– Герда говорила Ярославу на престол сесть, мне же – моя мать, Лизавета – Весемиру. Ты желаешь, чтобы я боролся с материнскими мечтами? —Пересвет спросил. – Знаешь, может, Игоря и лучшим из нас не считали, но он знал свои долги и достойным был.

– Вот брат и утопился. – обронил Олег. И, осознав свои слова, в ужасе взор поднял.

Пересвет глядел на брата, замерев, расширив очи. После сплюнул:

– Поди вон.

– Пересвет, прости.

– Вон.

Олег быстро встал и вышел. Затворив за собой дверь, он на крыльце остановился. Порыв вернуться, чтобы выбить прощенье с Пересвета, он давил в себе из всех сил. Совесть сердце разрывала. Как он сказать такое мог? Трагедия пяти зим назад до сих пор семью терзала. Игорь утопился. Его собственная женка, что русалкою была, в воду утащила. Пересвет себя винил. Он должен был предугадать как глава их рода. Защитить его должон был! Один лишь Ярослав твердил, что Игорь жив. Что за женой ушёл, и всё. Но Пересвет не верил. Не верил и Олег. Утопленницы-женщины русалками могли стать, но вот мужчины – никогда. Русалами могли быть те, кто рождены в воде. Игорь же за пять годов так и не объявился. Тела не осталось. Нашли на берегу лишь его коня и меч. Жена его – русалка Марья – исчезла также навсегда.

Проводил Олега хмурым взором Пересвет. Глаза к миске опустил, оттолкнул ее и, локоть положив на стол, повернулся в сторону. Беляна подошла к супругу и присела на пол. Головку положила ему на колено. Улыбнулся Пересвет и опустил глаза к ней.

– Не сердись, родимый. – жена произнесла.

– Отчего же не сердиться? – Пересвет головку белокосую жены пригладил. – Ты почему пускаешь в дом по ночам кого не просят?

– Ты строг, мой князь. Олежку жалко. Он не заслужил.

– Ты мне не юли, Беляна. Уж не раз я вёлся на твой лисий хвост. А коль был бы не Олег? И в ночи ты так же окошко б отворила.

Беляна подняла голову с колена князя и взгляд суровый встретила.

– Я узнала голос.

– Более, Беляна, окно не открывай. Время неспокойное. Дашке, вон, досталось с братом. Как бы на тебя никто бы не напал. Ты уразумела?

Став серьёзною, Беляна в ответ кивнула твёрдо. После опустила задумчиво глаза.

– Я думала, минула нас опасность. Ты нашёл убийц.

– Не знаю, всех ли. Может быть, напали на кого ещё. К Огнедару я послал. Следи же за Володькой. Больно резв он стал. Няньки – бестолковые. Я скажу, когда вновь всё ладно станет.

Супружница снова кивнула и села на скамью. Пересвет поцеловал её в лобик белый и поднялся. Покинул наконец он горницу боле без слов.

Ужаленная прыть

Добрыня брёл по бревенчатым мосткам невдалеке от крепости столицы. С причаленных ко брегу кораблей товар сносили. Мореходцы шутками разбавляли быт. Таверны возле брега кем-то занимались. Лавки заполнялись добром причудливым, заморским. Тут Добрыня увидал, как плывут вдоль брега корабли иные. Не из торговых точно. Причалить, верно, собирались.

– Камус, Камус… – люд шептался, на судно глядя, кое отличалось ото всех и торговых, и прибывших своим немыслимым размахом. С иной земли оно как будто. Добрыня никогда подобного не видал.

Женщины с детьми стремились удалиться.

«Камус – глава судной рати Чуровской», – вспомнил Добрыня.

Как гигант причалил, с него спустились мореходцы. Дикие, как звери. Явно судну не под стать. Насторожённый Добрыня на пристани с десятком мужиков остался, дабы проследить, что прибывшие явились в столицу с миром. Известно, из кого собирал их князь Богдан.

И тут сошла она.

Невольно выдохнул Добрыня. Баба что средь них забыла? Да ещё такая! Белоликая молодка. Ухожена. Одета в переливчатую ткань. В сплетённых волосах каменья. Точно не из круга лютых!

– Княжна Греза. – прошептал, к Добрыне обратившись, кто-то. – Та, что породнила всю эту шваль со Сварогом.

Супруга Камуса, выходит, и дочерь Богдана. Обеспокоенность Добрыни только возросла. Женщине негоже в этом смраде быть. Вообразить не мог Добрыня, как княжна живёт-то с ними. Свёрток у неё в руках, догадался он, дитя. Второй малец держался за подол юбок её. Тут же с княжной рядом и Камус показался – светловласый, жилистый. Причудливо расписана потемневшая на солнце кожа. Совершенным инородцем казался, нежели его супруга, да и убран не под стать ей.

– Породнила со Сварогом? – Добрыня уронил, главу судов оглядывая. – Как же эта шваль добилась в жёны дочь Богдана?

– Охо, друг мой! – взорвался кто-то. – Он с Богданом с детства шёл. Любую пакость, говорят, делал по его указу. Говорят, войти добивался сыном в Чуров род. Не вышло. Не было в нем крови Богдана, но все ж дочь Чуров предложил ему, коли служить им будет яро.

– Слыхал, пообещал отдать, когда девчушка родилась лишь. – другой кто-то протянул. – Может быть, надеялся, что Камус ноги-то протянет. Ан нет. Тот мощь набрал какую! Тут уже Богдановичи выбора не видели после-то отцовой смерти.

Камус с ватагой приближённых и с княжной проследовал к Перуну. Мальчишка, что до этого держался за юбку княжны, на миг зазевался. Мать его окликнула. Тот кинулся им вслед.

Гости с моря рассыпались по причалу. Кто-то сошёл в торжище. Мужики из местных хмуро наблюдали. Добрыня двинулся же вслед за Камусом и его сворой.

В княжеском дворе уже Чуровы князья – оба брата – сошли к ним с крыльца хором. Княжна к Ярославу кинулась в объятья, после – к Пересвету. Детей няньки подхватили. Мужи ладони жали. Государи с Камусом в хоромы убрались. Свора Камуса, однако, у крыльца засела.

С досадой оглядел Добрыня запертые двери. Княже Ярослав. Может, всё же подойти?

– Эй! – он услышал. – Это ты суженый тот, что ли?

– Завидуешь, дружище? – Добрыня огрызнулся.

– Ты чего тут зыркаешь? Пересвет Богданович всё тебе сказал. Ступай восвояси.

Добрыне стоило усилий, чтоб не кинуться на добродушных стражников.

– Кто-то из вас проведёт меня до князя Ярослава. В долгу не останусь.

– Ха… И что же ты нам можешь предложить?

Добрыня выудил из-за своего рдяного пояса кошель со своими последними сбережениями да с небрежностью подкинул.

– Ну?

– Провести внутрь не можем.

– Что можете?

– В двор пустим. Князь выйдет – обратишься. У нас на глазах будь. К этим, у крыльца, не лезь.

Добрыня кивнул одному из стражников кошель и тронулся к хоромам. Видно, дружинники хранящие двери княжеской домины увидали кинутый им звонкий дар у входа во двор. Может быть, поделят после. Добрыню это не заняло. Совершенно не стыдясь и минув свору лютых, прошёл он вдоль рядов оконцев, к голосам прислушиваясь. И уловил тут:

– Ну, двух из баб Богдана можем точно позабыть. То ведь ваши матери. Выходит, нас пытались кончить враги рода Чурова. Убиты Огнедар и Борька – мужья вашенских сестёр.

– Олега и Богдана с Весимиром не коснулось… – казалось, раздался голос Ярослава, да Пересвет отметил:

– Им братья не нужны. Это не враг рода, это недруг власти нашей. Убить пытались Дарью.

– Бориска – недоразок21. – Камус усмехнулся. – Его-то смерть на кой кому-то?

– Он муж княжны, кой изначально укрепил во власти Чуровых с Сварогом, – ответил Пересвет.

– Убить Дарью попытались? – женский голосок пробился.

– Добре, Грез. Жива она. – Ярослав утешил. – А посмотри-ка, кто идёт?

Многоголосье девичье раздалось. Шум заполнил горницу. Добрыня тут поднял главу.

– Миролюба. – князь Ярослав окликнул строго. – Ты княжна иль расщеколда22?

– Страшно, братик. Как же быть? Слава Богу, живы вы. А вдруг и нас ждёт та же участь. Вы же рядом не всегда. А замуж мы пойдём, кто супругов…

Ярослав попробовал было слово вставить, да Миролюба щебетала, и Добрынина улыбка медленно сползла. Княжна крепко пугана. Видно, Владыка также понял это. Молчал, пока сестру уже не одёрнул Пересвет глухим строгим рыком.