Если бы, выходя, они оглянулись, то увидели бы весьма живописную картину: три человека впали в ступор, являя собой иллюстрацию к понятию «немая сцена».

Конечно, шут понимал, какое жестокое оскорбление нанес важным гостям королевства, но не жалел о содеянном. Более того, – именно этого он и добивался.

Захлопнув дверь, чтобы не слышать истошных криков пришедшего в себя жениха, шут быстрым шагом пошел вперед по коридору, жестом показав принцу не отставать от него.

Когда они вошли в один из парадных залов, пустовавших в отсутствие приемов, шут неожиданно повернулся к принцу и без тени иронии сказал:

– Вы абсолютно потеряны, ваше высочество.

– О чем вы? Простите, не знаю вашего имени, – покорно остановившись перед шутом, сказал принц.

– Не стоит обращаться к шуту на «вы», принц. А знать мое имя вам нет необходимости.

– И все же мне хотелось бы это знать, – неожиданно для себя уперся Генгрэд.

Шут взглянул в освещенное заходящим солнцем окно, повернулся и с легкой улыбкой спросил:

– Какое имя нравится вашему высочеству? Назовите любое! Разумеется, кроме Эзель, – его улыбка стала лукавой.

– Вот как? Что ж, буду называть тебя, ну-у-у, к примеру, Террансом. Такое имя тебе подходит? – подчеркнуто переходя на «ты», напористо проговорил Генгрэд.

– Вполне, – согласился шут.

– И уговоримся сразу: не упоминать имя Эзельфледы! Почему всем до этого есть интерес? – недовольно передернул плечами принц.

– Как пожелаете, ваше высочество, – поклонился шут.

– А теперь поясни, что ты имел в виду, когда называл меня «потерянным»?

– Извольте, принц. Но – чур, не гневаться и выслушать до конца! Уговор?

– Договорились, – спокойно сказал Генгрэд.

– Итак, что мы имеем? – начал шут, загибая пальцы. – Во-первых, ваша матушка и наша мудрая королева мертва. Во-вторых, ваш брат со дня на день навсегда покинет Эндорию. В-третьих, ваш отец, наш некогда храбрый король, давно уж не в себе. В-четвертых, ваша сестра Гвенлиэн вот-вот выйдет за настоящего мерзавца, чем разрушит собственную жизнь. В-пятых, ваш лучший друг изгнан из королевства. В-шестых, ваша любовь к Эзельф… к-х-м… ваша любовь безответна. Неудивительно, что вы бродите по замку тенью самого себя, ни с кем не общаетесь и не знаете, что вам делать. Вы и в свару-то с женихом ввязались, чтобы хоть как-то разрядиться, встряхнуться, ожить, в конце концов! – удивительно спокойно и уверенно говорил шут. – А прямо сейчас вы слушаете человека, слова и выходки которого никогда не принимали всерьез, считая его не более чем игрушкой короля. Вы согласны со мной, ваше высочество? – неожиданно тихим, проникновенным голосом спросил шут.

Генгрэд молчал, и шут продолжил:

– Вы абсолютно потеряны сейчас, но я знаю, что делать. И готов предложить вам свою помощь, – он вновь сделал паузу, испытующе взглянув в лицо принца. Тот по-прежнему молчал.

– Знает ли ваше высочество, что приятель того убитого в трактире заключен в одной из подземных камер Тюремной башни? Смею предположить, он с радостью расскажет вам, что именно произошло в тот злополучный день.

При этих словах Генгрэд резко поднял голову и взглянул в глаза тому, кто согласился принять имя Терранса.

– Разве его не отправили на работы куда-нибудь в дальние шахты? – с проснувшимся интересом в глазах живо спросил Генгрэд.

– Наша вечная расхлябанность. Но это, пожалуй, тот редкий случай, когда разгильдяйство сыграло нам на руку.

– Не могу не согласиться, – задумчиво наморщив лоб, проговорил принц.

– Да, – продолжал шут, – его попросту забыли и, чтобы не возвращаться с полпути, решили отправить со следующей партией приговоренных. Но в отчетах королевскому суду, естественно, указали, что все тип-топ.

– Что? Тип-топ? – непонимающе переспросил принц, плохо знакомый с уличной речью.

– Тип-топ. Все в порядке, то есть, – пояснил шут, – как же далеки вы от народа, – не удержался он от шутки.

– Почему ты стремишься мне помочь? – спросил принц, по-прежнему занятый своими мыслями, и потому не обративший на это внимания.

– Поговорите с ним, а я буду ждать вас в небольшом зале левого крыла на первом этаже. Там и продолжим нашу беседу, – уклонился шут от ответа.

Генгрэд постоял мгновенье в нерешительности, затем сорвался с места и быстрым шагом отправился в Тюремную башню.

В подземных казематах было сыро и темно, но чадящие масляные светильники, хоть и скудно, все же освещали коридоры, которые образовывали огромный лабиринт, в самом начале которого за столом спал тюремщик. Генгрэд не стал его будить, он знал, что заключенных всегда размещают лишь в центральном коридоре, чтобы самим не заблудиться.

С двумя первыми камерами ему не повезло: заглядывая в смотровые зарешеченные отверстия в дверях, он видел либо изрядно хмельных простолюдинов, которые, как видно, попали сюда совсем недавно, либо мечущихся в бреду страшно избитых и искалеченных арестантов… В третьей камере его взору предстал труп, и, судя по тому, что его почти начисто обглодали крысы и по стоявшему в камере смраду, лежал он там уже давно. В четвертой камере на вопрос в темноту о том, кто тут сидит, ему плюнули в лицо, и женский голос произнес что-то очень непонятное, но, похоже, грубое и оскорбительное, потому что, выговорившись, «дама» резко захохотала, довольная собой. Наконец, в одной из камер он увидел тщедушную фигуру мужчины, сидящего к нему спиной.

– За что вы здесь? – спросил принц, предусмотрительно встав подальше от оконца.

– За то, что жизнь несправедлива, – прошепелявил мужчина, не оборачиваясь.

– Вы были в трактире, когда паж принца убил человека?

– Ты уже пятый, кто спрашивает про этот день. Почему всем это так интересно? – игнорируя вопрос принца, отвечал арестант.

– Все просто: вас спрашивали об этом, чтобы лучше разобраться в происшествии.

– Ну нет, меня об этом спрашивали уже после суда, – хитровато посмеиваясь, продолжал голос, и человек, которому он принадлежал, вдруг повернулся. Его осунувшееся лицо было покрыто густой щетиной с проплешинами, а вместо гнилых зубов теперь была лишь пустота.

«Выбили, наверное», – равнодушно подумал Генгрэд. Да и многочисленные синяки и ссадины на лице заключенного красноречиво подтверждали мысль о том, что зубы, совершенно точно, выпали не сами.

– Расскажите, что там произошло, – нетерпеливо спросил принц, отметив про себя, что не испытывает к узнику ни тени жалости.

– Я слышу храп тюремщика даже отсюда, – начал арестант, – принеси мне выпивку, которую он держит под столом, тогда и поговорим.

– Не в твоем положении ставить мне условия! – рассердившись и тоже переходя на «ты», проговорил Генгрэд. – Ты говоришь с принцем!

«О боги, принц, где же ваши убеждения о равенстве и братстве?» – вякнул было внутренний голос, вечный спутник всех идеалистов и мятущихся личностей, но сейчас Генгрэду было не до споров с самим собой, и он решительно потребовал:

– Отвечай на вопрос и немедленно!

Ответом было молчание и широкая беззубая улыбка наглого заключенного. Ругнувшись вполголоса, принц пошел в сторону тюремщика.

Осторожно приблизившись к нему и едва не задохнувшись от смеси винного перегара, лука и давно немытых ног, принц встал на четвереньки и полез под стол. Пока он пытался дотянуться и ухватить бутылку, тюремщик несколько раз задел его ногами, обутыми в грязные вонючие сапоги.

Наконец, початая бутылка с вином была добыта. Следующая задача была несколько сложнее: нужно было снять ключи с пояса тюремного охранника, иначе как же он передаст бутылку арестанту? По-прежнему сидя под столом, Генгрэд пытался снять ключи с пояса, но ему это никак не удавалось. Он взмок от страха быть обнаруженным, но не оставлял попыток, которые, однако, были тщетны. Принц шумно вздохнул, присел удобнее и, потянувшись в очередной раз к поясу пьяницы, поднял голову… На него с неимоверным удивлением смотрели выпученные глаза охранника. Несколько секунд длилось общее молчание. Наконец, жертва наглого воровства заговорила слабым голосом: