— И я понял правду, понял, чего ждут от нас люди. И меня, батора Грузина, возьмите с собой! — раздался голос.

— И я…

— И я…

— И я…

На дорогу один за другим выходили храбрые и смелые, готовые биться до победы баторы Белорус, Казах, Армянин, Калмык, Татарин, Башкир, Мордва, Мари, Чуваш. Семьдесят семь баторов, и у каждого на шлеме — яркая пятиконечная звезда.

— Мы готовы биться за счастье и свободу! Иреклех, пусть споёт нам Свирель-Правда ещё раз о страданиях народных, пусть она ещё раз позовёт нас на подвиг! Тогда наши силы утроятся, и мы двинемся в бой! Пусть она повелевает нами, мы готовы выполнить всё, что прикажет Свирель-Правда! — крикнули все одновременно.

Иреклех не заставил себя ждать. Взял свирель, и она запела!

А когда песня смолкла, наступила таинственная тишина. Потом баторы разом выхватили из ножен огненные сабли свои и пошли против царя, богачей и помещиков, против всех тех, кто отнял у народа счастье, свободу и улыбку…

Долго шла борьба. Жестокой была она! Помещики и богачи не хотели отдавать народу землю, фабрики и заводы. На помощь они призвали богачей и царей из других стран. Но баторы с красными звездами на шлемах были непобедимы, их поддерживала и вдохновляла Свирель-Правда своей песней, торжественной и гордой!

— Ту-у, ту-ту-у-у! — звала она баторов. — Боритесь до победы! До полной победы!

И баторы с новой силой шли в бой.

И пришла победа! Она не могла не прийти. Ведь недаром погиб батор Сюгаду, друг Иреклеха.

Народ вздохнул полной грудью. Вздохнул свободно и вольно! Пришло к ним, наконец, радостное и светлое время. Пришли свобода и счастье!

И люди никогда не забывают Иреклеха, Свирель-Правду, Сюгаду и баторов с красными звездами на шлемах. Люди поют о них песни, слагают стихи и былины, рассказывают детям сказки, хранят в добрых благородных сердцах своих светлую память о них…

Дед Ендимер умолк. Я снова подбрасываю в костёр хворосту. Он вспыхивает. Лицо моего сказочника озаряется и кажется бронзовым; а глаза, отражающие пламень костра, как два ярких уголька, светятся, излучая неиссякаемую энергию и любовь к жизни.

Искры от костра летят высоко в небо. Там они гаснут, исчезая бесследно. За ними поднимаются новые, затем так же гаснут, исчезая.

Дед Ендимер смотрит вверх и, указывая обгорелой палкой, говорит:

— Вот так и люди, как звёзды, горят и гаснут. Одни гаснут сразу, другие летят высоко в небо. И хотя тоже потом исчезают во тьме, но своим горением освещают путь следующим, новым поколениям, за ними приходят новые и новые, и так вечно…

Когда дед Ендимер кончил говорить, костёр едва теплился. На востоке белела утренняя заря. Звёзды постепенно гасли. Но было какое-то радостное ощущение, что скоро настанет новый, полный солнца и света, день.

(Рассказ)

Гриша и его младшая сестрёнка Наташа прибрали в комнате, наскоро позавтракали и побежали в школу. Жили они у мельницы, недалеко от села.

У школьной ограды к ним подбежал Валерка Яковлев, одноклассник Гриши, и на ходу бросил: — Привет, Мельник!

Гриша дружески протянул ему руку и сказал коротко и просто: — Здравствуй!

— Слушай, ты решил задачу? — заискивающим голосом спросил Валерка.

— Решил, но сейчас я не успею тебе объяснить. Скоро звонок.

— Ну и не надо. Все равно меня сегодня не спросят. Я же отвечал вчера.

— А ты что, только тогда готовишься, когда должны спросить? — удивился Гриша.

— Ну не только… — нехотя протянул Валерка и вдруг оживился: — Приезжают артисты, и хорошо бы вместе пойти на концерт.

— Он сегодня не сможет, — ответила за брата Наташа, — у нас папа и мама в город уехали. Если хочешь, приходи к нам: уроки вместе готовить будем…

Грише очень хотелось пойти посмотреть концерт, но он успокоил себя: «Не последний же раз они приезжают. Да к тому же папа велел проверить плотину, прибрать в ограде…»

Свечерело, когда Гриша пошел на плотину. Он старался во всем подражать отцу: проверил, надежно ли закрыт канал, по которому вода бежит и падает на большое мельничное колесо, попробовал, свободно ли открывается задвижка другого канала, по которому вода бежит мимо колеса, для сброса.

Домой он вернулся усталым, в комнате было душно, и он раскрыл окно. Потянуло вечерней прохладой. Вдалеке был виден закат, пламя его как бы колыхалось, спокойно и величаво… С юга тянулись тучи. Они постепенно заволакивали горизонт. Было слышно, как приглушенно погрохатывает гром. Слабые вспышки молнии беззвучно бороздили вечернее небо.

«Наверно, концерт уже начался, мальчишки сидят и смотрят, затаив дыхание», — думал Гриша, поглядывая в окно.

Наташка уже спала, раскинув руки на одеяле, и что- то бормотала во сне. Мальчик бережно прикрыл ее и почувствовал, что и сам устал.

Он подошёл к своей постели, заботливо заправленной мамиными руками. Грише почему-то не хотелось ее разбирать. Он снял с деревянного гвоздя отцовскую шубу и расстелил на полу. Укрылся тонким суконным одеялом…

Проснулся внезапно. Тревожные шорохи бегали по стенам. Он не сразу сообразил, что это. А это ветер врывался в окно и шелестел картинами, наклеенными на стенах. Григорий вскочил и бросился к окну. В это время тёмное небо ослепила яркая молния, и мальчику показалось, что весь мир объят огромным пламенем. Было светло, как при пожаре. От резкого света Григорий закрыл глаза. Но вот потемнело, загрохотал гром, как будто по небу покатили огромные железные бочки, наполненные камнями или кусками ржавого железа…

Григорий боялся грозы, и, с трудом закрыв окно, он быстро лег в постель. Шуба была еще тёплая, и ему приятно было лежать, укрывшись с головой… Он облегченно вздохнул и вспомнил, что до утра еще далеко, и что все у него к школе готово. Под блеск молний и звуки падавшего грома мальчику почему-то вспомнились школа, учитель, друзья.

На переменах сверстники всегда его называли мельником, но Гриша никогда не обижался на них за это.

«Пусть говорят, ничего плохого слово «мельник» не обозначает. Папа всю жизнь работает мельником, дед тоже работал… значит, есть причина, чтобы его так называли мальчишки, да и у мальчишек тоже ведь есть клички».

Григорий пытался вспомнить, кто же первым прозвал его «мельником».

А сегодня даже учитель назвал его так.

«Ну-ка, Мельник, — сказал он, — помоги Яковлеву решить задачу по формуле Ньютона.»

Григорий встал из-за парты, но к доске не пошел. Чувствуя, что лицо запылало от обиды, он сказал громко и с упреком: «Степан Николаевич, почему вы меня зовете Мельником, ведь фамилия моя Мельников?»

«А ты, Григорий Мельников, зря обижаешься, — сказал учитель. — Я думал, ты не умеешь обижаться, а то бы не называл тебя так».

О том, что Григорий является «чемпионом» по решению задач, в школе знают все. Это почетное звание он удержал и сегодня. Вышел к доске — и мигом решил задачу.

«Вот, Яковлев, как надо решать задачи, — сказал учитель. — Смотри на доску получше и не думай, что за тебя каждый день решать будет Мельников». Он сделал специально ударение на слове «Мельников». У Яковлева от стыда горели уши и щеки. Григорий вспомнил вчерашний разговор с Валеркой и пожалел, что не успел помочь ему. Валерий медленно пошел к своей парте и сел, ни на кого не глядя.

«Ну-ка, Мельников, реши еще одну», — неожиданно произнес Степан Николаевич.

Когда учитель прочитал условие, а задача была с несколькими неизвестными, Григорий недоумевающе посмотрел сначала на учителя, затем на доску, где он уже успел машинально записать условие.

«Решай, решай, Мельников. Чего удивляешься? — спросил Степан Николаевич, поглядев на него внимательно. — Или ты забыл, как надо?»

«Нет, не забыл. Но зачем же решать ее снова? И так все ясно».

«А ты не спрашивай, решай, решай!»

И опять Григорий не подкачал: решил быстро и правильно.