Прогноз метеослужбы оправдался. Туман вскоре исчез, и Шевцову разрешили вылет.

— Ландыш! Я — тридцать второй! Прошу разрешить запуск!

— Запуск разрешаю! — ответил Шевцову командный пункт, и пронзительный рев турбины огласил аэродром. Словно удивляясь внезапному шуму, из-за дальних карагачей выползло холодное солнце. Слегка вздрогнув, самолет порулил по бетонке.

Вот и взлетная полоса. Короткая остановка. Мощный гул двигателя, и истребитель стремительно мчится вперед. Вот он оторвался от земли и стрелой пошел ввысь.

Установив обороты турбины на заданный режим, Шевцов внимательно посматривает на приборы. Высота быстро растет. Новый истребитель уже на целый километр выше практического потолка старого «собрата». И это не предел. А кругом голубизна. Бескрайняя и волнующая.

— Тридцать второй! Я — Ландыш! Какие замечания?

— Все отлично! — коротко рапортует Шевцов и плавно переводит истребитель в горизонтальный полет.

— Ландыш! Я — тридцать второй! Достиг потолка.

— Как самочувствие?

— Отличное!

— Действуйте по заданию! — передает руководитель полетов.

Искусно пилотируя, Шевцов проверяет устойчивую работу двигателя и его температурные режимы. Все в норме.

— Тридцать второй! Вы 30 минут в воздухе. Идите на посадку!

— Вас понял. Перехожу на снижение.

Летчик плавно убирает газ и слегка отжимает ручку управления. И вдруг резкая резь в сердце. Самолет круто идет вниз.

Ненормальное снижение истребителя тут же засек радиолокатор.

— Почему так быстро снижаетесь?

Летчик не отвечал.

Полковник Шилов и Волков тревожно переглянулись. Динамик зловеще молчал. По-прежнему светило солнце, и яркие лучи проникали через широкое, во всю стену, окно командного пункта. Оно подкрасило угрюмые лица офицеров в бледно-розовый цвет.

Место падения самолета удалось разыскать только через несколько часов. Истребитель врезался глубоко в землю, разбросав по сторонам обгоревшие обломки. На место катастрофы прибыли полковник Шилов, подполковник Волков и капитан Мельников. Лицо у Александра Васильевича бледное, в глазах недоумение. Степан Герасимович внешне спокоен, но мысли, одна сменяя другую, буравят мозг: «Что произошло? Отказал двигатель?.. Летчик передал бы по радио. Одновременно нарушилась связь? Шевцов мог катапультироваться. Отказало и катапультное устройство?.. Не могли вражеские агенты проделать весь этот расчетливый комплекс диверсий в короткое время и так незаметно».

Резкий крик заставил Волкова повернуться. Метрах в двадцати от обугленной воронки сидел на корточках майор Кикнадзе.

— Смотри! Смотри!.. Рука... Алексея рука. Погиб Алеша.

Все окружили командира эскадрильи. На кочке, перепачканная кровью, копотью и землей, лежала кисть руки Шевцова. Каким-то чудом ее выбросило сюда. Воцарилась тягостная тишина.

— Не доработали машину, — услышал Волков чей-то шепот.

Так вот в чем дело, мелькнула догадка. Если катастрофа — дело рук врага, значит, одна из его задач: посеять в души летчиков недоверие к технике. Но как разобраться, замешан ли тут враг?

С момента взлета истребителя Волков с полковником Шиловым все время находились на командном пункте. Жалоб на машину от летчика не поступало. Выходит, действительно — враг. Но как ему удалось совершить катастрофу? Заложил мину?.. Взрыв по рации услышали бы. А не отравлен ли Шевцов?..

Эта мысль не давала покоя. Но как проверить ее? Тело Шевцова раздроблено на куски да и те обгорели, перемешались с землей. Их надо еще найти. И все же эту версию следовало проверить.

Волков подозвал Мельникова и дал указание, что сделать.

— Особенно точно установи, где был и с кем встречался Шевцов вчера вечером и сегодня утром?

От внезапного прикосновения к плечу Волков содрогнулся.

— Поедем, Степан Герасимович! Наше присутствие теперь беде не поможет, — тихо сказал полковник Шилов.

Волков кивнул. Только сейчас он ощутил, как озябли ноги. Еще раз окинул взглядом место катастрофы. Увидел Авдеенкова. Техник стоял без шапки у самой воронки. Посинелые губы дрожали.

— Говорите, проверили все до винтика?

— Да я за дитем родным так не глядел, как за этой машиной.

Степан Герасимович пошел к «газику».

— Что вы думаете о причине катастрофы? — спросил Шилов.

Волков пожал плечами:

— Что думаю?.. Верно, черт возьми, сказано: не доглядишь оком — заплатишь боком.

Обогнув овражек, «газик» махнул по целине к виднеющимся вдали постройкам. Низко над степью висело малиновое солнце.

Снег сыпал и сыпал. Потрескавшаяся от мороза земля побелела, и на улице потеплело. Сегодня Мельников пришел со службы раньше обычного. Люся с Толиком ушли в кино, а он ожидал «в гости» Волкова. Эх, взять бы лыжи и махнуть куда глаза глядят. А тяжкие думы все об одном: вот уже пять дней, как разбился истребитель, стало ясно, что замешан в катастрофе враг, а напасть на его след пока не удалось.

В комнате было жарко. Ветер занес в форточку несколько снежинок. Мельников поймал одну. Снежинка быстро растаяла на растопыренной ладони. Вот так же угас и Шевцов, пронзила голову мысль.

Версия Волкова подтвердилась. Катастрофа произошла из-за скоропостижной смерти летчика.

По заданию Степана Герасимовича Мельников побывал в близлежащих от места катастрофы поселках. Только очевидцы могли сообщить, работал двигатель самолета или нет?

После кропотливых поисков Александру Васильевичу все же удалось разыскать свидетеля. Это был путевой обходчик.

— Я вам, товарищ капитан, по порядку расскажу. Иду я, значит, как всегда в такое время, по путям. Слышу гул свистящий. Сразу догадался — реактивный самолет. Посмотрел в небо. Вначале подумал: фигуры высшего пилотажа пилот выполняет. В штопор вошел. Так уж больно двигатель ревет. При штопоре так не бывает. Да, да! Вы не смотрите на меня так. Я ведь бывший авиатор, — уточнил обходчик. — Смотрю, значит, в небо, а по телу мурашки побежали. Все ждал, может, летчик выпрыгнет. Так и не дождался.

— А вы точно помните, что двигатель работал?

— За кого вы меня считаете? — обиделся путеобходчик.

Мельников поблагодарил его и уехал. Раз самолет падал с ревущим двигателем, значит что-то произошло с летчиком. Будь по-другому, о ненормальности в полете Шевцов передал бы на землю. Правда, могли отказать рули, а Шевцов — потерять сознание. Но, во-первых, компетентная комиссия, расследующая причину катастрофы, авторитетно заявила, что рулевое управление в порядке. Во-вторых, Шевцов не один раз испытывал в полетах перегрузки, но никогда не терял сознания да еще так надолго. Напрашивался вывод: Шевцов скоропостижно скончался в воздухе. Скорее всего от отравления.

Для проверки этой версии специальным самолетом на судебно-химический анализ были отправлены несколько кусков тела погибшего. В том числе кисть руки, найденная майором Кикнадзе. На ее коже Волкову показалось подозрительным проступившее пятно.

Вчера поступил ответ: «Смерть летчика наступила от острого отравления. В организм был введен яд сильной концентрации. По действию он напоминает синильную кислоту».

Каким же образом удалось отравить Шевцова? — думал Мельников. Отошел от окна и зажег свет. И тут стук в дверь. Вошел Волков. Поздоровался, снял шинель, уселся у стола.

— Эх, и погодка сегодня, Александр Васильевич. На улице ребятни, хоть пруд пруди. В снежки играют. Вспомнил молодость. Такой же снежок валил. А я преступника преследовал. Он в подъезд... и пропал. И я туда. И тут — удар: искры из глаз. Кастетом, гад, саданул. Видишь? — Волков показал на рассеченную когда-то бровь и шрамик под глазом. — Он юрк снова на улицу и убежал. В горячке я за ним. Но поскользнулся и упал. Потерял сознание. Очнулся от прикосновения чего-то холодного. Девушка надо мной склонилась. Комок снега к брови приложила, чтобы кровь остановить. Глянул ей в глаза и словно боль утихла. «Пойдемте ко мне. Мой папа врач», — говорит. Я за кобуру. Наган на месте. Сразу легче стало. Ту девчонку Дашей звали. Сейчас она моя жена. Вот видишь, как по-дурацки познакомились. Но соловья баснями не кормят, — внезапно переменил тему Степан Герасимович. — Давай-ка докладывай по делу.