Флоренс очень даже может.

С ней я мог стать отцом. Слово-то какое… отец. У меня мог быть сын. Или дочь. Или…

И эта мысль возводила мою паранойю в максимальную степень.

И пугала до усрачки.

Наклонившись, я сгреб Канарейку в охапку. Она бы не проснулась, даже если бы я стрелял у нее над ухом, так что опасаться было нечего. Я хотел запомнить ее всю: каждый изгиб, надышаться ее запахом, который не забила даже вездесущая лаванда. Теперь я знал, что это никакие не духи.

Прижимая девушку к груди до хруста в ребрах, я жадно впитывал ее тепло и сонную мягкость, скользил пальцами по шелковистой коже шеи и не решался опустить взгляд вниз. Халатик совсем размотался, обнажив хрупкое тело, отчего я чувствовал себя непривычно зажато, будто впервые голую женщину вижу.

— Что мне делать, Птица? Я ведь совсем-совсем не рыцарь на белом коне.

Розоватые губы разомкнулись, и Флоренс сладко вздохнула, потягиваясь во сне, как сытая кошка.

— Магистр… — пролепетала она и снова затихла.

— Когда-нибудь ты будешь называть меня по имени, — прошептал я, прижимаясь губами к ее виску.

Я должен идти. Немедленно.

И все хорошенько обдумать.

Об ноги потерся енот и, ухватив меня за штанину, заглянул в глаза. Он-то все прекрасно понимал, но я не мог с бухты-барахты принимать какие-то решения. Тем более обстановка совершенно не располагала, а впереди ждал очередной полет и возможная смерть.

— Сторожи, — приказал я и указал на Флоренс, а сам направился к двери.

Нужно было перемолвиться парой слов с «Цикутой».

***

— Привет, мясной пирожок, я-то думала ты со своей женщиной остался развлекаться, — ехидно протянул корабль.

— Не до развлечений, если честно, — развалившись в кресле пилота, я закинул руки за голову и уставился в потолок. — Давай на чистоту. Что тебе известно? Ты — телепат. А значит, не могла отказать себе в удовольствии покопаться в чужих головах.

— За кого ты меня принимаешь?! — обиженно бросила «Цикута» и выдержала драматичную паузу. — Конечно покопалась, такой шанс! Но интересного мало. Ваши две подружки знают, где находится «мозговой центр» камкери, если можно так сказать. Он большой, злой, наглухо отбитый и голодный. Но место — это просто картинка. Образ, который им показали. Насколько он точен — даже я не берусь судить, но могу попытаться отыскать нужную позицию среди карт, загруженных в систему навигации.

— Я слышу в твоем тоне «но».

— Кого-то из них придется подключить к кубу. Лучше сразу обеих.

Я крепко задумался. Все во мне вопило категоричное «нет» при одной только мысли, что Флоренс может пережить похожий кошмар, что пережил я. У каждого где-то там, в глубине сознания, есть мешочек страхов, которыми он не готов делиться. Но с другой стороны, мы никогда не вернемся домой, если не избавимся от корня проблемы. Охота за Ключом будет продолжаться вечно: даже спрячь мы его в тайнике — преследование тех, кто знает о его существовании, не прекратится. Я никому не желал такой судьбы. У Бардо семья, дети. Аврора никогда бы не простила мне бесконечных укрывательств от наемников всех мастей, которые пока не вышли на наш след только чудом.

Видимо избавиться от посредника было трезвой идеей. Каифа же выследила нас только из-за своей телепатической особенности, а таких, как она, — немного. Если, конечно, желая отомстить, она не примкнет к какой-нибудь сильной группе, но и с этим мы сможем разобраться.

Возвращаться на Заграйт нужно было с победой и железными доказательствами — или не возвращаться вовсе. Я мог принять казнь, ни никогда бы не позволил, чтобы это случилось с моими людьми.

И Флоренс смерти не желал.

— Пообещай, что это никак им не навредит, — сказал я. — Никаких развлечений. Вы не станете рыться в их страхах и слабостях.

— Скучный ты человек, — расстроено протянула «Цикута». — Но так и быть. Вы пообещали не оставлять меня здесь, а я обещаю не переворачивать мозги ваших мясных самок. Мы будем предельно нежными.

Поднявшись, я хотел покинуть мостик, но тихий голос корабля заставил меня замереть на месте.

— Скажи мне, человек. Через двести лет, перед самой смертью, когда ты будешь дряхлым и беспомощным, если ты посмотришь на звезды, то будешь сожалеть об упущенном моменте?

— Что?..

— Твой капитан носит венец Тишины, но у меня такой штуки нет, а ты — открытая книга. Грех не заглянуть.

— Вопрос понятнее не становится, — хмыкнул я, но внутри все сжалось от напряжения.

— Врешь ведь, — хихикнула «Цикута». — У вас, смертных, срок годности короткий. Вы тратите жизнь на чушь собачью в то время, как надо брать без раздумий, наслаждаться, взлетать к звездам в одном мимолетном порыве чувств, которые не просто через десять лет, а уже завтра, потеряют свою остроту. Впрочем, ты, пирожок, существо сложное. В голове у тебя вата, да и в сердце не все в порядке. Но ты все равно задумайся. Выйди сейчас наружу, запрокинь голову и вдохни полной грудью. Посмотри на это звездное великолепие и спроси себя: буду ли я жалеть о непринятых решениях потом, когда уже нельзя будет отмотать назад?

— И что делать, если я отвечу «да»?

— Брать все, что сможешь унести, дурачок! Ваша жизнь и так дает вам не очень много, и глупо отказываться даже от крохотных крупиц ее подарков.

Прикрыв глаза, я пошарил рукой в кармане брюк и достал оттуда браслет Флоренс. Ведь собирался отдать ей при первой возможности, но…

— Слушай, у тебя же есть машина объемной печати на технической палубе? Я знаю, такие устанавливают в корабли для мелкого ремонта, вместе с набором порошков.

«Цикута» заговорщицки засмеялась.

— Есть, конечно. Спустишься на лифте вниз — и весь отсек в твоем распоряжении.

— Какой порошок можно взять?

Корабль активировал платформу и радостно мигнул огоньками приборной панели.

— Любой. У меня там целая коллекция.

Я отпустил Ши, только когда она уже взмолилась о пощаде. Точнее, дал ей отползти в сторону и перевернуться на бок, благо кровать это позволяла. Подставив мне влажную от пота спину, где горели мои метки, Ши тяжело дышала и все никак не могла прийти в себя; а я, борясь с соблазном и искушением, коснулся острых лопаток и провел ладонью вниз по спине, с восхищением собирая рукой крупную дрожь изящного тела.

Мне льстили ее реакции, нравился ее изможденный вид.

Припав губами к солоноватой коже, я прошелся языком по ее затылку, разжигая тлеющие угольки. Ши тихонько всхлипнула и выгнулась, прижимаясь к моей груди, не в силах устоять перед зовом меток, горевших на ее коже.

— Я больше не могу, — сдавленно прохрипела девушка и попыталась встать, но я оказался быстрее. Сграбастав ее в охапку, я подмял Ши под себя и залюбовался делом рук своих.

И не только рук.

Рыжие локоны разметались по светло-кремовым подушкам, аккуратная грудь тяжело приподнималась при каждом судорожном вдохе, а мой нос щекотал запах шалфея и лаванды, и от этой дикой смеси я только больше ее хотел.

Казалось, что я вообще не мог устать. Купальни должны были разморить и успокоить, но только аппетит разожгли. Я любил Ши жадно, там, где успевал поймать; и видит Саджа, горячая вода стала лишь отправной точкой, потому что мы едва добрались до комнаты, как я взял Ши прямо у двери, и еще раз, когда мы добрались до кровати, не уставая нашептывать ей на ушко все, что чувствую и как хорошо мне рядом с ней, как хорошо в ней и какая она сладкая на вкус.

Перекатившись на спину, я устроил Ши на бедрах. Сильные ноги сжали меня в крепком капкане, а в серых глазах мягко мерцали звезды и проносились кометы, тонкие пальцы поглаживали грудь, а мне чудилось, что на коже под ними вспыхивают самые настоящие ожоги.

— Ненасытное животное, — прошептала она одними губами и улыбнулась, отчего ее лицо неуловимо изменилось, осветилось изнутри, смягчилось. Разгладились морщинки у глаз и складка между бровей, на коже проступил легкий румянец. Проворная ручка нырнула вниз, чтобы сжать мою плоть в крепком кулаке. Я охнул от неожиданности и сдавил бедра Ши с такой силой, что к старым синякам добавятся новые.