– Я ревновала тебя к ней, – слабая печальная улыбка трогает губы Анны. – Совсем чуточку. Думала, она такая молодая, ты наверняка увлечешься.

– Брось, – нежно глажу ее пальцы. – Мне кроме тебя никто не нужен. И вообще она не в моем вкусе. Честное-пречестное.

– Нехорошо завершился прошлый год, – качает головой Анна. – Дурной знак.

– Ошибаетесь, пресветлая королева. Акулыч, например, считает, что эта смерть предрекает безоблачный 2011-й. А я, между прочим, Акулычу верю.

– Что ж, ты веришь ему, а я – тебе, – Анна улыбается, хотя и не слишком радостно. – Будем считать, что так оно и есть… Не будешь против, если мы уснем?..

* * *

Первое января тянется донельзя скучно. Мы с Анной завтракаем. Потом мою посуду. В полтретьего обедаем, и опять прополаскиваю посуду.

В декабре уже миновавшего года я решил вернуться к частному извозу. И сегодня – чего тянуть? – собираюсь отправиться на поиски пассажиров. Но днем вряд ли отыщутся желающие прокатиться в моем «такси». Приходится терпеть до вечера.

Около шести выхожу на промысел.

Покидаю свою квартиру – и на слабо озаренной лампочкой лестничной площадке обнаруживаю парнишку, стоящего возле Жанниной двери. Пацан с тупым изумлением воззрился на бумажную ленту с печатью.

Увидев меня, спрашивает потерянно:

– А что с Жанной?

У него голубые глаза, девичье пухлое личико. Под расстегнутой красной курткой – синий свитер. В руке – упакованные в целлофан белые розы.

– Умерла, – отвечаю сухо. – Убита.

Он глядит на меня бессмысленно, как идиот, точно выключен звук, и он только видит движение моего рта, но не слышит, что я произнес. Наконец, не понимая, не веря, выговаривает розовыми пацанячьими губами:

– То есть – как?

Вместо ответа пожимаю плечами.

– Кто ее?.. – допытывается он хрипло.

Впрочем, «допытывается» – слишком сильно сказано. Похоже, он задает вопросы по инерции, чтобы хоть что-то сказать.

Мимикой и жестами демонстрирую абсолютное неведение.

Он молча поворачивается и начинает медленно, как слепой, спускаться по лестнице.

– Эй, погоди, – окликаю его.

Оборачивается. Смотрит бессмысленно снизу вверх своими потухшими голубыми, как бы спрашивая: чего тебе еще надо?

– Пошли ко мне, – почти приказываю я. – В таком состоянии ты до дома не доберешься, отбросишь коньки под первой попавшейся машиной.

– А может, я этого и хочу? – еле слышно роняет он.

– Э, нет, приятель, такого я тебя не отпущу, и не надейся. Если помрешь под колесами, это еще полбеды. А если станешь калекой? Только представь: всю оставшуюся жизнь провести в инвалидном кресле. Устраивает тебя такая перспектива?

Бесцеремонно хватаю хлопчика за руку, тяну вверх. Сопротивляется он вяло, как бы по инерции.

Вталкиваю в свою квартиру. Анна, показавшись из гостиной, удивленно смотрит на нас. Машу ей рукой: не мешай.

– Раздевайся, – говорю парню. – Я за тобой ухаживать не намерен. На…

Швыряю ему тапки.

Медленно, словно загипнотизированный, парнишка стаскивает куртку, переобувается, заторможенно двигается на кухню, плюхается на табуретку и застывает, как мертвый.

– Мне спиртное нельзя, за рулем, а тебе налью.

Достаю заветную бутылку армянского коньяка, которую любовно храню в шкафчике, и, изнывая от приступа скупости, наливаю парню стопарик. Он выпивает залпом. Предлагаю остатки новогоднего пиршества – отрицательно мотает головой.

После второго стопаря щеки хлопца розовеют, глаза оживают, обретают блеск и осмысленность.

– Тебя как зовут?

– Константин… Костя.

– Послушай, Костя. Я – бывший мент. И бывший частный сыщик. Это я к тому, что человеческих страданий навидался – выше крыши. Многие мне в жилетку плакались. И ты поплачь, не стесняйся, все останется между нами.

То ли мои слова благотворно на него действуют, то ли выпитое, но глаза хлопчика заволакиваются слезами. Создается впечатление, что он смотрит на меня из-под воды. Парень моргает и отворачивается.

– Не хочешь поведать мне – сходи с милицию и все расскажи ментам.

– Не-а, – шмыгнув носом, паренек опять мотает белокурой головой. – Не пойду. Противно.

– Но пойми, операм нужна информация, иначе душегуба не поймать.

– Все равно, в милицию не пойду. Боюсь. Уж лучше вам расскажу. А вы правда милиционером были?

– Оперативником.

– Я еще выпью, можно?

Вливает в себя содержимое третьего стопарика и вроде бы отмякает.

– Не знаю, с чего начать…

– Ничего, я помогу. Где ты впервые встретил Жанну?

– Жанну… – Костик морщится, и я обреченно готовлюсь к тому, что он опять заревет. Но парнишка сдерживается. – Жанну я встретил… Просто зуб у меня сильно болел. Пришел в стоматологию, районную, которая на улице Коминтерна…

Из его глаз текут слезы.

«Ничего, – думаю я, – поплачь, малыш. Если плачешь, значит, и впрямь любил. По-настоящему. Не дай бог потерять любимого человека. Это, брат, куда страшнее, чем умереть самому».

– Она мне зуб лечила, – наивно продолжает Костя. – Вот этот…

Оскаливает зубы и демонстрирует левый верхний клык, как будто иначе ему не поверят. Я не улыбаюсь, еле заметным кивком показываю, что уяснил. Он продолжает:

– Я пригласил ее в кафе. Она согласилась… И мы… стали встречаться.

– И сколько времени вы вместе?

– Почти полгода… У вас в квартире что-то горит?

– Да вроде бы ничего такого нет.

– Может, кто-то накурил?

– Жена на дух не переносит табачный дым, а я давненько уже перестал себя травить. Хочу помереть глубоким старичком. Причем, здоровеньким.

– А как будто дымно, даже глаза ест. Прямо-таки разъедает… Наверное, это мне кажется?

Костик трет кулаками зажмуренные глаза. Я и бровью не веду.

– Похоже на то… Жанна старше тебя?

– На шесть лет. Поэтому она и не хотела, чтобы мы поженились. И мои родители были против. Но я бы все равно на ней женился!

– Шесть лет, – я пренебрежительно машу рукой. – Ерунда. Жена старше меня на одиннадцать лет, а я люблю ее, как в первый день. Даже больше.

– Ну, – обращается он к кому-то невидимому. – Я же говорил!

И тут же обреченно опускает светлую головенку: теперь никому ничего доказывать не нужно. Из его закушенной губы сочится кровь.

Срываюсь с места и галопом несусь в ванную. Возвращаюсь с солидным куском ваты. Хлопчик смотрит на меня мутным взглядом, потом отщипывает немножко и машинально прикладывает ватку к губе.

– Как я понимаю, ты жил у родителей и время от времени наведывался к Жанне?

– Да. Вообще-то они были против наших встреч, приходилось врать, что к приятелю пошел, или еще чего.

– Значит, Новый год ты встречал дома, с родителями?

– Ага. Они считают, что я еще маленький. Несмышленыш. Шагу не дают ступить. Каждый день звонят, когда я в институте: «Пообедал? А еда вкусная была? А что тебе на ужин приготовить?» Я – поздний ребенок. Мама родила меня, когда ей было тридцать восемь.

– А сегодня ты намеревался отметить с Жанной наступивший 2011-й?

– Ага. Еще позавчера договорились, что в шесть вечера приду к ней… И вот…

– Ты встречал ее с кем-нибудь? Неважно – с мужчиной, с женщиной…

– Нет.

– Как вы проводили время? Гуляли по улице, забредали в магазинчики, кафушки, киношки? Было такое?

Его уши вспыхивают.

– Только в самом начале. А потом стал приходить сюда.

‒ И сколько времени здесь проводил?

Уши Костика продолжают пылать.

‒ Час или полтора… Примерно так.

На языке вертится вопрос: «А кроме секса было у вас хоть что-нибудь?», но удерживаюсь. Еще обидится, вообще перестанет отвечать.

– Сам уходил или она выпроваживала?

Задумывается.

– Ну… она говорила, дескать, пора, милый, у меня дела.

– Ты предлагал ей замужество?

– Сколько раз!

– И что она отвечала?

– Что?.. Говорила: «Тебе будет неприятно жить на деньги жены. Сначала нужно встать на ноги, начать зарабатывать, чтобы прокормить семью, и уже тогда…» Я в этом году заканчиваю радиофак…