Часовой снова переступает с ноги на ногу — все так же осторожно. И в этот момент видит, как прямо в лицо ему несется комок темноты. Появление птицы в непосредственной близости от глаз так неожиданно, что чистый отпрыгивает назад, всем весом отталкиваясь от помоста. Угрожающий скрип дерева, вышка чуть покачнулась от резкого движения. Вместо того, чтобы замереть, часовой делает пару шагов вперед, еще сильнее раскачивая шаткую конструкцию. Этого движения оказывается достаточно. Скрип повторяется, теперь уже более громкий, за ним следует треск, и вышка, все ускоряясь кренится внутрь лагеря только для того, чтобы в результате с грохотом обрушиться на землю.

Вряд ли чистый сильно пострадал. Высота слишком мала, помост находился не выше десяти футов от земли. Однако его испуганный вопль привлекает внимание чистых, патрулирующих лагерь. Увидев аварию, сразу пятеро спешат на помощь к пострадавшему. Двое склоняются над вопящим от боли часовым, трое оглядываются по сторонам, выискивая опасность. И начинают падать, один за другим. У меня звенит в голове от напряжения, поэтому я не слышу выстрелов. В первую секунду даже не понимаю причину, по которой чистые падают. Впрочем, ошеломление быстро проходит, я хватаю винтовку и тоже стреляю. Мои усилия не так результативны. Из трех выстрелов в цель попадает только один. «Тебе, Кера. Как обещал», — шепчу я. Надеюсь, этого достаточно, чтобы жертва досталась богине — не хочется нарушать слово.

— Все! Хватит! — я не сразу понимаю, что Рубио обращается ко мне. — Пора менять позицию! Уходим, они сейчас очухаются!

Я понимаю, что спутник прав, но все еще недостаточно пришел в себя, чтобы незамедлительно последовать совету. В следующие несколько секунд ситуация меняется настолько, что это становится ненужным. Очухиваются не только чистые. Заключенные тоже в первый момент растерялись от обилия событий, однако главное они поняли. Первым к телу одного из чистых подскочил какой-то парень. Он схватил винтовку и начал стрелять. Всего пара выстрелов, и он падает от ответного огня охранников, но главное он сделал — подал пример. Тот парень еще не успел даже упасть, а винтовку у него из рук уже выхватил следующий заключенный. Другие бросились к телам чистых, чтобы забрать их оружие.

Я, вместо того, чтобы уходить подальше, стреляю в тех чистых, которые попадаются мне на глаза. Безобразно мажу — кажется, прежде чем патроны кончаются, я успеваю убить только одного. Даже это неплохо — он упал как раз рядом с одним из заключенных, который тут же выхватил освободившийся карабин. Те, кто обзавелся винтовками, бегут куда-то к центру лагеря, увлекая за собой остальных, взбудораженных неожиданным успехом.

Я вдруг вижу спину Рубио — он бежит к образовавшемуся после падения вышки проходу в ограде, останавливается, чтобы сделать пару выстрелов. Сообразив, что сам все еще остаюсь на месте, спешу присоединиться.

Паника и неразбериха разрастаются, быстро захватывают всю территорию лагеря. Заключенные, которым удалось раздобыть оружие, разбегаются в разные стороны — кто-то к воротам, кто-то, наоборот, в центр площадки. Навстречу им бегут послушники. То и дело раздаются хлопки выстрелов, крики. Вспышки пороха расцветают в разных концах лагеря, на разном расстоянии. Мертвые и раненые чистые лежат вперемежку с заключенными. В одном месте пробежал мимо сразу десятка послушников, окруженных большим количеством язычников. Все заключенные убиты огнестрельным оружием. Послушникам повезло меньше — то, что тела принадлежали людям можно понять только по серым балахонам. После того, как у них закончились патроны, охранников разорвали голыми руками. До мерзкой картины никому нет дела.

Прямо на меня выбегает послушник чистых. Лицо перекошено, взгляд блуждает. В руках стандартная винтовка, которую он держит возле плеча, и водит стволом из стороны в сторону. Лагерь освещен, но меня он все равно замечает слишком поздно — он выискивает заключенных, одетых в светлую одежду, на моих зачерненных тряпках взгляд останавливается слишком поздно. Я как раз успеваю отпустить свой карабин, позволяя ему повиснуть на ремне, и достаю револьвер. В упор промахнуться трудно. «Прими жертву, Кера!» — кричу я в полный голос — сейчас, когда лагерь гудит как заводской цех в разгар рабочего дня, до моих криков никому нет дела.

Мануэля я потерял. Отвлекся на очередного заключенного, который почему-то решил наброситься на меня с кулаками. Уж и не знаю, за кого он меня принял. За чистого в своей черной одежде я точно сойти бы не смог. Убивать безумца не хотелось. Пришлось потратить лишние пару мгновений, чтобы вырубить его ударом приклада в зубы. За это время спина Рубио, которую я едва различал в десяти шагах передо мной, окончательно потерялась в толпе. Некоторое время я еще пытался его найти, а потом плюнул и побежал дальше — к столбам света в центре лагеря. Обстановка меняется так быстро, что я не успеваю реагировать. Только что вокруг было полно народа, а сейчас я оказался на некотором отдалении от основных событий. Зато в центре суета нарастает. Крики оттуда уже не прекращаются, звучат все отчаяннее. Я бегу к свету. Наталкиваюсь на толпу обезумевших заключенных. То и дело попадаются тела, об них спотыкаются, но продолжают идти.

Впереди я вижу язычников, вооруженных трофейными карабинами. Стреляют очень редко, приходится экономить патроны. Парни палят лежа, прячась за телами товарищей. Напротив них, всего в сотне шагов, собрались чистые. Десять человек — втрое меньше, чем бунтовщиков. Эти стоят в полный рост, даже не пытаясь скрываться от случайных выстрелов, однако на них никто не обращает внимания. Все смотрят на пятерку монахов, что стоят за спинами послушников. Полноправных монахов, в чисто белых балахонах. Я едва не матерюсь в голос, глядя как яркий луч срывается с ладони, упирается в баррикаду напротив одного из заключенных. Тела, из которых состоит укрытие, начинают истаивать, будто лед под горячим летним солнцем. Нет. Быстрее. Гораздо быстрее. Трупы осыпаются невесомым пеплом, через минуту преграды не остается. Тот, кто за ней скрывался, пытается отползти, откатиться в сторону, но монах чуть поворачивается, и луч света движется следом, стирая из реальности баррикаду. Вот он упирается в заключенного. Страшно! Не раз слышал, что чистый одаривает последователей, но не думал, что они настолько сильны!

Лицо обреченного покрывается ожогами. Сперва они похожи на солнечные. Кожа краснеет, потом покрывается волдырями. Первые несколько секунд бунтовщик сохраняет мужество. Он даже находит в себе силы стрелять. Выстрел за выстрелом, и каждый — без промаха. Никакого толка. Пули вспыхивают и рассыпаются пеплом, не достигнув монаха — как мотыльки в пламени свечей. Остальные четверо чистых как-то защищают напарника. Стреляет не только очищаемый заживо, другие бунтовщики присоединяются к перестрелке, сосредоточив огонь на бьющем лучами монахе. По лицу его четверых защитников катится пот, однако они держатся. Послушники стреляют в ответ, легко выбивая потерявших осторожность бунтовщиков — одного за другим. Жертва монаха, наконец, не выдерживает. Бросив винтовку, он пытается убежать. Поздно. Сил не хватает даже чтобы встать — он катается по земле еще несколько секунд, а потом замирает и осыпается невесомым пеплом, который тут же рассеивается.

Наступает короткое затишье. Тот чистый, который только что убил бунтовщика, отходит назад, на его место выходит один из оставшейся четверки. Он прикрыл глаза и, кажется, копит силы для удара.

Я наблюдаю за происходящим с некоторого отдаления. Черная одежда защищает меня от чужих взглядов, и я могу пока не опасаться выстрелов послушников. Обе стороны пытаются воспользоваться небольшой передышкой. Бунтовщиков осталось совсем немного. Большая часть уже разбежалась, остались только те, чья ненависть пересиливает страх перед пожирающим светом и пулей послушника. Не поднимаясь, они пытаются понадежнее сложить свое укрытие. Стаскивают тела поближе. Послушники в это время наоборот, расходятся шире, готовясь окружить бунтовщиков и устроить им перекрестный огонь. Несмотря на растерянность, я пытаюсь этому помешать. Мне удается убить одного послушника и ранить троих, но меня вычисляют по вспышкам выстрелов, и теперь уже мне приходится спешно менять позицию. Ухожу вправо, слышу свист пуль, падаю, и откатываюсь влево. У самого лица вырастает фонтанчик поднятой ударом пули земли. Кто же там такой глазастый? Еще одна пуля бьет рядом с левой рукой, хотя я снова откатился. И вдруг обстрел прекращается. Краем глаза замечаю вспышки выстрелов где-то в отдалении — кажется, Мануэль нашелся. Про меня все временно забывают, и теперь уже я стреляю по монахам.