– Я отойду буквально на пару минут, – и она, не поворачиваясь, кивает в знак понимания, а мне вдруг так хочется без стеснения обнять ее сзади, притянуть к собственной груди, воющей голодным волком от желания…

Я удаляюсь в уборную, умываю лицо прохладной водой, надеясь хоть так привести себя в порядок после бури волнения… Я не отрываюсь от отражения в зеркале: что-то в нем ненастоящее, игрушечное, как будто видишь сон, желанную фантазию. Ну, столько лет неудач в отношениях, одиночества, а тут…  Все так изящно гладко. Как в сказке. Разве так легко бывает? Это все вино, списываю я ноющий монолог в голове на алкоголь… Карина завязывала шарф, когда я возвратился обратно в зал.

По-джентельменски помочь надеть пальто я не успел, она, видно, не собиралась ждать, будто тем самым косвенно заявляя о собственной способности позаботиться о самой себе.

Мы выходим на улицу. До какого же головокружения я обожаю, когда на город ложится темень, падающая с космических просторов, с самых черных глубин. Я люблю, когда фонарные столбы сбрасывают наземь желтые линии лучей, когда рядом человек, о котором, засыпая, мечтаешь.

Вечерняя прогулка наша продлилась не так уж и долго. В Автово мы вернулись где-то часа полтора спустя после ресторана, может, чуть больше, за временем я не следил вовсе, оно и так слишком быстро бежало рядом с Кариной, и тратить драгоценные секунды, чтобы просто углядеть расположение часовых стрелок или цифры на электронных часах, я себе не позволял.

Желтые окна сталинских домов на пару с полумесяцем, фарами машин, подсветкой и фонарями освещали нам путь. Последние перед прощанием минуты склоняли к неоправданной грусти, напоминая о простой истине: все имеет свойство кончаться, ничто не удержать рядом, и даже сам человек обременен концом. Я проводил ее до парадной, перед которой мы нежно и продолжительно обнялись… А потом… Потом вечер кончился.

Домой шел я наполненным приятной усталостью, с осознанием, что день удался, что я со всем справился, что к Карине я подобрался еще на несколько шагов ближе. И у меня сама собой возникала неистовая мотивация совершать последующие шаги навстречу ей.

Когда я открыл дверь, с конца коридора мне пискляво крикнула девочка:

– Здравствуйте!

В сущности, это была девочка лет десяти. Было в ее внешности что-то забавное, наивное, даже располагающее к себе. Исходила от нее некая доброта, которую, судя по крикам и воплям, какие бывают при побоях, раздающимся, как минимум раз в три дня, абсолютно никто не ценил. Мне вдруг становится до невыносимости жаль, что родилась она в семье эмигрантов, отчего обречена быть изгоем в местной школе, отчего обречена носить бремя стереотипов…

Я машинально тихо приветствую ее, после чего она прячется за страшной дверью, как будто бы сколоченной из разных, несимметричных досок. Связка ключей звенит, в темноте я пытаюсь отыскать нужный от комнаты… Движения мои неторопливы и даже ленивы. Я как будто не спешу возвращаться к своей кровати, я как будто жду приглашение на ночевку…

Странно, что в поздний час дети не спят, думаю я и взглядываю на часы: почти половина десятого. А ведь еще не так уж и поздно, хотя кажется, будто на дворе уже целая полночь. Может, сейчас самое время взяться за стихи, не просто так ведь сильно кольнуло желание, не просто так ведь удалось поймать эту тягу за хвост…?

Где-то более часа назад я явился к дорогому другу в гости. Мы пьем пиво – без напитка этого наша дружба попросту не существует – и разглагольствуем о скоротечности жизни, о том, что было и о том, чего хотим. Мы уже взрослые дети. Дети, потому что в головах наших еще пылится всякая дурь, выражающаяся иногда в абсурдных поступках, взрослые, потому что мечты наши больше походят на цели и имеют более серьезный окрас.

– Знаешь, что я понял?

– Ну?

– Что, работая на дядю, огромных денег не нагребешь. Чтобы зарабатывать, надо иметь свое дело.

– Браво, – он шутливо аплодирует. – В который раз слышу. От тебя, конечно же, – с губ его так и ловчился слететь вопрос: а за само дело-то когда возьмешься?

– Проблема в том, что я без понятия, за что взяться. Я читал статьи, советы разные… Что мне нравится? И что из того, что мне нравится, может послужить на пользу обществу?

Тот пожимает плечами, я понимаю, что мысли мои его мало интересуют, и подсказать он точно уж не подскажет. По образованию Борис автомеханик, почти что на год старше меня, довольствуется невысокой зарплатой и ночует у родителей, а выходные и вечера после смен проводит у девушки в гостях, ужиная там, а потом, приезжая к полночи, повторно ужинает стряпней матери. И все же, это всяко лучше, чем торчать в паршивой коммуналке и ежедневно ломать голову над тем, что купить на завтрак, обед и ужин… А познакомились мы в классе седьмом, я тогда перешел в свою последнюю школу, где были мы двумя забитыми сопляками, видно, потому и сдружились.

– Вот и я без понятия. Не могу найти идею, и все. Хоть убей. Но и в клинике не могу работать, ты просто не представляешь, как оно меня задрало. Я ненавижу этих животных и их придурков хозяев.

– Ну-ну, не будь чересчур критичен. Кто-то, может быть, точно так же и о тебе отзывается, потому как ты ни капли не смыслишь в продажах, устройстве магазина, механике и прочем… – Тут я обиженно и с вызовом кошусь на него, и Борис, смеясь, спешит исправиться. – Это только пример, что первое в голову стрельнуло.

– Знаешь, когда на приеме человек начинает мяукать или лаять, чтобы показать, как кричал его питомец, невольно задумываешься: а нет психических диагнозов у этого типа?

– Правда так мяукают и лают?

– К сожалению. Но, к счастью, нам эта информация ни к чему, – я глубоко выдыхаю и запрокидываю наверх голову. Родительская квартира моего друга характеризуется особой атмосферой нищеты, но не той, в какой торчу я. Это нищета выше по чину, с примесью обрывков из Советского Союза. Старый, подранный по краям раздвижной диван выцветшего зеленого цвета, местами ободранные обои, обнажающие уродливую голую стену… Однако, тайная сила воспоминаний связывала меня с этой квартирой. Я помню ее пыльный запах, который в особо одинокие вечера принимается вдруг рассказывать о прошедших годах крепкой школьной дружбы… – Понимаешь ли, мне нужно найти такое дело, с которым я смогу блестяще справляться при любом настроение. Неважно, грустно или весело, болит ли голова… Это дело в любом состоянии должно приносить удовольствие, укрывать от тягостей внешнего мира…

Старый деревянный стул заскрипел, когда я решил поудобнее развалиться на нем. Порой кажется, будто эта рухлядь уже прогнила изнутри, а теперь только и ждет момента отправится на покой.

– Ну да, это такой фундамент… Что-то ты совсем не пьешь.

– Пью, – и с этими словами я демонстративно берусь за бутылку. Голова немного кружится, а пить совсем не хочется. Мы могли бы обойтись и без алкоголя, но… Это теперь, употребляя, удобно рассуждать о том, без чего могли бы обойтись, а без чего нет.

– Может, в покер? – Вдруг со скуки предлагает Борис, поднявшись со старого кресла, которое по какому-то чуду все еще не разлетелось на части.

– На деньги?

– У меня ни гроша. Давай так, проигравший покупает добавку, но играть будем до трех побед, что скажешь?

– Идет.

– А вместо фишек… Где-то тут была мелочь.

Он выходит в соседнюю комнату и пару минут спустя возвращается с подранными картами, которые, видно, коснулись множество разных рук, и с горстью монет.

– Без жульничества, – Борис перемешивает карты. Когда колода готова, он серьезно, но подразумевая сарказм, добавляет. – Слушай, раздавать буду я, а то знаю тебя и твои грязные фокусу.

– Хочешь назвать меня шулером?

– А как иначе!

Мы провели пять партий. После второй игры покер наскучил и близость третьей победы ничуть не будоражила радостью: какая разница, кто теперь будет платить? Когда водоворот случайностей выбрал победителя, Борис, остервенело откинув всю стопку карт в сторону, возмущенно, выбрасывая ломаные жесты тонкими руками, повысил голос: