С этими словами старик хлопнул меня по плечу и ушел, как всегда даже не спрашивая моего мнения по поводу озвученного плана. А я остался наблюдать — что еще было делать? Вот доминус Франсиско появился из арки, и, воровато оглянувшись, заспешил по улице. Он удалился не более чем на пятьдесят шагов, когда следом за ним появилась тройка жандармов. На их месте я хотя бы сменил форму на что-нибудь более гражданское, но карабинеров, похоже, все устраивало. Я пропустил их вперед, и тихонько выглянул из своего переулка. Как раз вовремя, чтобы заметить, как Мануэль, шедший навстречу, поравнялся с доминусом Понсе и что-то спросил. Слышать их разговора я не мог, но то, что ломбардщик отрицательно качает головой — заметил. Вот Мануэль поднимает голову, и будто бы только теперь замечает жандармов. Флики как раз заспешили — очень им хотелось узнать, с кем это беседует их поднадзорный.

Скорость, с которой Мануэль побежал прочь, ни в какое сравнение не шла с тем, что мне довелось видеть буквально несколько секунд назад. Нет, он двигался довольно быстро, но было совершенно отчетливо видно, что надолго его не хватит. Любой, кто посмотрел бы на этот бег, сразу понимал, что человек очень устал и истощен, и сейчас он может двигаться столь быстро только на волне возбуждения от неожиданной встречи. И карабинеры ни на секунду не усомнились в этом спектакле. В погоню бросились с азартом, оглашая пустынные улицы свистками и требованиями остановиться. Доминус Франсиско остался стоять, растерянно оглядываясь по сторонам.

— Здравствуйте, доминус Понсе! — при моем появлении торговец вздрогнул, всмотрелся в мое лицо. Узнал.

— Диего! Тебе нельзя здесь быть! Меня пасут жандармы, они знают, что я общаюсь с неблагонадежными. Нескольких уже поймали, за одним гонятся сейчас. Они вот-вот будут тут. Ты разве не слышал свистков? — Старый торговец был взволнован, и я поспешил его успокоить.

— Не волнуйтесь, доминус, это был мой товарищ. Он их специально отвлек. Мы весь день наблюдали за вашей лавкой, и другого способа подойти не придумали.

Торговец ощутимо расслабился, но схватил меня за локоть и потащил в тот самый переулок, из которого я только что вышел. По дороге бормотал:

— Парень, я немногим смогу тебе помочь. У меня с собой только три сестерция серебром, вот. Возьми ключ от магазина, там найдешь еще столько же, в конторском столе. Не знаю, поможет это тебе или нет…

— Доминус Понсе, благодарю вас, но не нужно денег, я и так вам должен за разбитый фонарь. Я хочу найти родителей, и надеялся, то вы что-нибудь расскажете. Меня схватили на улице два дня назад, я сбежал с поезда и совершенно не знаю, где их теперь искать, и что вообще происходит в городе.

Старик сориентировался мгновенно:

— Тебя посадили на первый поезд? — увидев мой кивок, продолжил. — Те, кого хватали в домах, попали в третий. Если доминусы Ортес не выходили, скорее всего, уехали в нем. Его направили по северной ветке, в Лурд. Я знаю, потому что у меня зять работает на железной дороге, он видел приказы. Уже это говорит о том, что ни о какой экстрадиции и речи не идет. Если бы они хотели вышвырнуть неугодных из страны, поезда шли бы к границе, а не в противоположную сторону. Слухи о том, что вас везут то ли на каторгу то ли на казнь появились уже после того, как третий поезд был почти заполнен. Человек сто отказалось подчиняться и разбежались, были несколько нападений на жандармов, но уже вчера почти всех выловили. Ты зря вернулся, они все еще на взводе, так и рыскают по городу. Хватают всех подряд, достается даже благонадежным. Парень, я не знаю, есть ли у тебя шансы их найти. На твоем месте я бы лучше бежал в сторону Удине или Больяно. Если повезет, и сможешь перебраться через границу, будет шанс уйти. Говорят, чистые пока не так сильны на Балканах. Впрочем, что я говорю, старый дурак, там же Турин! Тогда в Бильбао или Овьедо. Об этом не говорят официально, но в тех местах началось настоящее восстание. Язычников поддержали рабочие и шахтеры, им под властью чистых почти так же тяжело как неотрекшимся. Все, уходи!

Он все-таки сунул мне в руку деньги, и почти бегом направился по Граничной улице. А я поспешил углубиться в бывшее гетто — времени действительно оставалось всего ничего, по моим ощущениям сюда уже должны были двигаться патрули.

Рубио я нашел у себя в квартире, и, судя по тому, что наш арсенал пополнился еще тремя карабинами и таким же количеством Уберти, те жандармы, что за ним погнались, очень пожалели о своем излишнем рвении. Если успели.

— Не знаю, выяснил ты или нет, что там тебя интересовало, но нам нужно уходить, — старик выглядел непривычно серьезно. — Мы неплохо повеселились, но второй отряд за два дня, да еще один из этих отрядов — чистые. Какой бы ни был в городе бардак, такое они проигнорировать не захотят. Уже завтра уйти будет очень сложно.

— Согласен. Я все выяснил. Моих увезли на третьем спецпоезде, он шел на Лурд.

— Мда, — покачал головой Мануэль. — Самое неудачное направление. Но, я так понимаю, в твоем разуме просто нет места для здравого смысла.

Я только головой покачал, и принялся собирать вещи в дорогу. Ну а старик занялся упаковкой добытых карабинов, коих было уже девять штук. При массе одного карабина без малого четыре килограмма, вес получался очень внушительный, даже если поделить на двоих, но Мануэль наотрез отказался оставить хоть один.

— Ничего, — приговаривал он. — Своя ноша не тянет. А то вдруг кого приличного встретим — а у нас и карабинов нет. С этаким арсеналом можно целый отряд собрать! Было б у нас человек хоть пять, можно было бы таких делов наделать — только держись. Чистые бы взвыли.

Ни собирать отряд, ни тем более устраивать террор чистым я не собирался, но переубедить Рубио было невозможно. На «арсенал» он смотрел, как отсидевший двадцать лет заключенный на стриптизершу. Максимум, чего удалось добиться — это устроить схрон после того, как выберемся из города, и оставить лишнее там.

Сборы проходили в спешке. Удивительно, как много вещей копится в жилище, даже если не считаешь его полностью своим. Эту квартиру ни я, ни родители, никогда не воспринимали как дом, и старались не обзаводиться лишними вещами. И все равно, когда я начал бродить по комнате, тут и там взгляд натыкался на всевозможные мелочи, которые вроде бы и не нужны, и в то же время оставлять их на разграбление было жаль. Ощущение, что сюда я больше никогда не вернусь, было очень острым, даже острее, чем несколько лет назад, когда нас выставили из дома. От этого только сильнее хотелось забрать любимую отцову кружку и мамину прялку. Это устройство сделал для мамы отец несколько лет назад — после того, как нам досталось по случаю несколько мешков овечьей шерсти. Мама пряла шерсть, а потом вязала из нее шали, которые относила доминусу Понсе. Эти шали нас тогда здорово выручили… Пришлось с силой потереть лицо, чтобы отогнать непрошенный приступ ностальгии. Сейчас не до воспоминаний. С собой, кроме оружия, забрали только остатки еды, да теплую одежду. Осень в местных широтах теплая, как и зима — даже снег не каждый год увидишь. Однако пара ночевок под открытым небом ясно показали — лишней теплая одежда не будет.

То, что проделки Рубио имели успех, стало понятно почти сразу, как только мы вышли из дома. Так шумно по ночам в районе неблагонадежных не было даже раньше, когда все язычники еще оставались на своих местах. Старик оказался прав — чистые вместе с жандармами вели планомерную облаву, и задержись мы еще хотя бы на час, имели все шансы поучаствовать в ней в качестве дичи. На всех перекрестках были размещены отряды жандармов. Периодически они подавали сигнал свистками, в ответ получая такой же от соседних. Другие тройки и спиры чистых прочесывали дома — благо теперь, когда район был пуст, сделать это было не так уж сложно. Откровенно говоря, поняв, в какую передрягу мы попали, я готов был запаниковать, однако не успел. Пришлось очень быстро убегать, времени на панику совсем не оставалось.