Элиазар – это ученик Гогоша. Именно он написал книгу, которую приписывают Гогошу. Это так, к сведению.

Братья, пребывавшие в тот момент в самом расцвете юности, купались в роскоши и долгое время не желали слушать предостерегающих доносов прислуги, яростно невзлюбившей Белиара. А мы между тем активно готовились… к человеческому жертвоприношению, ибо близилось полнолуние – ночь всех демонов.

К счастью, до этого не дошло. Моя престарелая нянька Анна пала в ноги братьям прямо во время одной из вечеринок – бедняжка вбила себе в голову, будто мы ее хотим убить. Гостей, разумеется, позабавила эта сцена, и они возжелали посмотреть на смутьяна.

Белиара привели, и кто-то – не помню кто, кажется, один из чиновников магистрата – вспомнил, что данный субъект проходил лет десять назад у них по делу о самоубийстве трех девочек, которых он обучал словесности и литературе.

Вот так и изгнали старика-книготорговца из нашего дома. Не могу сказать, что сильно горевал по этому поводу, но все же был расстроен.

Юношей я активно изучал всевозможные науки,

Чем святы миф и быль, я постигал

И чувствовал: чуть повзрослев, покину

Свой очаг и дом, взыскуя истин

Таинственных в неведомых краях…

Вот так примерно и было. Я испросил у братьев, бывших моими опекунами, разрешение попутешествовать, посмотреть мир и без промедления отправился, едва мне исполнилось семнадцать.

Пять лет бесцельных странствий. Я побывал в Этнойе, в Вольных Городах, в Акште и других центрах Южных островов, даже побывал на краю мира, в Пулне и Амароке. Сколько людей самых разных цветов кожи, сколько верований и культов, сколько городов! Не могу не вспомнить строки из той же поэмы:

…он следовал, как тень

Природы, по стезям ее заветным

Туда, где багровеющий вулкан

Свои снега и льды овеял дымом

И пламенем; туда, где смоляные

Озера вечно гложут наготу

Утесов черных; видел он пещеры

Зубчатые, извилистые – вдоль

Опасных русл, в которых яд и пламя

Бушуют, чтоб корысть не заглянула

В звездистый храм, где злато, где алмазы,

Где залам нет числа…

А зачем? Что я искал? Знаний? Может быть, я хотел познать все тайны книги, всегда бывшей со мной? Скажу честно – меня тошнило от великого множества проходимцев, представлявшихся магами, знатоками, волхвами и прочее. Единственное, что я вынес из тех странствий – это обширные сведения об Элиазаре и его труде, да еще и страсть к поэзии и красоте. В южных странах красота – главное божество. В переносном смысле, конечно.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? – спросил Грогар. – Замолчи…

Монотонный, лишенный эмоций голос раздражал, давил всей громадой воображаемого купола; ярл чувствовал себя червем, ничтожеством.

Не берусь судить о себе – со стороны виднее, – но мне кажется, что я противоречив, двойственен. Я уже упоминал об этом, не так ли? Впервые мне сказал о моей противоречивости один из приятелей – эстетствующий мизантроп с душой поэта. Думаю, путешествие на юг помогло мне несколько иначе взглянуть на мир и привила моей пропитанной ядом натуре страсть к развлечениям и эротике.

Пришло время вернуться в родные края. И там меня ждало потрясение. Братья оказались по разные стороны баррикад: старший, Бартоломе, сохранил верность королю, средний, Горацио, примкнул к геньерам, сторонникам брата Кнуда Смутьяна Луи Великолепного. Как известно, геньеры проиграли, и Горацио был обезглавлен вместе с принцем и сорока другими бунтовщиками.

Бартоломе присутствовал на казни и делал вид, что радуется. Я застал его поздним вечером в его вилле на Набережной Дианы – он пребывал в глубокой тоске. Он оправдывался передо мной, говорил, что пытался образумить Горацио, но Горацио его не послушал. Меня он попросил уехать как можно дальше от столицы, что я вскорости и сделал.

Спустя полчаса после моего ухода Бартоломе повесился.

Сделавшись таким печальным образом единственным наследником огромного состояния (бедные братья мои, увлекшись политикой, дворцовыми интригами, распространенными во времена Кнуда Смутьяна, не торопились обзаводиться семьями), я уехал из столицы и обосновался здесь, в Цурке. Так возник этот замок и лабиринт – идея виконта Иара Кольгердбургского, великого выдумщика, – и все, что здесь есть.

Но самое главное – по пути сюда я встретил… ее. Прошу меня извинить, но ее красоту лучше всего выразить строками из той же поэмы:

…на звук он обернулся

И увидал при теплом свете жизни

Пылающие прелести ее

Сквозь покрывало, сотканное ветром,

Нагие руки, кудри цвета ночи,

Сияющие очи и уста

Отверстые, трепещущие пылко.

Виктор надолго умолк. Повисла тягостная тишина. Но Грогар ждал, затаив дыхание. Он знал, что колдун еще не все сказал.

– Не знаю, довелось ли кому-нибудь из людей узнать, что тот, кого ты любил больше всего на свете, – не человек. Она поиграла мной и… прокляла. Хотя проклятие – не совсем верное слово. Скорее, она так поступила из любопытства.

Да, я собирался рассказать еще и об Элиазаре и книге… Нет. Не буду. Грустно мне стало. Прощай.

35

Грогар очнулся на земле, лежа лицом в серой угольной грязи… «Нет, в прахе», – подумал он.

Все та же ночь… или уже следующая – кто знает? Прежняя усталость никуда не делась, но в голове ощутимо прояснилось. Грогар перекатился на спину и вдруг обнаружил вокруг себя выщербленные, заросшие мхом, облепленные крапивой и ракитником стены лабиринта. Ему почудилось, будто он оказался в столичных трущобах, среди мусора и руин, – так реалистично и до безобразия уныло было длившееся всего несколько секунд видение.

Но оно исчезло, и все возвратилось на свои места: магическая поросль, большая луна, похожая на суровое око какого-нибудь божества, таинственный замок и ощущение чьего-то присутствия.

– Твоя слезливая история меня ничуть не тронула, слышь ты, поганец! – закричал с неожиданной для себя силой Грогар. – Пошел ты к черту, эстетствующий мизантроп с душой поэта! Я все равно до тебя доберусь и отберу у тебя Лилию! Трус ты, Виктор, или как тебя там?! Слыхал я про твоих братьев! Забыл, кстати, как тебя зовут… В хрониках ведь имя твое мелькало… Виктор! Точно, Виктор! Эта история потрясла тогда многих! Вот только ты их недостоин, псевдо-колдун, псевдо-поэт и псевдо, черт побери, человек! Даже бездна отказалась тебя принимать, мизантроп! Проклятие Матери Гор, разрази меня гром! Ха-ха-ха!!! Почему она так поступила, как ты думаешь?

Злость придала Грогару сил. Он с трудом поднялся и, пошатываясь, пошел туда, где, как ему показалось, должен был быть Виктор – его и правда так звали, здесь Лёлинг не ошибся, хотя во всем остальном глубоко заблуждался. Интересно, про Хорна он сам выдумал или вычитал где-нибудь в Королевской библиотеке?

С каждым шагом в Хтойрдике закипала ярость. Он преисполнился мрачной решимостью довести дело до конца.

– Я буду бодаться, пока не сдохну! – прорычал Грогар и тут же попытался взять себя в руки: – Однако не надо сходить с ума. Хладнокровие, вот что необходимо мне сейчас.

Виктора нигде не было видно. Но Грогар о нем даже и не думал. Все мысли его занял лабиринт. Он задумчиво побродил по пустынным однообразным коридорам и неожиданно остановился.

– Пусти, – тихо сказал он.

Стебли дьявольского вьюнка змеились с прежней скоростью, издавая еле слышное потрескивание. Шумел ветер за рекой, мимо луны проплыла одинокая тучка.

– Пусти, – повторил Грогар. – Пусти! – произнес он громче. – Ты ведь живой? Тогда ответь мне, зачем я тебе? Ты же слышал его откровение? Неужели тебе хочется служить ему? Или ты служишь ей? И что же она тебе говорит обо мне? Убей его? Раздави его? Нет, нет! Пусти. Я не сдамся. Не знаю, чем я могу тебе навредить, но клянусь, я клянусь! Я найду способ!