Городские ворота с грохотом закрылись. Шут постоял еще немного, затем резко развернулся и легкой пружинистой походкой зашагал к центру столицы.

В замке его ожидало важное дело.

Ощерив огромные клыки, на него надвигалось нечто страшное, похожее на воруса, но голова чудовища странно напоминала толстяка Гарета, только без волос и с испорченными зубами. «Странно, – мелькнула мысль, – у чудовищ тоже бывают плохие зубы? Вот уж никогда бы не подумал!».

В этот момент с леденящим душу хохотом чудище прыгнуло ему на грудь, повалив наземь, и он ощутил смрадное дыхание из огромной пасти…

Вскрикнув, Генгрэд очнулся и рывком сел на постели, тут же скривившись от резкой боли, пронзившей голову. Отвернувшись от ярких лучей солнца, пробивавшихся сквозь щели в неплотно задернутых занавесях, и прикрыв рукой глаза, он ощутил ладонью влажную ткань, которой была обвязана голова. Когда рассеялась пелена перед глазами, вызванная приступом боли, принц увидел королевского лекаря, дремавшего над книгой. Главный медик королевства, как и всегда в последнее время, был под властью зеленого змия и мерно посапывал, уронив голову на грудь.

Генгрэд решил его не будить, а выбраться из покоев и выяснить, что с ним произошло. Первая попытка встать на ноги оказалась неудачной: он тут же повалился на постель, обхватив голову руками, и застонал от пульсирующей боли в затылке.

Его стон потревожил лекаря. Пробудившись от хмельной дремоты, он вперил бессмысленный мутный взгляд в лицо принца, будто пытаясь вспомнить, кто это, и что он тут делает. В молчании сторон прошло не меньше минуты. Тем временем резкая острая боль в голове Генгрэда уступила место тупой ноющей, и он обратился к лекарю:

– Что со мной? Как долго я в постели?

Лекарь, жадно осушив кубок и утерев губы тыльной стороной ладони, ответил:

– Вы здесь уже два дня, ваше высочество. Вот как принесли вас из того треклятого трактира, так и лежали все в полузабытьи. Удар вам сильный по голове достался, а я вам кровь пускал, примочки делаю, слежу, чтобы хуже вам не стало, день и ночь не отхожу, клянусь богиней-прародительницей! Первый раз сомкнул глаза от усталости, ваше высочество! Вот ей-ей, не лгу! – скороговоркой проговорил врачеватель, приложив для убедительности обе руки куда-то поверх объемистого живота, где, надо полагать, располагалось вместилище его совести.

– Вот как? А что же… Что происходит в замке? Вернулся ли брат? Где Вэйланд? Почему его нет здесь? – забросал Генгрэд лекаря нетерпеливыми вопросами.

– Так ведь к свадьбе подготовка идет – и в замке, и в городе. Того, кто вас ударил, ищут до сих пор, все закоулки в столице излазали – он как в воду канул! Брат ваш вернулся из похода ровнехонько к вечеру того дня, как вас прилож… кх-м… как вас ударили. А пажа вашего Вэйланда осудили и из королевства изгнали, – изредка икая, судорожно сглатывая и с вожделением посматривая на полупустую бутылку, проговорил лекарь.

– Что? Изгнали Вэйланда?! За что? Почему? – вскрикнув, вскочил и снова упал на ложе принц, держась обеими руками за голову.

– Потому, брат мой, что наш отец решил его помиловать, – раздался от двери глуховатый вкрадчивый голос, – и не отправил его на виселицу за убийство аристократа, а изгнал из королевства, запретив появляться здесь когда-либо под страхом смерти. А досточтимый Фергюс, отец убиенного, на всех углах без устали поносит короля за слишком мягкий, по его мнению, приговор.

– Приветствую вас, ваше высочество, – вскочил и склонился в учтивом поклоне лекарь.

– Здравствуй, брат, – не без усилий повернул Генгрэд голову в сторону вошедшего Гэйлона.

– Я рад, что ты, наконец, вышел из забытья, – обратился Гэйлон к младшему брату, – а тебе, врачеватель, – с иронией проговорил он, адресуясь лекарю, – нужно уйти сейчас, если не хочешь услышать то, за что потом придется тебя казнить, – слегка усмехнувшись, договорил старший из принцев.

Тому не нужно было повторять дважды. Пятясь к двери и непрестанно кланяясь, он сыпал уверениями в своей лояльности королевскому семейству…

Остановив лекаря движением руки, Гэйлон взял со стола изрядно початую бутылку с дешевым вином и бросил ее лекарю со словами:

– Забери-ка свое пойло, а то вдруг еще протрезвеешь и сделаешь случайно что-то полезное.

Тот ловко подхватил бутылку, суетливо поклонился, продолжая пятиться, и, наконец, налетев с размаху спиной на дверной косяк, развернулся и ретировался, закрыв за собой тяжелую дверь.

Гэйлона – старшего сына короля Двэйна – обитатели замка считали «книжным червем», ибо он проводил большую часть своего времени за книгами и в беседах с Хранителями, специально приглашенными королем из Андалиона. Несмотря на то, что его крайне редко видели верхом на коне, в доспехах и с мечом в руках, все же он вызывал какой-то необъяснимый страх у тех, кто оказывался рядом. Завораживала его неспешная, но при этом очень значительная речь, которой обладают люди, наделенные уверенностью, что их будут слушать и слышать. Завораживали его странная блуждающая улыбка и немигающий пристальный взгляд, от которого сжимались внутренности. Все это вкупе привело к тому, что Гэйлона сторонились, на всякий случай, но к решениям его прислушивались и знатные лорды, и богатейшие люди королевства, считая их взвешенными и мудрыми.

– Ты, как всегда, любезен, Гэйлон, – не преминул попенять ему Генгрэд. Нет, большого уважения к королевскому лекарю он также не испытывал, но и обращения такого не понимал. Однако развивать излюбленную тему о всеобщем равенстве не стал, ибо сейчас его мысли всецело занимал вопрос о судьбе друга.

– Расскажи мне, брат, что случилось с Вэйландом? – задал он вопрос.

– Я уже сказал тебе то, что знаю. Возможно, это ты расскажешь мне, что произошло в трактире и как, а главное, с какой целью вы туда прибыли? – усаживаясь на стул и закинув ногу на ногу, отозвался старший сын короля.

Генгрэд знал, что требовать от брата ответа немедленно – бессмысленное предприятие, ибо если тот не отвечал сразу, то ответ этот либо вообще не последует, либо дан будет, когда придет время. И определять это «время» будет сам Гэйлон.

– Я помню лишь, что мы вернулись в первой половине дня с охоты и разъехались: Вэйланд поехал в свое жилище, а я… мне хотелось немного проехаться по городу, – слукавил Генгрэд, не желая признаваться, что он отправился прямиком к дому Эзельфледы.

– По-видимому, охота прошла удачно, раз ты поскакал хвалиться перед Эзельфледой, – как будто подслушав его мысли, с улыбкой произнес Гэйлон.

– Но… С чего ты это взял? Разве я хоть слово сказал о ней? – густо покраснев, проговорил Генгрэд.

– Дорогой братец, если ты в городе, но при этом не в замке, то значит искать тебя надо где-то рядом с Эзельфледой. Ну а, поскольку сразу после охоты ты отправился к ней, значит, было чем похвалиться… Думаю, – убитым ворусом, – сплетя пальцы в замок и глядя в окно, немного рассеянно говорил Гэйлон.

– Так ты и про воруса знаешь? – продолжал недоумевать Генгрэд.

– Мне все за тебя рассказывать? – с едва ощутимым нетерпением в голосе проговорил Гэйлон. – Братец, ты совершенно не умеешь лгать: сразу теряешься и прячешь взгляд. Так что просто расскажи, как все было.

– Хорошо. Я и впрямь ехал сообщить Эзельфледе о том, что чудовища больше нет, и жителям окрестных деревень, о которых она так беспокоилась, больше ничего не угрожает. Но дома ее не оказалось, потому что она отправилась на поиски своего кота, который сбежал из дому и пропал где-то. А голову воруса у нас украли, – добавил он.

Гэйлон никак не отреагировал на сообщение о пропаже охотничьего трофея и продолжил расспросы:

– И, конечно, услышав о сгинувшем где-то в недрах столицы котике, ты сразу же понесся к Вэйланду, который знает город как свои пять пальцев, чтобы он помог тебе его найти? – не столько спрашивая, сколько утверждая, говорил Гэйлон, отходя от окна и усаживаясь к столу, лицом к Генгрэду.