Красивый… Даже очень… С Мариночкой ласковый, с людьми приветливый… Вон, даже Федюшке фотографию оставил. Пообещал – и оставил… Значит, обязательный… Но не то что-то… Неужто всё дело в том, как называет себя?.. Да нет… Это всё молодость… Глупенькие они ещё совсем, молодые…
Тут Пелагея Васильевна вспомнила, что Марине весной исполнилось двадцать пять лет. Значит, и Тимофею примерно столько же… Не так чтобы ребёнок. Оно, конечно, теперь взрослеют телом раньше, а мозгами позже… Но всё ж таки не настолько…
Вон, Мариночка, до чего славная девочка выросла. И училась хорошо, и хлопот родителям никогда не доставляла. А уж толковая и рассудительная какая… Умница. И не… Пелагея Васильевна порылась в памяти и сформулировала: не инфантильная. Хорошее слово. Точное. И французское, наверное. Фёдор Андреевич своего внука частенько анфаном называет. Ребёнком по-русски. Так Марина не ребёнок давно. За свои слова и дела уже много лет сама отвечает. Вот и мужа ей такого бы…
Пелагея Васильевна стряхнула с платка, покрывающего голову, несуществующие соринки, словно отмахиваясь от тяжёлых мыслей, и хотела было пойти в дом, но тут заиграл старую хорошую песню телефон. Это Марина ей такую мелодию установила, знала, какие песни она любит. Именно эту мелодию в далёком сорок первом играл Иван…
Пелагея Васильевна взяла трубку и услышала звонкий, весёлый голос Марины.
– Приехали? Ну, и слава Богу! – Пелагея заколебалась, и Мариночка, чуткая девочка, конечно, услышала.
– Бабулечка, ты что-то сказать хочешь?
«Ох, помоги, Господи», – мысленно попросила Пелагея и решилась:
– Маришенька, а у вас с… Тимофеем всё серьёзно?..
– Да, бабушка, серьёзно. А что такое? – Родной голос сразу зазвучал встревоженно.
– Маришенька, да ведь не подходит он тебе. Ты меня знаешь, никогда я в твою жизнь не лезла. Но ведь не подходит… Прости ты меня, старую… прости… Ты девочка умная, добрая, сама разберёшься… Целую тебя.
Пелагея совсем расстроилась, быстро выключила телефон, смахнула набежавшие слёзы и добавила уже твёрже:
– Сама разберёшься… Или Господь управит…
Легла спать она под утро. Ей было, о чём поговорить с Господом и его Матерью. Засыпала она успокоенная, шепча «…избави нас от лукавого» и веря, что её обязательно услышат. Прожившая долгую жизнь Пелагея хорошо знала: если вдруг какой-нибудь человек исчезал из поля зрения другого, то, вполне вероятно, тому была веская причина. Не иначе так Господь уберегал своё чадо от бед, отвечая именно на эту мольбу. Вот и шептала «избави нас от лукаваго», думая о Марине.
Глава 15
Наши дни
Из столиц Лев вернулся не то чтобы разочарованным, но прозревшим. Провинциальный певец никого особенно не заинтересовал, но всё же продюсеру-самоучке удалось завести несколько небезынтересных знакомств. И теперь следовало подумать, какую пользу можно будет извлечь из этого.
Самолёт прилетел рано, Тимофей ещё совершенно точно был дома. Лев отправился к нему без предупреждения и не ошибся. Тиф долго не отпирал, потом в глазке, который от скуки изучал Лев, мелькнул свет, и дверь, наконец, открылась.
– Привет, бро! – обрадовался свежий после выпитого в аэропорту кофе Лев, оттеснил приятеля и внедрился в квартиру.
– Как ты? Что ты? С кем ты?
Тиф, похоже, тоже обрадовался, но привычно – у них не были приняты сантименты – огрызнулся:
– Да всё путём. Можно подумать, тебя год не было.
– Ну, год – не год, но почти месяц в столицах, вдали от родных пенатов, долгов, проблем…
– …И надоевших друзей.
Лев машинально согласился:
– … И надоевши… Да ну тебя!
Тут Лев вдруг осёкся, очумело посмотрел куда-то за спину приятеля и внезапно охрипшим голосом поинтересовался:
– Это что?!
– Вообще-то я кто. Так сказать, одушевлённый предмет. Что у тебя в школе по русскому было? – съязвил Тиф и замер, поняв, что имеет в виду продюсер: на дверце шкафа висел новый костюм, а на журнальном столике стояла коробочка с обручальными кольцами. Перед сном Тиф не то чтобы любовался ими, но решил посмотреть, да так и не закрыл. Идиот. Сейчас начнётся…
Не замечая его растерянности, Лев возмутился:
– Ты что, женишься?
Признаваться не хотелось, но отнекиваться было глупо:
– Да… Женюсь.
– На ком? – явно надеясь на то, что это шутка, спросил Лёвчик и, несмотря на тщедушность, напомнил Тифу Карлсона. Того и гляди выдаст что-нибудь вроде: «Малыш, ну я же лучше собаки!».
При мысли об этом Тиф чуть не фыркнул и ответил:
– На Марине.
Лев побагровел и вытаращил глаза:
– Ты что? Сбрендил совсем? Мы тебе какой имидж лепили? Забыл?
Тиф ничего не забыл, но Лёвчик, видимо, решил напомнить и возмущённо зарядил целую тираду:
– Сладкого красавчика мы из тебя делали! Мечту всех девиц пубертатного возраста! А на хрена ты им сдашься, если женишься и детей заведёшь? И пацаны перестанут тебя слушать! Ты для них сразу взрослым дядей станешь. А взрослых дядей им и в других местах хватает. Им нужен кумир, которого они понимают! А как им понять отца семейства?! Он для них из той же возрастной категории, что последний вымерший трихоцератопс! Нам что теперь, афиши переделывать и на них вместо Тифа писать Трих?!
Тимофей попытался перебить:
– Лёвка, подожди!… Да хватит!.. Послушай хоть!..
Но спокойного обычно приятеля несло:
– Бли-и-ин! Не думал я, что ты настолько тупой! А у тебя мозгов, как у этого самого трихоцератопса! Хватает только на поиски еды и удовлетворение инстинкта размножения!
От своего собственного крика Лев ещё больше завёлся и выпалил прямо Тифу в лицо:
– И знаешь, что я тебе скажу? Пошёл ты!.. Ты без меня вымрешь, трихоцератопс! Как твои предки! И туда тебе и дорога!
С этими словами Лев выскочил из квартиры, хлопнув дверью, поэтому кричать в ответ не было никакого смысла, однако обиженный Тиф всё же крикнул:
– Это ты пошёл! Тоже мне, царь зверей! – и хотел было швырнуть чем-нибудь вслед, но передумал, вспомнив, что прислуги у него пока нет и убирать последствия несдержанности придётся самому.
Глава 16
Наши дни
– Здравствуй, мон ами, пойдём погуляем, или занята очень? – седовласый импозантный Француз, которого Пелагея Васильевна помнила конопатым мальчишкой Федюнькой, по-хозяйски отворил калитку и зашёл во двор.
– Да дела подождут, пойдём, пройдёмся, разомнём старые кости. – Пелагея подошла к умывальнику, ополоснула руки и вытерла их о полотенце.
Галантный Француз подставил локоть, Пелагея подавила улыбку, но на руку своего старого приятеля оперлась: не хотела обижать. Не сговариваясь, пошли в сторону реки, а не по просеке к селу.
С высокого берега открывался красивый вид. За излучиной, там, куда уходило на закате солнце, высился их старый, переживший сложные времена и выстоявший назло им храм. Было видно, как суетятся около него рабочие, устанавливая крепкие металлические леса и сколачивая верстаки для работы. Далеко разносились весёлые звуки молотков и пил. Пелагея смотрела, слушала и не могла отвести счастливого взгляда от этой суеты. Как долго она ждала…
– Сбывается твоя мечта… Столько лет ждёшь, а дождалась-таки… – Француз правой рукой пожал её сморщенную ладонь, лежащую на сгибе его левого локтя.
– Да, Феденька, сбывается… Мечты часто сбываются. Надо только уметь ждать и мечтать о чём-то добром и правильном.
Француз помолчал, думая о чём-то, и наконец ответил:
– Вот и я, видно, о правильном мечтал, раз и моя мечта сбылась.
– Ты о чём это?
Пелагея остановилась и посмотрела на старого приятеля долгим испытующим взглядом. В его глазах плясали смешинки, и она поняла:
– Да неужто? Нашёл?
– Нашёл. Вернее, телевизионщики нашли. Я в программу писал. Ну, ту, где ищут людей.
– Я телевизор не смотрю, у меня и нет его, ты же знаешь. Не люблю я его. Но если людей ищут, то это доброе дело. Ну, и что? Общались уже?
