесценный. Бабушка ждёт, когда храм начнут восстанавливать. Мечтает его вернуть.

– А как же остальные иконы, те, что разобрали женщины?

– Думаю, они так по домам и хранятся. Бабушка говорит, село у нас не горело с тех пор, так что не должны были иконы пропасть. Если только не продали в девяностые, когда жить не на что было…

– Да уж, могли и продать. – В голосе Тимофея Марине послышалось что-то непонятное. Она повернулась к нему с вопросом во взгляде. Но тут хлопнула калитка, послышались шаги, и снизу их позвала Пелагея:

– Ребятки! Вы где? Я молочка свеженького купила. Попейте-ка! А то ведь козье с непривычки мало кому нравится. А это коровье, вкусное…

Тимофей снова восхищённо покачал головой и показал большой палец. Марина кивнула: так и есть.

– Хочешь молочка? – спросила она.

– Очень! – заговорщицки шепнул Тимофей и за руку повёл Марину к лестнице, одновременно восторгаясь: – Ну, что за бабушка у тебя! Это ж просто чудо какое-то, а не бабушка! Не поленилась для нас за молоком сбегать.

Спускался он первым, поддерживая Марину. Она чувствовала себя счастливой и уже забыла о том, что смутило её в словах Тимофея несколькими минутами ранее.

Солнце стало спускаться за реку, и Марина с Тимофеем собрались уезжать.

– Бабуля, нам пора. Как доедем, я тебе позвоню. У тебя телефон заряжен?

– Я и не помню! Сегодня не проверяла. Сейчас посмотрю. Ты звони, звони, Маришенька. А то я спать спокойно не буду.

Пелагея подскочила, проверила телефон, потом начала укладывать в контейнеры, которые ей покупала время от времени Марина, пироги, ягоды, котлеты.

Марина уже садилась в машину, когда бабушка вспомнила:

– Мариша, я ведь забыла тебе сказать! Говорят, храм-то наш восстанавливать будут, батюшку пришлют!

– Бабуля, ты не надейся зря. Сколько раз уже обещали! А всё по-прежнему, – Марина с сочувствием вздохнула.

– В этот раз, говорят, точно…

– Кто говорит?

– Француз…

Марина улыбнулась, любовно глядя на бабушку, и покачала головой:

– Ох, бабуленька. Доверчивая ты моя… Француз учил тебя французским методом картошку сажать. Выросла?

Пелагея засмеялась весело, без обиды:

– Выросла! А как же? Сажала мешок – собрала ведро!

Марина тоже прыснула и сквозь смех напомнила:

– Вот-вот… А мы, как маленькие, всё ему верим… Ладно внук на него влюблёнными глазами смотрит. Но мы-то, мы-то!

– Чуть не забыл! – хлопнул себя по лбу Тимофей, полез в машину, достал из барсетки свою фотографию и размашисто подписал её. – Вот, Пелагея Васильевна. Это для того мальчишки, который сегодня с дедом приходил. Отдайте ему, если прибежит.

– Отдам, конечно. Чего ж не отдать? – Пелагея взяла фотографию и через раскрытое окно поцеловала уже севшую в машину внучку.

– Ну, всё, бабулечка. Поехали мы. Я тебе позвоню.

– Ангела-Хранителя в дорогу, ребятки.

Когда машина скрылась за поворотом, Пелагея посмотрела на открытку, вздохнула и, глубоко задумавшись, пошла к дому.

Наши дни

Марина очень любила путь от дома бабушки до села. Мягкая песчаная дорога плавно вилась между высоченными корабельными соснами, и можно было из окна машины увидеть ягоды или грибы. Маленькая Марина иногда даже не выдерживала, просила отца остановить машину и бежала собирать крепкие боровики или яркие лисички, выглядывающие изо мха.

Вот и сейчас она невольно поглядывала по сторонам дороги и улыбалась своим воспоминаниям.

– А что за Француз? – поинтересовался Тимофей.

– Да Фёдора Андреича, который сегодня землянику приносил, деда твоего поклонника так прозвали.

Тимофей понимающе хмыкнул:

– За то, что французские словечки к месту и не к месту вставляет?

– Не только. Говорят, у него в роду француз был. После войны двенадцатого года остался в наших краях, влюбился в местную девушку, женился на ней. А так или нет, никто не знает. Столько лет прошло. Но Андреич эту легенду очень любит, верит ей. Вот его Французом и зовут. А он и рад стараться. То агитирует всех картошку сажать французским методом, то лошадь назовёт Шевалем, а себя шевалье именует, то ещё чего…

– Ого! Творческая личность.

– Точно. Но человек золотой. С бабушкой давным-давно дружит. Помогает ей, чем может. И до сих пор бодр и весел. А ему ведь уже восемьдесят пять…

– Да ты что? А выглядит лет на десять моложе, ровесником твоей бабушке…

Марина засмеялась радостно:

– А моей бабушке девяносто третий год!

– Который?! – опешил Тимофей.

– Девяносто третий. Я же тебе рассказывала, что она во время войны подростком была.

– Слушай, я как-то и не соотнёс это. Но как она выглядит! В жизни не скажешь, что ей под сотню уже. И что судьба такая непростая… Фантастика!

– Наш Француз говорит, что она, как Симеон Богоприимец. Только тот ждал Христа, а бабушка ждёт храм. Я даже боюсь, что вот откроют храм, она икону вернёт, ну и… – голос Марины предательски дрогнул.

Тимофей отвлёкся от дороги, взял её руку в свою и мягко пожал:

– Не думай об этом. Смотри, какая она бодрая и активная. Прямо хоть на мой концерт приглашай. Она ещё, пожалуй, на танцполе всех перетанцует.

– Спасибо. Сразу легче стало. А то новости о храме меня встревожили, признаться. Хотя ведь радоваться надо. Бабушка столько лет этого ждёт. Извелась вся.

– Вот и радуйся. Наоборот, для неё это таким стимулом дальше жить будет… Ведь сбудется то, о чём она много лет мечтает.

– Надеюсь, что так…

– Вот увидишь, – Тимофей снова пожал её руку, и Марина счастливо улыбнулась.

Как хорошо быть не одной. Права, права была Лера…

Очень редко случались дни, когда Пелагее бывало тоскливо. От бабушки ли, от родителей ли достались ей умение не унывать и способность разглядеть искорку света даже в самые беспросветные и непроглядные времена. Однако иногда и ей доводилось плакать, конечно. Как же без этого жизнь проживёшь? Нечасто, но и она плакала и не спала от горьких мыслей. Бывало, бывало… Так ведь и причины были… Не дай Бог никому таких причин…

А сейчас, вроде бы, всё неплохо. Живи да радуйся. Но на душе какая-то смутная тревога. И с чего бы это? Пелагея Васильевна отложила вязанье и встала с завалинки, где рукодельничала, дожидаясь звонка от Марины. Глаза сами наткнулись на фотографию Тимофея, дожидавшуюся Федора. Пелагея Васильевна взяла глянцевый плотный картон в руки и вгляделась.