Конечно же!

Я подождал.

Нет ответа.

Что же делать? Сигнал получен или нет? А должен прийти ответ? Сеть-то недоступна. Может, амультара теперь передаёт на Святую Землю точку моего местоположения?

Отправить, отправить и ещё раз. Ау! Кто-нибудь меня слышит?

Наверное, чем больше сигналов отправлю, тем больше шансов, что меня заметят?

Спасите меня, пожалуйста!

Я не мог уснуть. Каждый час повторял сигнал бедствия.

Всю ночь бессмысленно перебирал свои файлы, пытаясь найти что-нибудь для установки связи. На амультару скачана всякая чушь: музыка, приложения, дополнения для подводного дыхания, система безопасности, ещё какая-то ерунда – всё мимо. Ничего действительно полезного.

Вокруг такая тишина, будто воздух выкачали, и обитатели норы прекратили дышать во сне.

В тревожном ожидании прошло несколько мучительных бессонных ночей. Спасатели всё не являлись. Я повторял и повторял просьбу о помощи, но с каждым днём надежда на ответ становилась меньше.

Я устал. Жизнь слилась в один скучный однообразный день. Зерно – отправить сигнал SOS – обед – краткий сон – снова сигнал – зерно.

С каждым днём я всё реже отправлял запрос о помощи и, в конце концов, перестал ждать ответ.

Всё бесполезно.

Однажды вечером, после возвращения от бабули, я полез за печку и обнаружил очередную неприятность – в моём углу кто-то сидел. Я почти не удивился. Уже два дня как мне всё стало безразлично. Даже еда потеряла вкус.

Неизвестный был мелким. Нехотя я обернулся к женщинам у стола, пересчитал их. Все на месте, значит, в углу кто-то новый.

– Это ещё кто?

Мамаша и сёстры переглянулись. Девочка-2 что-то спросила у них. Я ждал её ответа.

– Это Лилёк, зимнее дитя. Поживёт у нас до весны.

– Со мной?

– Да. Она ничья. Как ты – найдёныш, – Девочка переводила ответы мамаши.

Я уже не думал, что моё апатичное настроение можно чем-то испортить. Но им удалось. В моём единственном укромном месте будет жить какой-то Лилёк!

В этом доме что, мало детей? Почему именно ко мне его подселили? Я рухнул на одеяло. Посмотрел в угол. Лилёк оказалась маленькой девочкой. Склонив голову, она теребила в руках соломенную игрушку. Распущенные светлые волосы нечёсаной паклей свисали на её лицо. Может быть, она тоже с дирижабля? Я подполз поближе. Ребёнку, наверное, года три-четыре. Глаза круглые, лицо бледненькое. Не похожа на местную. У меня в сердце затрепетали лёгкие крылышки любопытства:

– Эй, ты откуда тут взялась?

Ответа не было. Лилёк переводила взгляд с меня на куклу и куда-то в пространство. В глазах её клубилась пустота. Она неторопливо крутила игрушку и покачивала головой.

Я пощёлкал пальцами перед её лицом. Ноль реакции.

Не припомню, чтобы Лилёк была на дирижабле. Но откуда ей ещё здесь взяться?

Видимо, с головой у девчонки что-то. Может, при падении ударилась и повредилась умом? Где же она пряталась три недели после крушения? Как выжила в такой мороз?

Вопросов возникло много, но, как выяснилось, единственной из семьи, кто говорил на я́рском – языке, который я понимал из-за его схожести с языком Святой Земли, – была Девочка-2. А как что-либо узнать у этой дикарки, я не представлял, потому что одно выражение её лица отпугивало своим кретинизмом.

Появление Лилёк, на миг пошатнувшее моё умственное оцепенение, стало очередной обыденной неприятностью. Девочка не разговаривала и оказалась полной дурочкой. Дикари тоже поняли это и не обращали на неё внимания. Оставляли похлёбку и не следили, съела она её или нет, не проверяли, чем малышка занимается, не мыли и не трогали её. Не укладывали спать и не пытались ухаживать.

Если и было в посёлке более одинокое существо, чем я, то им оказалась Лилёк. Её считали убогой, блаженной и никому не нужной.

Придурочная раздражала меня и была дополнительной бестолковой обузой. Если я не давал ей тарелку прямо в руки, она могла весь день оставаться голодной. Кроме того, Лилёк была постоянно простужена, и если я не вытирал девчонке сопли, то они стекали ей прямо в рот. За это я даровал Лилёк обидную кличку – Соплежуйка, смысла которой, она, впрочем, не понимала.

Вечерами малявка любила сидеть у меня под боком и ковыряться со своей соломенной куклой, однако, как и всем местным, спать у печки ей не нравилось, и к ночи она уползала к входу в нору.

Мать Эленхета совсем помешалась перед появлением ребёнка. Дура-соседка сказала ей, что малыш может заболеть, если в доме будет недостаточно чисто. Поэтому целое утро сёстры потратили на мытьё стен и потолков во всей норе.

Самый бесполезный раб и Соплежуйка не участвовали в этом бездарном занятии и расчищали снег на улице. Это, на взгляд Дэйкири, тоже бестолковое дело, но хотя бы приятное.

– После твоей уборки только больше грязи становится! Ты хотя бы раз воду меняла? – привязалась к Дэйкири мать Эленхета.

По мнению девочки, менять воду, которая через три отжатия тряпки снова запачкается – лишняя трата времени.

– Можно я лучше на охоту пойду с отцом?

– Дэйкири, скажи, пожалуйста, зачем мужчине такая жена, которая умеет охотиться, но не умеет убираться?

– Кому в здравом уме приспичит мыть стены?!

– Спасибо, дорогая! А кому в здравом уме понадобишься ты? Охотиться и без тебя смогут, а готовить и убирать дом кто в вашей семье будет? Я?

Дэйкири не ответила и шмякнула тряпку в ведро так, что вода хлынула во все стороны.

Сжала челюсти и исподлобья уставилась на мать Эленхету.

– Девочка должна быть хорошей хозяйкой! Опрятной и ухоженной. – Мать схватилась за живот и опёрлась о стену.

– Девке двенадцать лет! – она уже обращалась к потолку. – А ведёт себя как мальчишка! И за что мне досталась такая обуза? Разве я многого прошу?! И так за тебя всё сёстры делают. Посмотри на Хеллу! Вот у кого проблем с женихами не будет! Загляденье, а не невеста! А ты?! Такой дурной пример Инги!

Дэйкири развернулась на пятках, слёзы обиды затопили глаза. Она бросилась прочь по лазу, даже не одев, выскочила на улицу. Налетела на Лилёк, споткнулась. Алекс, дремавший с лопатой в руках, отшатнулся от Дэйкири, и та, не останавливаясь, ни на кого не глядя, побежала в сторону реки.

Меркитасиха всё ещё не вскрылась от ледяного забвения. Тишина. Дэйкири, разогретая гневом, сидела на мосточке для стирки и таращилась в никуда.

– Как меня угораздило родиться женщиной?

Величественные ели на том берегу молчали. Им дела не было до глупых переживаний маленькой девочки. Дэйкири отломила льдину, нависавшую на краю моста, размахнулась и с силой бросила её в середину реки. Та едва слышно провалилась в снежную шубу, укрывавшую спящую воду.

Заскрипел снег. Кто-то спускался по нетоптаной тропе к мосточку. Дэйкири не обернулась. Она узнала отяжелевшую походку.

Мать прошла по мосту и накинула на девочку доху. Встала рядом. Дэйкири подняла голову и поглядела ей в лицо. Они молчали. Ни та, ни другая не признавали себя виновными в ссоре, не спешили извиняться и, обнимаясь, плакать друг у друга на плече. В племени ийрат было не принято делиться чувствами и обсуждать переживания.

Мать Эленхета постояла на мостике, так и не обронив ни слова, развернулась и направилась вверх в деревню.

Дэйкири пропихнула руки в рукава, накинула капюшон. Тут же стало теплее. Посидела, обдумывая произошедшее, и снова обратилась к деревьям:

– Что ж, вернусь, домою стену.

Природа молчала, синие ели не собирались влиять на её решение.

– Ла-а-адно, так и быть, воду тоже поменяю.

Нас с Девочкой отправили стричь овец в одну из дальних комнат норы.