Я снова один в пустыне. Ложусь на землю и смотрю, как колышутся маленькие кустики травы, как движутся песчинки, сдуваемые горячим ветром. Во рту сухо. Потрескавшиеся и огрубевшие губы превратились в корки. Лицо покрыто многодневной пылью. Вокруг парит жёлтая ломкая жара…

Я вынырнул из прохладной воды. Её температура сегодня была ниже, чем обычно. Подплыл к бортику, на котором стоял бокал с безалкогольным мохито – почти полный. Сделал пару глотков. Поставил бокал на место и снова погрузился в прохладную воду, поплыл по дорожке к противоположному краю бассейна.

Месячный абонемент в дорогой аква-центр, где официанты приносят напитки прямо тебе в бассейн, достался мне случайно. Наша фирма досрочно выполнила заказ по поставке и установке мебели для этого центра, и его директор подарил нашему коллективу три квартальных абонемента. Абонементы разыграли по жребию между всеми сотрудниками, и один из трёх счастливых билетов достался мне.

При всех напитках, подаваемых тебе в бассейн, комфорте и изысканности обстановки, я не испытывал той радости и счастья от посещения бассейна и занятий плаванием, которые наполняли меня в детстве, когда я ходил в какой-то старенький, пропахший хлоркой и ещё Бог знает чем лягушатник на окраине Алматы. После сеансов гипноза ко мне чаще стали приходить детские воспоминания. Не тогда, когда я пытался осознанно что-то вспомнить, а непредсказуемо всплывать из глубины памяти в самые неожиданные моменты. Всплыв на поверхность, они мгновенно охватывали меня всего и наполняли теми же ощущениями и настроением, в которых я находился в тот момент детства.

Проплыв дорожку вперёд и назад, я сделал знак официанту – повторить мохито. Он услужливо улыбнулся и обернулся к бармену. Я вышел из бассейна. Прошёл к своему месту, обтёр слегка тело полотенцем и сел в шезлонг.

Я сбежал от психотерапевта. Когда всеми клетками своего тела почувствовал ту ломкую жару, навалившуюся на меня грубой тяжестью, я судорожно сглотнул, дёрнулся телом, открыл глаза, и, ничего не объясняя, поднялся с кресла и выбежал мимо психотерапевта в дверь. Сел за руль машины, повернул ключ стартера, включил скорость и поехал сюда, в аква-центр. Все это время меня не отпускала мысль, как я расскажу вечером о произошедшем Лене, когда вечером она спросит меня о прошедшем сеансе.

Звонок мобильного телефона. «Ну вот, нужно будет рассказать сейчас». Но на экране высветилось другое имя.

– Привет. Я готова подарить тебе сексуальность, сегодня, – Машин голос с тонким придыханием-прихихикиванием.

Потом мы поговорили о чем-то ещё, чего я не запомнил.

Выключив телефон, я убрал его в рюкзак. Взял со столика принесённый официантом бокал с мохито. Отпил глоток, потом ещё. Вдруг ярко представился Игорь Иванович, говоривший что-то; увлечённо, эмоционально… За ним я увидел приоткрывшуюся дверь, сдерживаемую цепочкой. Через неё голые мужские мускулистые тела пытались прорваться наружу, давили на неё, пытались вышибить плечами, пинали ногами, били головами; пятернями с большими толстыми пальцами хватали за края дверного полотна, раскачивали его, пытаясь сорвать петли.

– Его нет.

Девушка лет двадцати пяти встретила нас около гардероба. Темно-рыжие волосы, собранные в пучок. Блеклый макияж, который, казалось, был нанесён с единственной целью – выразить максимальное безразличие к окружающему миру.

– Вы уверены? – Акрам интонационно выделил «уверены» – словно тяжёлым камнем на дно.

– Да, я уверена, – с равнодушной лёгкостью выкинула из воды камень девушка.

– Это бездумно зря… Больше у вас никаких слов для нас нет?

– Слов? – Безразличие на долю секунды сменилось тенью непонимания. – Нет, никаких слов.

– Ну будьте здоровы тогда.

– И вам того же.

Мы с Акрамом вышли из клуба.

– Зря это они так… Бездумно зря… – задумчиво повторил Акрам.

– Да ладно, может, не нужно тогда ничего. Ну пропали очки, и пропали… – успокаиваю я – то ли Акрама, то ли себя.

– У девочки должны быть очки, – весомо возражает он.

– Куплю ей другие.

Акрам смотрит на меня непонимающим взглядом – словно я только что вышел из комы и ещё не знаю, что в этом городе больше нет ни одного магазина солнцезащитных очков, а их производство давно прекращено.

– Я чувствую подъем патриотизма и считаю, что мы должны помочь экономике нашего государства в сборе налогов, – после паузы говорит он. Мне как-то совсем нечего возразить.

Я не знаю, что заставляло Акрама время от времени играть для меня роль ангела-хранителя. В первый раз это произошло в школе. Он самым банальным образом защитил меня от немотивированной агрессии старшеклассника с химической колбой в руке. Старшак замахнулся ею на меня, Акрам пнул его в пах.

Не знаю, читал ли Акрам Сунь Цзы, но у него никогда не возникало сомнений в методах ведения борьбы. Если чувствуешь, что тебя могут ударить – бей первым. Наноси максимальный ущерб первым ударом. Если противник превосходит тебя в силе – найди союзников, чтобы вместе с ними превзойти в силе противника. Все очень просто.

– Позвонишь своему другу в налоговой? – Чувствуя себя наивным мальчиком-переростком, спрашиваю я. После неудачного визита в клуб мы с Акрамом зашли в ближайшее кафе перекусить.

– Нет. Мы увидимся с ним завтра. Нет необходимости звонить сегодня. Да и ускорять время в таких вопросах не нужно. Жаль, девочке придётся подождать несколько дней. Надеюсь, у неё нет светобоязни или коньюктивита? – сощурившись, посмотрел на меня Акрам.

– Коньюктивита? Не знаю. По-моему, нет. Светобоязнь тоже никогда не замечал.

– Это положительные факторы, которые на нашей стороне. Как в остальном у тебя дела? Выглядишь посвежевшим, – Акрам макает в чай печеньку и мелко откусывает.

– Да? Ну я же тут у психотерапевта сейчас… лечусь. От бессонницы и кошмаров.

– Помогает?

– Кажется, да. Раз даже ты заметил. Он гипнозом лечит. И ещё под гипнозом я попал в свою прошлую жизнь и оказалось, что я там был Иисусом Христом.

– Ну а кем ещё ты там мог быть… Я бы тоже не мелочился…

– Тебе все шутить… – Устало отмахнулся я. – Хотя я сам не очень верю. А ещё в той прошлой жизни Иисуса я употребляю какие-то наркотики-галлюциногены.

– Что такое «наркотики»? – Возразил Акрам, – кто такое слово придумал, когда? Наверное, какой-нибудь озабоченный бюрократ в Советском Союзе, чтобы все классифицировать, поделить на чёрное и белое. Это отошедший от природы человек все нумерует, называет, разделяет. И поэтому он сам такой отделённый от мира и несчастный, потерявший свою природную сакральность. Сейчас этот самый узколобый бюрократ-учёный отделил галлюцинацию от якобы реальности – на чёрное и белое. Классифицировал все препараты, травки, грибочки, семейства, виды-подвиды… А тысячу лет назад галлюциногены были такой же частью окружающего мира, как и все остальное, и озарения-откровения от них – тоже частью мира. И та жизнь, в которой реальность и мистические озарения сосуществовали вместе, переплетались и перетекали из одного в другое – по-моему, была гораздо симпатичнее, чем нынешняя. Какой-нибудь крестьянин нажрался случайно хлеба со спорыньёй, увидел твоё царство небесное, ангелов и демонов, охуел от увиденного, и бегом – в монастырь и в святые. Там монахи его рассказов наслушались, срочно научили читать и писать – так он ещё с десяток томов религиозных откровений понаписал. Богословы с тех пор и до наших дней этими томами зачитываются и восхищаются. Ещё и сами с несколько десятков томов пояснений и толкований к оригиналу настрочили. Красота! – Разве нет? Никто же тогда не отделял: вот, мол, эта рожь с галлюциногенной спорыньёй – наркотик. Употребивший её крестьянин – наркоман. Увиденные ангелы и демоны – галлюцинация. Крестьянина – в психдиспансер. Рожь – сжечь. Про ангелов и демонов забыть. Скукотища… Та жизнь была определённо прекраснее. И её произведениями мы, между прочим, до сих пор восхищаемся. И, слава Аллаху, до сих пор не знаем, что под глюками было создано, а что – нет. Иначе запретили бы ещё и Брейгеля, и Босха, и Леонардо, а, может, и всех остальных.