Ветер метёт порошей,
Деревья гудят за окном.
И снова я вспомнил о прошлом,
О давнем друге своём…
Мы вместе книги читали,
Ходили на берег лесной…
И Волгу переплывали
В рыбацкой лодке весной.
Вступали с ним в пионеры,
Давали клятву одну…
Решали одни примеры
И вместе ушли на войну…
А жил он просто и смело:
Война, разведка и бой!
Давно гроза отшумела
Над нашей мирной страной.
Но снова я вспоминаю
О грозной военной судьбе.
И строки свои посвящаю
Тебе, мой ровесник! Тебе!
Полночь. Окоп за дорогой…
Деревья тревожно шумят…
Месяц глядит с тревогой
На спящих солдат.
В землянке тесно и сыро.
При свете коптилки скупой,
В присутствии командира,
Пишет солдат домой:
«С победой вернёмся, верю!
Разлуки дни пролетят…»
…Хлопнув тяжёлой дверью,
В бессмертье ушёл солдат…
От пуль никуда не деться.
Грудью припав к земле,
Невольно вспомнилось детство
В зелёном приволжском селе.
Есть ли у памяти мера?!
Глаза у него горят:
«В школе родной в пионеры
Принимают ребят.
Красный галстук повязан,
Сверкаёт ярким огнём!
Теперь и Павлик обязан
По-ленински жить во всём!»
Огонь языкастый лижет
Зелёные ветки в кустах.
Фашисты всё ближе, ближе…
А у него в глазах:
Вечер, цветенье вишен,
Над речкой туман сырой…
И матери голос слышен:
— Скорей приходи домой!
— Окопы, бои, дороги…
Не время письма писать.
От сына письмо в тревоге
Ждёт и поныне мать…
И не вернулся обратно
Безусый солдат…
Гремела кругом канонада,
Был в огне Ленинград.
Горела роса перламутром,
Цветы склонялись к лицу…
Тихим июльским утром
Бессмертье пришло к бойцу.
Он губы сжимал упрямо,
В глазах загорелась грусть.
— Мама! Ты слышишь, мама,
Я отомщу и вернусь…
Огонь гимнастёрку лижет,
Кусты горят на ветру…
Фашисты всё ближе и ближе..
— Ну, что же… один не умру
Взять живым не надейтесь!
Я в руки себя не дам…
Так умирали гвардейцы,
Жизнь завещая нам!
А было так:
Автоматы
Сомкнулись со всех сторон.
Связанные гранаты
Бросил под ноги он…
Как шумные волжские воды
Бушующею весной,
Прошли военные годы
Над нашей Советской страной.
Минули чёрные беды,
Что старили в юности нас.
И солнечный день победы
Я встретил в двадцатый раз!
Мне ветер хорошие вести
Приносит с шорохом ив…
Мой побратим и ровесник,
Ты рядом со мною, ты жив!
В деревне твоей зелёной
Меня встречает весна.
И я слегка утомлённый
Опять стою у окна…
Стою, не скрывая радость
И боль в душе затая…
— Здравствуй, сынок мой!
Здравствуй!!!
— Здравствуйте! Это я…
Мне друг и поныне снится.
Как будто не видел давно…
А вдруг он опять постучится,
Как в детстве, в моё окно…
Он где-то ещё в дороге,
Весёлый и молодой!
Встретит меня на пороге
И заговорит со мной…
Проснусь и не сплю до рассвета.
А в сердце давняя грусть…
Он жив! Он в дороге где-то.
Ведь он обещал: вернусь!
Мать улыбнулась гордо,
Слезинки смахнув рукой…
У школы трубили горны
Над самой Волгой-рекой!
Есть ли у радости мера?!
Школьные флаги горят!
Сегодня здесь в пионеры
Вновь принимают ребят.
Сердца их взволнованно бьются!
Я слушаю и молчу…
Здесь пионеры клянутся
Быть верными Ильичу!
Василий АЛЕНДЕЙ
УТРО ЖИЗНИ
(Рассказ)
Зазеленели лужайки, запели скворцы, обрадовавшись теплу и солнцу, закружились над вербами шмели, и первый раз после долгих зимних холодов вышли на пастбища стада. Их вечернего возвращения с нетерпением ждут хозяйки, особенно — ребятишки. Мальчишки и девчонки уже вышли за ворота и ожидают появления бурёнок, козочек, овец…
Особенно восхищает ребят породистый колхозный скот. Впереди стада важно вышагивает величественный Бугай. Передние ноги Бугая короткие, а шея широкая. С этим Бугаем во всей деревне справляется только скотник Антон.
Как только Бугай вступает в деревню, он поворачивает по сторонам свои огромные рога и угрожающе мычит: му-у-у! И это грозное «Му-у-у!» означает: «Берегись!»
Кроме Бугая, есть в колхозном стаде породистый баран. И, хотя клички у него нет, он очень храбрый. Идёт по деревне и из озорства стучится в калитки рогами. Сегодня баран особенно настроен пошалить: ведь он первый раз в этом году вышел на волю.
Между тем пастухи свернули свои длинные бичи, остановившись поговорить с колхозниками. Они сообщили, что на лугу воды всё ещё много и что ягнят пришлось переносить на руках, что трава прорастает хорошо и корма будут обильные.
В это время подошёл к пастухам мальчишка лет двенадцати, черноглазый, в солдатской фуражке со звездой… Он прислушивается, что говорят старшие. Его зовут Васёк. Живет он на Верхней улице. Васёк очень любит ухаживать за животными. Со своими товарищами — пионерами он вырастил для колхоза двух жеребят.
«Как только начнутся каникулы, пойду в подпаски» — мечтает Васёк, никому пока не говоря об этом.
Правда, он спросил у дяди Матвея, но определённого ответа не получил. Пастух отговорился от него, утверждая, что ещё не кончились в школе занятия и что он, Васёк, ещё молод для этого нелёгкого дела…
Откровенно говоря, Ваську более всего по душе конский табун, но его ещё не выгнали в поле…
«Пока не поздно, надо поговорить со старым табунщиком дядей Ехремом, — думает Васёк. — У него правое плечо ниже левого, наверное, оттого, что дядя Ехрем целых тридцать лет держал на нем рукоять длинного пастушьего кнута».
Дядя Ехрем подошёл к Степану Вороне и хлопнул его по плечу.
— Ну, как?! Нынче опять будем с тобой соревноваться?..
— А то как же! Обязательно будем, — ответил дядя Степан, посмеиваясь и пуская синие колечки дыма. По старой привычке, разговаривая с кем-нибудь, дядя Ехрем любит передвигать на голове свою видавшую виды папаху. И на этот раз он приподнял её, слегка надвинул на темя, но порывистый ветер сорвал её и, отбросив в сторону, покатил по улице.
Васёк бросился за шапкой, поймал её, отряхнул и подал дяде Ехрему в руки.
— Спасибо, сынок! — сказал старый табунщик, одевая шапку. Немного погодя Васёк осмелился и спросил:
— Дядя Ехрем, возьми меня в подпаски к себе?
Тот внимательно посмотрел на мальчика:
— А ты думаешь, из тебя получится табунщик?
— Я в прошлом году выработал сорок два трудодня… на сенокосе.
— Ну, хорошо. Если так, попробуй ударить вот этим снарядом, — с иронией произнёс дядя Ехрем. Он снял с плеча Вороны тяжёлый, просмолённый, пропитанный дождями кнут и подал его Васюку, робко стоящему рядом.
Кнут Вороны у рукоятки толще песта, и весит он килограммов пять-шесть, а на конце его в пол-аршина виток из конского волоса. Васёк распустил его и хотел ударить, но кнут не повиновался и наматывался вокруг ног. И взрослые, и мальчишки засмеялись, а Васёк смотал и отдал его Степану Вороне. Густая краска залила лицо и щёки паренька, и он, смущённый, стоял, опустив голову, ни на кого не смотрел.
