За столом сидел один дядя Коля, родной брат матери Лидии, он опустил вихрастую голову и что-то упрямо бормотал. Свои сильные руки он положил на стол и сжал кулаки, после очередного неудачного примирения со своей вздорной, резкой и безжалостной красавицей-женой, которая продолжала поддразнивать его, визгливо выкрикивая какие-то обидные слова из соседней комнаты. А рядом на полу валялась смятая белая скатерть с битой посудой и остатками еды. Лидия не могла вспомнить точно: видела ли она это наяву или только представляла, как дядя Коля стаскивает сильным рывком скатерть на пол, как звенит посуда, как она угрожающе трещит от удара о пол и наполняет комнату тяжёлым зловещим звоном.

Вот тогда её отец не выдержал и стал с яростью кричать и ругаться, хотя он не был трусом и хлюпиком, но в драку не полез, снял шапку и бросил её в угол, где сидел дядя Коля, но не в него. Даже в такую минуту он не мог оскорбить человека.

С того дня прошло уже больше десяти лет. Многое изменилось в жизни. Они с братом стали почти взрослыми людьми. И к ним пришла в дом беда.

Жара и духота ломились в окна с самого утра. Летний зной набирал силу – это был самый последний день июня – середина лета. Лидия готовилась к экзамену. К ней подошла мама, бледная и растерянная, и тихо сказала: «Лида, сейчас умер твой отец». Резко стало холодно. Она, не помня себя, вбежала в комнату, где последнее время тихо угасал отец. Врачи открестились от него давно, но её мать, и брат, и сама Лидия не могли с этим согласиться. Отец не лежал, он сидел на кровати, прислонившись к стене, неестественно закинув голову назад.

Он умер, не застонав, несмотря на страшные боли, не позвав на помощь, не вскрикнув. Он даже в последнюю свою минуту думал не о себе, а о своих близких. Говорят, что по тому, как принимает смерть человек, можно судить, каким он был в жизни.

Лидия надела чёрное платье и вышла на улицу. Шелестела листва на тополе. Щебетали задиристо и бодро птицы на ветках. Где-то громыхали машины. Всё так же светило солнце – ничего не изменилось в этом мире. Всё шло своим чередом, не замечая той страшной потери такого человека, каким был её отец. «Значит, смерть в этом мире – обычное явление, – думала Лидия. – Словно сломленная и брошенная грозою ветка… как лист, кружащийся на ветру, как упавшее яблоко».

Отец. Он был для Лидии горой, которая защищала её от всех холодных ветров и жизненных бурь. И когда эта гора рухнула – сколько камней и пыли посыпалось на голову Лидии. И ей нужно было много сил и мужества, чтобы выстоять и сохранить себя. Может, не всегда и везде это ей удалось, но от ошибок никто не застрахован.

Отец… он, только он, всегда встречал её, взвалив на себя неподъёмные сумки, и никогда себя не жалел. Тяжёлые чемоданы, как и все тяжести жизни, нёс на своих плечах и, видимо, где-то не рассчитав своих сил, надорвался.

Сегодня Лиду никто не ждал. Ей нужно скоротать пару часов, точнее, выждать время, пока её брат уйдёт на работу, чтобы повидаться с матерью, которая жила с ним в одной квартире, в спокойной обстановке без взаимных упрёков и ненужных оскорблений. Все эти размолвки с самыми близкими людьми, особенно с матерью, лежали обременительным грузом у Лиды на сердце. «Ничего теперь не поправить и никого не изменить!» – горько успокаивала она себя, несмотря на это, она вновь возвратилась в город своего детства, чтобы встретиться с прошлым.

Лидия вошла в здание вокзала. Народу было немного. Два-три человека стояли у касс дальнего следования; столько же – у пригородных. Гулко раздавались её шаги по блестевшему кафельному полу. Она присела на пустую скамейку, достала книгу и бегло взглянула на часы, потом с удовольствием задержала свой взгляд на картинах, таких родных, которые помнила с детства. На них красовался город, разбросанный по холмам, с дымящимися трубами заводов, горделиво и величественно.

В это время две старушки обменивались новостями на соседней скамейке.

– Он повалился как подкошенный, и кровь пошла у него горлом, – говорила жалостливым голосом высокая сухая бледная старушка со скорбным взглядом, в тёмно-зелёном пальто и берете. – Мы скорее вызывать скорую.

– Ах, батюшки! – запричитала женщина в выгоревшем бежевом пальто и белой шали.

Лидия уткнулась в книгу, стараясь ничего больше не слышать, врезаясь в текст и отгораживаясь им, как забором. Стрелки настенных вокзальных часов медленно двигались. Вообще, часто смотреть на часы вошло у Лидии в привычку, она постоянно боялась куда-то опоздать… и, наверное, поэтому всегда опаздывала.

Оторвавшись на минуту от книги, она услышала объявление:

– С северной стороны вокзала отправляется поезд Санкт-Петербург – Кисловодск.

«Прекрасно! – подумала женщина и даже слегка улыбнулась своей дерзкой и внезапной мысли. – А вот бы мне сейчас бросить всё и уехать на этом поезде. Всё равно в какой конец: я не там и не там не была. Ну хватит! Пора!» И она захлопнула книгу, встала и пошла к выходу на южную сторону вокзала. Толкнув тугую дверь, женщина вышла на перрон. Провожающих и встречающих уже не было.

Был конец ноября. Несмотря на прогнозы о потеплении, среда выдалась холодной. День был серо-белый, мутный. Воздух был разлинован косыми линиями меленьких снежинок, которые жёстко и стремительно падали на землю. Но некоторые из них съезжали со своих наклонных линий и начинали хаотично метаться и плясать. Они были похожи на пузырьки газа, нарисованные на картинках учебника по природоведению. Снег отвоёвывал подтаявшие дорожки и поправлял белое покрывало, лежавшее под деревьями.

На платформе двое пожилых мужчин тихо беседовали, покуривая. Несколько человек толкалось у киоска «Пресса». Согнувшись, быстро переставляя длинные и тонкие ноги, как цапля на болоте, пересекала привокзальную площадку по диагонали молодая нескладная девушка в жёлтой куртке и белой вязаной шапке. За спиной у неё болталась тёмная сумка, напоминающая рюкзак. Колючий ветер и острая белая холодная крупа больно кололи лицо и кисти рук без перчаток. Лидия заспешила к автобусной остановке.

Надоедливые таксисты наперебой предлагали свои услуги, женщина не сердилась на них, она понимала: каждому хочется заработать, в этом маленьком городишке найти работу, особенно с возрастом, становилось сложно. Среди таксистов выделялся высокий, чрезмерно полный, пузатый мужчина с наглым лицом, белыми густыми бровями и припухшими глазками. Он выкрикнул вслед Лиде с усмешкой: «Какая добрая женщина!»

Лида медленно дошла до остановки. Она с брезгливостью отвернулась от липкой и грязной скамейки с треснутой доской. Через дорогу возвышалось новое громоздкое здание ресторана, нелепо торчащее здесь, среди старых обжитых одноэтажных домов, ещё нелепее казалось его какое-то древнегреческое название, ничем не связанное не с историей, не с географией города. Сев в полупустой дребезжащий автобус, женщина проехала несколько остановок, всматриваясь в мелькающие улицы и дома, находя перемены, которые не всегда её радовали. Наконец она приехала, оставалось ещё пройти пешком минут пятнадцать до отчего дома.

Город, погружённый в сырую мглу, как будто раздулся: дома и улицы приобрели некую таинственность. Лидия шла в коротких ботиках на каблуках, чувствуя сквозь тонкую подошву каждый камешек, все неровности и бугорки: идти ей было трудно. Проходя мимо одного из домов, она увидела широко распахнутые ворота, из которых выезжала машина. Лидия остановилась и заглянула во двор. В самом центре двора, как на картине, стояли две женщины, провожая машину; они тоже смотрели на неё, переговаривались и дружелюбно улыбались. Одна была лет сорока пяти, высокая, худая, Лидия сразу узнала свою одноклассницу, а вторая – седая, с выбившимися из-под платка прядями и большими глазами, утонувшими в тёмных ямках. Лидия решила: «Это Дятлова Марина со своей бабкой. Вот, оказывается, где она живёт, в каком доме. Подожди: с какой бабкой? Боже мой! Боже мой! Эта же не бабка её, а мать. Сколько же времени прошло! Конечно, мы постарели, и наши матери превратились в старух». С Дятловой она была просто знакома, это были не те дружеские отношения, чтобы сейчас остановиться и расспрашивать друг друга о том и о сём, да и не хотела она сейчас пускаться в воспоминания: хвастать она не любила, а то, что на самом деле, – слушать никому не интересно. И она пошла дальше, как бы закрыв прочитанную страницу.