– Кстати, а почему местные решили, что меня порезали якудза? – начала было я, но тут же сообразила сама. Та частная клиника. Шрам ужасно болел, и я обратилась туда за болеутоляющими и антибиотиками.

Невероятно! Разглашение личной информации! Я ведь могу на них и в суд подать!

Меня вдруг оставили силы, и я села прямо на пол.

– А что, про шрам – правда? – удивленно спросил Муранака.

Глядя в его глупое лицо, устало сказала:

– Все равно ведь разболтаешь. Да ладно, какая разница. Можете говорить что угодно: что я хостес, которую преследуют якудза, или порноактриса. Мне все равно, что обо мне подумают.

Мне захотелось прямо сейчас их выгнать, но как же я без отремонтированного пола? Европейская комната[6], где я собиралась устроить спальню, была в ужасном состоянии, туда даже вещи нельзя было занести.

– Закончите с ремонтом и выметайтесь.

Мне не хотелось даже находиться рядом с ними. Я встала и схватила рюкзак.

– До шести часов меня не будет.

Ой, Мисима, подождите! Мы просим прощения! – заголосил Кэнта, но, проигнорировав его, я вышла из дома.

Морской ветерок коснулся моих пылающих от гнева щек. Я огляделась, решая, куда пойти. Да, все-таки к морю. Если спуститься по переулочку, который вьется между тесно стоящими домиками, то меньше чем через десять минут можно выйти на берег.

Мой дом расположен почти на самой вершине небольшого холма, у подножия которого раскинулось море. Между моим домом и морем – несколько десятков старых домов, половина из которых пустуют. Насколько я знаю, раньше здесь процветал рыбный промысел, но сейчас мало кто становился рыбаком, да и в город многие уезжали, так что никакого оживления в городе не чувствовалось. В общем, сплошное запустение – так мне сказал дядечка в местной администрации, куда я пришла, чтобы зарегистрировать переезд. Он еще тогда обрадовался – мол, мы молодежь приветствуем! Потом указал, что, если выйти к порту и рыбному рынку, там магазинов побольше и место более оживленное, но для меня, бывшей жительницы Токио, большой разницы не было.

Разглядывая проржавевшие от морской воды жестяные крыши и ставни, я спускалась вниз по пологому склону. Обойдя кругом большую усадьбу, где, как мне сказали, когда-то жила семья крупного судовладельца, я вышла на большую улицу. Передо мной открылась ровная, как по линейке, выстроенная дамба. Местами бетон в ней растрескался, там и сям вниз спускались металлические лестницы. Наверное, их соорудили рыбаки – на дамбе всегда можно было увидеть силуэты рыбачащих людей. Вот и сейчас в отдалении стояли двое. Эти деды со сгорбленными спинами торчали там каждый день, но я еще ни разу не видела, чтобы они что-нибудь поймали. Наверное, и сегодня клевать не будет.

Я взобралась по лестнице. Передо мной раскинулось море. Справа виднелись порт и рыбный рынок, вдалеке стояли несколько судов. По левую руку на некотором расстоянии был виден пляж. Там часто плескались местные ребятишки. Я заметила несколько человек, хотя отсюда они казались не больше зернышек. Ветер доносил веселый смех. Кажется, скоро наступят летние каникулы.

Я встала на потрескивавший от жары бетон, широко расставив ноги, и пробормотала: «Зря я так». Из дома я выбежала, не подумав, чем укрыться от сильных солнечных лучей, и если серое худи с длинными рукавами и джинсы защитят руки и ноги, то с лицом – проблема. Я обычно не крашусь. Захотелось вернуться и намазаться кремом от солнца. Хорошо бы и зонтик от солнца взять. Обернувшись, я взглянула вверх, в сторону дома. Отсюда была видна только голубая крыша моего маленького одноэтажного пристанища. Разглядывая ее, я почувствовала, как во мне вновь поднимается раздражение.

Я приехала сюда, чтобы тихонько жить в этом домике. Жить одной, не привлекая ничьего внимания. Для этого и заполучила его. Есть свои неудобства, но у меня было ощущение, что я ко всему привыкну. И надо же – нашлись люди, которые так грубо вторгаются в мое пространство! Бесит!

Мне хотелось вернуться домой, но сталкиваться лицом к лицу с этими мерзкими мужиками не хотелось. Ничего не поделать. Я со вздохом уселась на бетон. Чтобы обеспечить коже хоть какую-то защиту, глубоко надвинула капюшон на глаза и свесила ноги в сторону моря. Болтая ногами, я позволила своему взгляду устремиться вдаль. Поверхность воды рябила и сияла под летним солнцем так, что глазам было больно, красивые дождевые облака отчетливо виднелись над горизонтом, изящно парила какая-то морская птица. Порыв ветра с моря погладил щеки. Я раскрыла рюкзак, вынула плеер, засунув в уши наушники, и включила его.

Закрыв глаза, я прислушалась. Издалека, из глубины доносился голос, отдававшийся в барабанных перепонках, он то ли плакал, то ли звал. Слушая этот голос, я сразу вспомнила Ана. Он бы посмеялся, сказал, что у меня неприличное выражение лица. Я бы спросила, как выражение лица может быть неприличным, неужели лицо – это что-то непристойное? – а он бы рассмеялся куда громче и погладил меня по голове. Это неправда, ты такая утонченная и милая, вот они и напридумывали себе. Когда такая милая девушка совсем одна переезжает в деревню, можно сочинить для этого множество разных причин, намечтать всякого, а эти жалкие люди сумели вообразить только такую дешевку. А ведь это наоборот, как будто начало старого детского аниме…

Он бы наверняка гладил меня по голове и говорил что-нибудь в таком духе.

От одних мыслей о нем в груди потеплело. Если бы мы так беседовали, я смогла бы это пережить с улыбкой.

Но Ана больше нет.

– Почему же ты не взял меня с собой?.. – прошептала я себе под нос.

Я бы хотела, чтобы он забрал меня с собой – пусть и против моей воли. Я тогда ничего не понимала, не слушала ничьих советов, меня пришлось бы тащить насильно, но Ан мог бы увести меня, куда угодно. Однако было бы слишком нагло с моей стороны – просить его о таком. Поэтому Ан оставил меня здесь.

Я сосредоточилась на голосе в наушниках. В нем не было пауз, его глубокое звучание не останавливалось. В какой-то момент он превращался в голос Ана, и мне стало казаться, что он, то приближаясь, то удаляясь, зовет меня. Слышишь, Кинако? Кинако, Кинако. Он лишь звал меня, не отвечая на мои вопросы. Я уверена, что это мое наказание.

Кап. На тыльную сторону ладони что-то упало, и я распахнула глаза. Незаметно над головой собрались облака. Не успела я удивиться, как почти сразу начался дождь. Я поспешно вскочила и начала искать место, где можно было укрыться от ливня. Засунув плеер в рюкзак, влетела под козырек крыши ближайшего пустого дома, скинула насквозь промокший капюшон и посмотрела на небо. Мне хотелось верить, что это ненадолго, но серые тучи уже затянули все небо. И правда, по радио, кажется, говорили что-то про дождь, который должен был начаться вечером. Мол, будет лить несколько дней или что-то в этом духе. Я посмотрела на часы: до шести больше получаса. Надо было взять с собой хотя одну книжку. Тогда я уселась, обхватив колени руками, и оперлась спиной о стену.

Дождь стоял перед глазами прозрачной завесой. Пейзаж, с которым я успела сродниться, изменил свое лицо, и теперь я словно заблудилась в незнакомом месте. Температура тоже изменилась, в ушах мягко звучал только шум дождя. Раздался какой-то шорох. Я обернулась – это пропрыгала мимо меня маленькая лягушка, непонятно откуда появившаяся. Наверное, ее призвал дождь.

– И почему я здесь? – тихонько спросила саму себя.

Я приехала сюда, бросив все, но в груди тлело раздражение – как будто это меня все бросили. Мне захотелось сейчас же куда-нибудь уехать – но ведь здесь и было это «куда-нибудь».

Я обхватила колени покрепче и попыталась закрыть глаза, но тут же услышала приближающееся шлепанье чьих-то ног по воде. Я невольно напряглась, однако это оказался ребенок в лососевого цвета футболке и джинсах, который шел, не раскрывая зонта. Наверное, играл здесь, и его застал дождь.