И чудовищные образы, маячившие где-то подо всем этим великолепием, в уголках комнаты, в рваных тенях, в грубых набросках.

Рисунки вызывали беспокойство, будто я смотрю на часть, но не вижу целого.

— Давно ты здесь? — спросила я, усаживаясь прямо на пол. Ладони коснулись камня, впитывая его тепло, пальцы очерчивали каждый изгиб и линию.

— Была всегда, — просто ответила женщина.

— Всегда — это очень долго.

— Очень-очень, — она закивала и ткнула пальцем в один из рисунков. — Еще до них. До всего.

Там, куда она указала, было схематичное изображение огромной клыкастой рыбы, проглатывающей солнце.

— Кто они?

Женщина посмотрела на меня с неодобрением и снова ткнула пальцем в «рыбу».

— До них. До юлад-канай. До всего!

Я подумала, что ослышалась, но взгляд черных глаз был таким пристальным и умоляющим, что я невольно проглотила новый вопрос.

Она была здесь до Пожирателей звезд? Как такое возможно?

— Мы пришли первыми. — Женщина точно умела читать мысли, как и сказала Флоренс. — И нас было много.

— Вас?

Флоренс примостилась рядом со мной и привалилась к плечу. Я чувствовала ее невыносимую усталость, боль и желание заснуть здесь и сейчас, но из головы не шла мысль, что Буря сейчас уже может быть в городе, возле врат. Некогда нам здесь рассиживаться!

— Он не выйдет, пока я не позволю, — самодовольно хмыкнула женщина и протянула мне сухонькую руку. — Эрта. Зови так. Другого подходящего не могу придумать.

— Ши, — сказала я, аккуратно обхватив протянутую ладонь.

— Я знаю, — Эрта пожала плечами и снова указала на рисунки. — Мы были первыми. Братья и сестры. Мы родились не здесь. Далеко-далеко, куда не летают ваши корабли.

— Почему ты рассказываешь это нам?

Эрта как-то совсем по-человечески смутилась, замялась и сжала в кулачках край черной ткани, обтянувшей ее тщедушное тело.

— Нравитесь. Хочу предупредить. Я не смогу уйти, навсегда здесь. — Эрта присела на корточки, прямо напротив меня. — Мы болеем, как и вы. Но не умираем, нет. Сходим с ума. И нас осталось так мало. Но никто не болел. Отгородились, спрятались, хотели тишины. Мы жили в покое. Спали. Существовали. Растили сады. Пока самый одинокий не подхватил недуг. Он хороший, правда! — выпалила Эрта, и я могла поклясться, что она сейчас заплачет. — Но он не может остановиться. Он голоден, — она понизила голос до шепота. — И он будет есть. Пока не проглотит всех нас.

— От кого он подхватил недуг?

Эрта нахмурилась.

— Ты знаешь. В тебе их кровь.

— Нам нравилась такая жизнь, — тихий голос Эрты убаюкивал не хуже колыбельной, но я крепилась изо всех сил, чтобы не уснуть. Позже, я позволю себе отдохнуть позже, а сейчас самое время слушать. — Спокойно. Тихо. В вашей вселенной тихо. Вас очень мало.

— Откуда вы прибыли? — Ши рассматривала узорчатый пол и хмурилась. Высокий лоб прорезала глубокая морщинка.

— Не… — Эрта задумалась и постучала по щеке крючковатым пальцем. — Не помню. Давно было. Те, кто постарше, — не нуждались в компании. Жили сами по себе. Я вот сады выращиваю. — Она окинула комнату гордым взглядом, а я пыталась прикинуть, сколько лет, а то и столетий, ушло, чтобы вырастить деревья такого размера.

— И ты не боялась, что местные тебя обнаружат?

— Я спала. Глубоко под городом. Не слышала, как он строился, не видела никого, лежала в темноте. Было хорошо. Потом город жил, а потом опустел. Ничего не осталось, только стены и песок.

— Жители ушли через врата?

Эрта качнула головой.

— Врата были тихими. Никогда не включались. Этот мир — убежище. Шкатулка для сокровища. Тут должно было прятаться что-то драгоценное. Никто бы не ушел. Все умерли здесь, ожидая.

— Ожидая чего?

Женщина удивленно моргнула.

— Когда сокровище придет. Чтобы спрятать его! Но оно не пришло. Все зря.

Если Эрта говорит, что она была здесь до Пожирателей, то счет идет на тысячелетия…

Тысячи и тысячи лет добровольной изоляции. Разве это возможно? Разве такое может нравиться, устраивать и приниматься с легким сердцем?

Я никогда не была одна, всегда могла опереться на кого-то рядом, прислониться к крепкому плечу родителей или друзей, напарников по работе, что хоть и не сразу приняли меня как равную, но в итоге прозвали «талисманом» отряда.

Я даже не могла припомнить момента полного одиночества. Вынужденного, тошнотворного затворничества, на которое Эрта и подобные ей обрекли себя сами.

Разве может живой, пытливый ум не зачахнуть, не покрыться пылью и не превратиться в страшный, темный лабиринт, полный кошмаров?

И со временем не сойдет ли с ума даже самый счастливый отшельник?

Мне вспомнилось, что, когда я только примкнула к воинам магистра, среди его людей был странный малый, Артос. Нелюдимый, замкнутый, но умелый, натренированный и способный дать отпор любому бойцу.

Относились к нему настороженно, даже враждебно, но Артос свое дело знал, как никто другой. Ни с кем не разговаривал, рта не раскрывал, даже когда ему задавали прямой вопрос, и только магистр мог добиться от этого молчуна хоть какого-то ответа.

— Всегда один, — говорил он. — Никогда не позволяй себе стать такой же одинокой, Флоренс. Это будет началом конца.

— Но вы тоже одиноки.

— Я? Нет, Канарейка, ты ошибаешься, — магистр улыбался, но его глаза оставались холодными и темными. Мужчина думал о чем-то своем, пока говорил. — У одиночества разные степени. Я окружен людьми: отцом, сестрой, воинами и подчиненными, заказчиками. Я всегда на виду у кого-то, кто-то всегда проникает в мое личное пространство, тормошит, дергает за рукав и подходит ближе, чем мы договорились.

— Ой, простите…

Магистр вяло отмахнулся. Его лицо помрачнело, а под глазами залегли глубокие тени.

— Артос из другой категории, — голос мужчины просел и скрипнул, отдавшись в душе тяжелой болезненной вибрацией. — Он здесь, рядом с нами, но бесконечно далек от всего людского. Его одиночество — это комната без света, где все окна и двери он наглухо забаррикадировал. И когда люди так сильно ограждают себя от мира, они гаснут и вянут. И забавы у них становятся совсем не такими, как у нас с тобой. Это темные игры, суть которых нам не понять.

И магистр оказался прав.

Через месяц Артос был казнен за жестокое убийство напарника, с которым его отправили в колонию на Рокуле 6.

Магистр пустил ему пулю в голову.

Сам осудил, вынес приговор и привел его в исполнение.

А Артос только широко улыбался, когда дуло пистолета качнулось перед его лицом, раскрыл рот, но не произнес ни слова, будто передумал в последний момент.

Из размышлений меня вырвал тихий смешок Эрты. Она рассматривала меня пристально, как диковинную зверушку, и широко улыбалась.

— Мыслишь как человек, — проговорила она тихо и склонила голову набок. — Не совершай ошибку. Не сравнивай. Мы — другие. Мы рождены, чтобы быть одни. Слишком больно… вместе.

Искривленный палец постучал по влажному лбу.

— Мы все слышим. Нам не нужны личные встречи. Мы знаем. Чувствуем.

— Так давно здесь, и никто не узнал? — вопрос Ши звучал насмешливо, она открыто ставила под сомнения слова Эрты, но женщина даже бровью не повела.

— Мы хорошо прятались. Спали, вели себя тихо. Избегали контактов, пока…

— …Пока один из вас не связался с камкери.

Эрта кивнула.

— Он молод. Любознателен, но не без изъяна. Всегда есть какой-то изъян, хотя бы один на сотню рожденных.

— Какой же?

— Слабый дар, — женщина передернула угловатыми плечами и поморщилась ни то от отвращения, ни то от ужаса. — Плохо слышал мысли, не мог чувствовать. Был совсем одинок.

— И никто не пытался выйти с ним на контакт? Помочь?

— Мы не могли ему помочь.

— Вы его просто бросили, — Ши вскинула подбородок и скрестила руки на груди. Вся ее поза, хищный взгляд серых глаз, даже крохотная складка у сжатого рта выражали неодобрение.