— Славно-славно, — покивал в ответ следователь. — Кстати, думаю, вам интересно узнать, каким именно образом мы вас нашли в столь кратчайшие сроки?

Мне, и правда, было очень интересно, но я старался придать себе невозмутимый вид. Сознаваться в чем-либо, даже в подобной мелочи, я не собирался.

— Так вот, ваш слуга, как его… — он полистал бумаги, — Перпонше. Он явился в монастырь Дешо дабы сообщить монахам о бездыханном теле вблизи стен монастыря и попросить их позаботиться о несчастном. Когда же его спросили, по чьему поручению он действует, сей законопослушный господин сообщил ваше имя и название постоялого двора, где вы остановились.

Вот так, значит. Перпонше меня и сдал, сам того не желая. Или желая? Что же, в любом случае, одной загадкой меньше.

— Впрочем, речь пойдет не о вашем слуге, — продолжил следователь. Внезапно голос его приобрел стальные нотки: — Скажите, г-н де Брас, вы ознакомлены с эдиктом* «О запрете дуэлей» Его Величества Людовика XIII, короля Франции и Наварры, от 6 февраля 1626 года?

*Эдикт (лат.edictum «объявление» от edicere «объявлять») — нормативный акт, в данном случае — указ.

Так, вот и начинается, мы подобрались к главному. Сейчас меня начнут прессовать, а памятуя о том, что в это время пытки еще официально никто не отменил, день переставал быть томным.

— Хм, затрудняюсь ответить. Дело в том, что, как вы знаете, я только недавно прибыл в столицу и еще не успел толком здесь освоиться, а в нашей глуши новости распространяются слишком медленно.

— Так и запишем, — кивнул следователь, — опрашиваемый упорствует…

Да уж, тут особо не церемонились. Такими темпами я точно окажусь в пыточном подвале, а после подпишу что угодно, включая полное признание участия в заговоре по свержению монархии и проведение сатанинских обрядов при луне.

Я лихорадочно соображал, что должен предпринять. Дать взятку? Так нечем, да и не возьмет Мартель деньги, по его лицу видно, что он дорожит своим местом. Взять следователя в заложники и, прикрываясь его телом, выбраться наружу, а после бежать из города? Вариант! Вот только я сомневался, что лейтенанта, ждавшего в коридоре, и его гвардейцев остановит угроза жизни Мартелю. Кто он для них — жалкая, ничтожная личность, презираемая любым дворянином.

И все же выход должен был быть, я чувствовал это. И тут я внезапно кое-что вспомнил, а вспомнив, громко заявил:

— Я требую присутствия адвоката!

Мартель настолько изумился, что даже перестал писать. Он смотрел на меня, наверное, с полминуты, а потом осторожно поинтересовался, словно общаясь с лушевнобольным:

— Что, простите?

— Без адвоката я не скажу более ни слова!

Мой сосед по гаражу Юрий Абрамович был кандидатом исторических наук (я что-то начинал вспоминать из собственного прошлого!), и каждый раз, когда мы встречались дабы опустошить пару бутылок, он, попыхивая беломориной, рассказывал любопытные истории и факты, многие из которых я запомнил. К примеру, он говорил, что с момента, как все многочисленные кутюмы# во Франции начали упорядочивать и записывать — тут же стали нужны и адвокаты.

# Кутюмы (от фр. coutume — обычай) — правовые обычаи некоторых провинций, территорий, городов в средневековой Франции, или французское местное обычное право (также называемое публичным) эпохи феодализма.

Каждый имел право на адвоката, но не каждый имел желание или возможность воспользоваться его услугами. Потому как стоили адвокатские услуги весьма дорого. В начале XVIIвека Парижский парламент решил было вновь возобновить прежде отмененную обязанность адвокатов открыто обнародовать сумму гонораров, но в результате парижские адвокаты попросту начали забастовку и объявили о своей готовности вообще отказаться от адвокатского статуса. В итоге, о распоряжении парламента тут же забыли, словно его и не было, а сведения о гонорарах с тех пор относятся к разряду адвокатской тайны.

Самое любопытное, что адвокаты нужны были и самой правовой системе. Почти до конца XVIII века должности судей покупались, и многие из них вовсе не блистали правовыми знаниями, так что адвокаты зачастую рассматривались как главный кадровый резерв судейского корпуса. Но при всем при этом сам судебный процесс по большей части был обвинительный. Оправдательной же части уделяли очень мало внимания, основываясь более на показаниях «заслуживающих доверия» свидетелей.

— Может быть, вас просто отправить в пыточный подвал и там вы все расскажете? — устало поинтересовался Мартель. — Понимаете ли, я имею на это право…

Этого я и опасался, но решил играть свою партию до конца.

— Если вам нужны ложные признания, выбитые под пытками, то вы вправе поступить, как вам будет угодно.

Пусть де Брас и был дворянином, но покровителей не имел, богатством не обладал, а знатность его рода никакой роли здесь не играла. Я прекрасно понимал, что правосудие — понятие для меня весьма условное, и шанс попасть в пресловутый подвал был весьма велик.

— Что же, ваша милость г-н де Брас, — следователь принял решение и отложил перо в сторону. — Вы получите своего адвоката.

Шевалье де Бриенн

— Что тебя привело ко мне, сын мой?

— Я шевалье де Бриенн, святой отец. У меня для вас письмо от отца Доминика из Мадрида, — я с поклоном подал письмо священнику.

Он еще несколько секунд испытывающе на меня смотрел, потом вернулся к столу, вскрыл конверт и быстро прочитал письмо.

И замер в безмолвии. Я уже думал, что он так уже и не заговорит, но сильно затрещала сальная свеча, отец Жозеф снял с нее пальцами нагар, встал и снова подошел ко мне.

У меня мурашки по коже пробежали, казалось, что священник пронизывает меня взглядом. Его взгляд был холодный как лед и одновременно жарким и липким.

— Откуда вы родом, сын мой...

— Я родился в Арманьяке, святой отец. Но мой род исходит из Шампани. Один из моих предков был коннетаблем Франции.

— Сын древнего, но угасшего рода... — едва слышно пробормотал священник. — С наследством у вас не задалось, и вы пустились сами зарабатывать деньги и славу. Ну что же, обычная история. Отец Доминик характеризует вас в высшей степени превосходно. Вы католик?

В голосе священника проскользнули фанатичные нотки.

— Да, святой отец. Моя вера незыблема.

— Вы воевали?

— Да, святой отец. Осада Бреды и некоторые другие эпизоды компании во Фландрии.

У священника впервые за разговор проявились на лице эмоции.

— Сколько же вам лет тогда было, сын мой? — с интересом спросил он.

— Я воюю с двенадцати лет, святой отец, — спокойно ответил я.

— Это несчастье, когда молодые люди вместо того, чтобы задуматься о душе, начинают с убийств... — сокрушенно прокомментировал священник. — Вот я начал с того же, хотя очень скоро Господь поставил меня на путь истинный. Возможно и вас он не оставит. И что вы скажете о этой войне? — отец Жозеф вплотную подступил ко мне.

Пламя в свечи заколебалось, тень отца Жозефа стала на мгновение громадной, угрожающе нависающей над моей.

— Эта война... — я на мгновение задумался. — Ее нельзя назвать святой, хотя воюют добрые католики с еретиками, потому что в священные намерения вплетается недостойная корысть и ложная тщеславность. Испания погрязла в грехе, хотя нельзя отказать ей в праве отстаивать государственные интересы. Но государство — это та же человеческая душа — его тоже надо блюсти в чистоте.

Сказал я от себя, настоящий Антуан, пожалуй, ничего не смог бы сказать подобного. Для него война была лишь способом заработать деньги, неважно за кого воюя.

Судя по всему, ответ священнику понравился, он оживился и засыпал меня вопросами.

— А вы содержите свою душу в чистоте, сын мой?

— Насколько это возможно при моей жизни, святой отец. Что есть грех? Это слово, действие или желание, противные вечному Закону. Я убиваю — и этот грех не смыть показным набожием. Но свои помыслы и разум я содержу в чистоте и регулярно совершаю таинство исповеди и искренне раскаиваюсь. И верю в то, что Господь воздаст мне по своему разумению.