Следовало все обдумать. Получалось, что я сам себе организовал проблемы и никакой Крысолов к этому не имел отношения. Я похоже попадал под каток фабриковавшегося сейчас дела против командования Западного фронта, 2 июля 1941 года 4-я армия была передана в оперативное подчинение 21-й армии. 8-го июля генерал Коробков был отстранён от командования и арестован, а уже 22 июля Военной коллегией Верховного суда СССР он был признан виновным за «халатность» и «неисполнении своих обязанностей», лишён звания, наград и приговорён к смертной казни. Расстрелян в тот же день. Такая же участь ждала и командующего всего Западного фронта генерала Павлова и еще множество командиров. По сути, они стали «мальчиками для битья», высшему руководству страны требовалось публичное наказание «виновных» за первый и серьезный военный провал. С другой стороны, был нужен прецедент наказания за военную неудачу, который мог всю войну висеть дамокловым мечом над всем генералитетом.

В это время, моя Система перезагрузилась, словно подтверждая правильность моих слов. Скорее всего, ее вывел из строя удар по голове. Мои показатели восстановились, и я снова был сверхчеловеком. Однако, оставалось полностью удостовериться, что это не дело рук Крысолова и только после этого отправляться дальше в немецкий тыл. Я осторожно, чтобы не сломать, постучал в двери.

— Отведите меня к Андрею Николаевичу! Я готов давать показания.

Дверь вскоре открылась и меня снова завели в кабинет, где уже сидел майор.

— Я хочу показать, как я проводил воздействие, ну и конечно дам все необходимые показания на Коробкова. Пусть принесут мой пистолет.

— Принесите нам «Маузер», он в третьем кабинете у Золотарева, — приказал особист.

Пистолет принесли, и положили на стол перед майором. Он с интересом уставился на меня, соображая, с какой целью я хочу завладеть оружием.

— Ваш «Маузер» не заряжен, — на всякий случай предупредил он.

— Мне это без надобности. Можно попросить вас просто передернуть затвор?

Майор молча выполнил мою просьбу.

Моя информационная панель тут же отреагировала: «Включена способность Личный порученец Сталина» и пошёл отчёт времени.

— Как видите, все достаточно просто, и вы прекрасно понимаете, кем я являюсь. Мне как личному порученцу товарища Сталина нужно убедиться теперь, что сами вы не являетесь врагами народа. Это все что вы собрали против меня? Или есть что-то еще? — спросил я, возвращая себе свой «маузер» и указывая им на дело, лежащее на столе.

Майор молча выложил на стол еще одну папку. Потом достал платок и начал протирать свою лысину. У него похоже была одна реакция на все.

У меня было 10 минут на изучение всех документов. Я бегло просмотрел бумаги: да все верно, это были допросы Соболькова, Сенцова и пленного немецкого майора. Я понял, что на Чопорца я зря подумал, в деле было пояснение второго бойца — Николая Селиванова, которое тот дал в госпитале. В деле фигурировала просьба Соболькова о прикреплении ко мне взвода НКВД «с целью наблюдения и контроля действий бойца-феномена Василия Теркина». Ставилась цель — изучить и перенять опыт. Был приказ о назначении руководителем такого взвода Алексея Алешина — сержанта государственной безопасности. Сам Собольков находился сейчас в госпитале по ранению.

Еще в деле присутствовала бумажка, на которой стояло красным карандашом подпись: «Должен подтвердить!». Не понятно было, ко мне это относилось или просто нужно было собрать больше свидетельских показаний против Коробкова:

«23 июня Коробков вместе со своим штабом уехал в Пинск, где областному военкому майору Емельянову сказал, что „нас окружают войска противника“, и, не отдав никаких приказаний о подготовке частей к бою, уехал в Минск. Майор Емельянов, как начальник Пинского гарнизона приказал начальнику окружного склада № 847, воентехнику 1-го ранга Разумовскому взорвать склад. Это приказание Разумовский выполнил 24 июня. Взрывом склада уничтожено около 300–400 вагонов артснарядов разных калибров, винтовочных патронов и других боеприпасов, в то время как части 4-й армии, находившиеся за 70 км от Пинска, оставались без боеприпасов. Взрыв склада осложнил военные операции частей Красной Армии, действовавших на фронте».

Все теперь было понятно. История развивалась по тому же, заранее предначертанному сценарию, и Крысолов здесь был ни при чем. Нужно было возвращаться в исходную точку и отправляться в немецкий тыл на поиски детей. Я вспомнил примерное время начала нашего ночного разговора с Дуболомовым-Алешиным и перевел стрелки своих часов Дракона на 6 часов назад.

Часы Дракона сработали безупречно: я снова сидел в нашей землянке и держал в руке ценный Артефакт. Я поднял глаза на Афанасия, с любопытством уставившегося на меня.

— Ты знаешь что ты нашел? Это же часы бессмертия. С таким Артефактом мы ни то что Крысолова, мы самого Гитлера можем поймать.

— Ну тогда обмоем этот Артефакт, — сказал Афанасий и достав флягу со спиртом, потряс ее.

— Давай, но с одним условием, ты тоже честно ответишь мне на один вопрос, Афанасий, кто ты?

— Ты видимо уже и сам знаешь ответ на этот вопрос, раз спрашиваешь, — задумчиво сказал Афанасий, — хорошо, я скажу — мое настоящее имя Алексей Алешин, я — особист, сержант государственной безопасности. Собственно, находясь здесь, я выполняю приказ своего командования.

— Я знал это.

— Об этом тебе видимо сейчас сказали эти часы? — проявил невероятную смекалку Алешин.

— Да и еще многое другое, например то, что нам нужно будет скоро уходить, и лучше всего это сделать в ближайшие два часа.

— Ну тогда давай выпьем на посошок! — и Алексей наполнил колпачок от фляги и протянул мне, а сам приложился к горлышку фляжки.

— Хотел спросить еще у тебя, почему эти фрицы все время вскидывают руки, приветствуя своего Гитлера? Когда мы пойдем в их форме по тылам, я не хочу этого делать, потому что желаю ему только смерти.

— И не нужно, — рассмеялся я, — военное приветствие и нацистское — это совершенно разные вещи. «Зиг Хайль», или «Хайль Гитлер», можно перевести как «Да здравствует Победа!» и «Гитлеру слава!» Таким образом приветствуют друг друга члены НСДАПа, так сказать, члены фашистской партии. На всяких своих парадах, да и просто при встречах. Это приветствие принято ещё в СС, и многих госучреждениях Германии. Для того, чтобы как раз и выразить свою преданность своему фюреру. Лозунг этот кстати был придуман приспешником Гитлера Рудольфом Гессом: на одном из съездов их партии в Нюрнберге после речи Гитлера, находившийся рядом Гесс, так впечатлившийся его речью, что начал выкрикивать эти слова, которые тут же были подхвачены многотысячной толпой, слушавшей фюрера. А отдание чести под козырек — это обычное общепринятое армейское приветствие. Согласно уставу вооруженных сил Германии. Так, что никакого криминала, не будет, будем просто всем козырять.

— Я понял. Главное не делать каких-нибудь чисто наших жестов.

— Кстати вспомнил еще об одном. В фильме Квентина Тарантино «Бесславные ублюдки» есть сцена, в которой британский шпион, действующий под прикрытием в фашистской Германии, выдает себя в баре, только лишь заказав виски. Со словами «drei Gläser», что значит «три стакана» он поднимает вверх три пальца, чтобы бармену было легче его понять. Именно этот жест послужил началом ожесточенной перестрелки — прикрытие британца было тотчас раскрыто.

— Да? И как же он прокололся?

— Дело в том, что жители разных стран показывают числа на пальцах по-разному. Чтобы показать «три» британец, да и скажем вообще любой житель нашей страны, вытянет указательный, средний и безыменный пальцы. В нашей системе именно указательный палец всегда является первым, от него и идет отсчет. А вот представители Западной Европы, и немцы в их числе, для той же цифры отставят большой, указательный и средний. Их главный палец — большой, и никак по-другому. В фильме агент забыл об этом, и его жест показался очень странным коренному жителю Германии, что привело к самым печальным последствиям — этого агента разоблачили.