Светлые картонные коробки стояли перед домом с номером 8.

До своих пятнадцати лет я почти не выезжал за пределы Валанса (не считая поездок к родственникам в Упи) и, в целом, нашу семью можно было назвать стационарной. Мы никогда не путешествовали. Конечно, мы могли себе это позволить, но у нас просто не было потребности. Тем не менее, как только я закончил последний класс коллежа, мы начали паковать вещи, но переехали в Лион только под конец летних каникул. Дорога длиной в два часа обошлась моему папе в три стаканчика крепкого кофе и один кунжутный батончик. Мама почти всю дорогу молчала. Сделав из старой мягкой игрушки импровизированную подушку, я лежал на задних креслах, накрывшись какой-то старой курткой. В окне старенького, побледневшего от времени, красного универсала было видно почти безоблачное светлое и ясное небо. При каждой неровности дороги можно было почувствовать дребезжание вещей в полном багажнике.

Въезжая в город, я не чувствовал радости, грусти. Скорее всего это можно назвать приятной, тёплой пустотой. Мне не о ком было скучать. Всех своих друзей я знал ещё с четырёх лет и за это время успел пережить с ними абсолютно всё. Пока мы взрослели, наши интересы постепенно расходились, и мы наскучили друг-другу. Особой привязанности к месту, где родился, я тоже не испытывал. Ничего меня не держало дома ровно также, как и ничего не тянуло куда-нибудь. Приятно было осознавать, что скоро мне достанется собственная просторная комната на последнем этаже дома. Вот и всё.

Новый дом стоял на Подъеме телеграфа и имел номер восемь. Это было не самое новое здание в четыре этажа бледновато персикового цвета. Кое-где были заметны тонкие трещинки, доходившие до самой крыши. Деревянная входная дверь вела к довольно старой и тёмной, но чистой лестничной клетке. В нашем доме было всего шесть квартир, мы заняли одну на последнем этаже, окнами выходящую на маленький садик и небольшой, но ровно выстриженный газон. Таким образом, из моих окон были видны деревья, несколько невысоких домиков с красными крышами и небо. Моя комната была почти пуста. В центре стояли три большие коробки, сверху на них лежало несколько пакетов. В интерьер комнаты также входило: две розетки у входа, жёлтая лампочка со стареньким тканевым абажуром и роскошный широкий подоконник, на котором при желании могло поместиться два человека.

До учёбы оставался всего один день. Всё это время я один разбирал коробки и пакеты, наполненные вещами. Мой папа программист. Поэтому, в день когда мы въехали, вечером он уже сидел на полу рядом с розеткой и ноутбуком на коленях. Возле него стояла пустая кружка непонятного цвета. Мамы днём дома почти не было. Перед нашим отъездом она оставила работу парикмахера в Валансе и говорила, что ей нужно найти новую. Оставшись один, я разбирал коробки и разносил вещи по разным комнатам.

Вечером мы поужинали чем-то из супермаркета. Это что-то было неравномерно разогрето в нашей старенькой микроволновке и с одной своей стороны обжигало мою руку, а с другой было совсем заморожено, но тогда меня это почти не волновало. Я надел свою идеально выглаженную пижаму и лёг на расстеленное на полу одеяло (скоро там должна была появиться кровать). Накрылся новой простынёй. Недавно выстиранная, она пахла порошком, и на ней ещё оставались прямоугольные складки после нашего переезда.

Завтра мой первый день в лицее. Лёгкие и неприятные мурашки пробежали по всему телу. Дойдя до стоп, они задержались там на секунду, а затем исчезли. Окно в комнате я оставил открытым, так что с пола можно было хорошо разглядеть большое звёздное небо. Я поскорее отвернулся и закрыл глаза.

Не дождавшись рассвета, я встал со своего спального места. Со вчерашнего дня я успел приготовить себе темно-синюю рубашку и начистил до матового блеска грязно-зелёные туфли из кожзама. На все сборы в лицей, включая завтрак, я потратил ровно семь минут. В моём рюкзаке аккуратно поместилась стопочка тетрадей и учебников, пенал, бутылка с водой, аккумулятор для телефона вместе с проводом, десять евро мелочью и планшет для бумаги (правда, никакой надобности в последнем не было). Перед выходом я ещё раз осмотрел себя на предмет незастёгнутой пуговицы или незавязанных шнурков. Таких не оказалось. Родители, видимо, решили сегодня остаться дома и ещё не проснулись. Выскочив на улицу, я сразу же направился к школе. На небо я не взглянул.

Лицей находился в трёх минутах ходьбы от нашего нового дома (как потом выяснилось, я жил ближе всех моих одноклассников). Моя дорога проходила через две абсолютно пустые улицы. Я не успел встретить ни одного человека и, кажется, все заведения на моём пути ещё были закрыты. Я вышел в 7:25 и соответственно оказался возле школы за полчаса до начала занятий. На стене лицея, под самой крышей, находились невероятно старые часы. Издалека их вряд ли можно было бы разглядеть (не говоря уже о том, чтобы узнать по ним время), но зато они были видны с любой точки эспланады перед лицеем. Нельзя точно назвать время их установки, но, видимо, это было очень давно. Часы эспланады шли с отставанием на четыре минуты и показывали 7:24.

Моим новым домом стал Лицей Сен-Жюста. Большое здание в четыре высоких этажа сверху скорее было похоже на детский рисунок маленького стульчика. Высота первого этажа была почти вдвое больше, чем высота любого другого. С первого взгляда всё здание можно было чётко разделить на две части: старую и новую. Старая часть была покрыта чёрным налётом, избавиться от которого можно было, только если снести и заново построить это крыло. К ней же относились центральные ворота и часы под крышей (часы дублировались с внутренней стороны школы, но уже показывали точное время). Новая часть была построена явно позже. Её стены тёплого белого цвета, казалось, постоянно находились на солнце. Спортзал примыкал к новой части так, что окна третьего этажа выходили на крышу зала. Внутренний двор одновременно был цементной площадкой со стёршейся от времени и подошв разметкой футбольного поля.

Лицей Сен-Жюста был крупнейшим лицеем Старого Лиона. И, как свойственно большим учебным заведениям, туда было невозможно попасть без высокого балла и доли везения. Я не рассчитывал, что меня примут (подавал я документы, только из географических соображений). Но мне повезло, и меня приняли в лицей в самом центре Лиона. Нельзя сказать, что я плохо учился и сумел проскочить на свободное место. Нет. Но меня не отпускал мандраж при мысли, что я могу не понравиться учителям. В первую очередь я был приезжий из небольшого городка, а только потом ученик. И кто знает, может быть, есть более перспективные жители Лиона, которым просто не хватило одного или двух баллов? Эти мысли каким-то грузом оседали внутри живота, и мне пришлось сильнее затянуть ремень, чтобы избавиться от неприятного чувства.

Казалось, что сам лицей своей массой и объёмом придавливал меня. Его бордовая крыша имела отвесный склон, но кверху он переходил в почти плоскую площадку. Такая форма характерна для многих протестантских церквей. Лицей не относился к таким постройкам. Изначально он был церковной семинарией (это можно понять по статуе, находящейся над часами внутреннего двора, и кресту, расположенному над ней). В годы первой мировой войны здесь был открыт городской госпиталь. Всё это место было наполнено внушительной историей, и я не был уверен, что оно захочет дополниться моей.

Ещё за двенадцать веков до постройки семинарии, здесь находился римский искусственный грот Бёрей. История говорит, что большой резервуар для воды питался через когда-то существовавший акведук. Потом акведук разрушился, и, как следствие, грот пересох. Лицей же вырос прямо над древним резервуаром (основатели лицея даже не догадывались о существовании грота и узнали о нем только в момент закладки фундамента). Всё это было написано на сайте лицея.

Ссылку на эту статью я кинул отцу на почту (это был один из немногих способов заставить его что-либо посмотреть; если же подойти к нему с вопросом, он обязательно допишет до точки, хлебнёт кофе из чашки и попросит повторить вопрос). Не отреагировав на статью, он начал высказывать своё мнение об оптимизации сайта. Маме почему-то я не стал это показывать.