— Читала об этом. Только там о кобыле речь шла:

«Вдруг о полночь конь заржал…

Караульщик наш привстал,

Посмотрел под рукавицу

И увидел кобылицу.

Кобылица та была

Вся, как зимний снег, бела,

Грива в землю, золотая,

В мелки кольца завитая».

«А я кто?» — взвизгнула лошадка в моём сознании до ломоты в висках.

— Упс! Прости, но я под брюхо при знакомстве не заглядываю. Как-то с детства сложилось, что Сивка-Бурка — это конь. Хотя да… Имя не мужское, — я виновато помолчала и продолжила расспрашивать: — По сказке ты от Ивана откупилась:

«По исходе же трех дней

Двух рожу тебе коней -

Да таких, каких поныне

Не бывало и в помине;

Да еще рожу конька

Ростом только в три вершка,

На спине с двумя горбами

Да с аршинными ушами».

Сивка заржала. Она смеялась так заливисто, время от времени потряхивая головой, что я тоже начала хихикать.

«Как ты себе это представляешь, чтобы демоница конями разродилась? — наконец спросила она. — Смешные вы, люди. Мелкого бесёнка дала в услужение ему в обмен на свободу — это было. Но Ваня, хоть и дурак, но дурак хитрый оказался. И горбунка взял, и меня царю Дальземельскому продал. Деду нынешнего. С наказом, чтобы уздечки не снимать и словами заветными при нужде звать».

— Значит, не было Жар-птицы и Царь-девицы, за которыми Ивана посылали?

«Павлины в дворцовом парке всегда жили. Их в качестве редкостей гостям высокопоставленным дарят в клетках золочёных и рассказывают легенду о том, как некий удалец, по приказу царскому, доставил в столицу птиц невиданных. Девицу же привезли гости заморские. Наплели о ней невесть чего. Якобы родня светилам дневному и ночному. Сестра, что ли… Царь уши развесил, да и вдовый был, а девчонка только-только из детства вышла, но хорошенькая и умненькая. Вот и решил козёл старый на ней жениться. Та, не будь дурой, давай ему условия ставить и загадки загадывать, сделай так и вот так. Только задания были безумные: достать кольцо со дна морского или омолодиться, прыгнув в кипяток. Не выдержал старик таких страстей и помер. Его старший сын по наследству принял монарший посох и капризную невесту. Слушать её побасенок не стал. Подцепил крепко под локоток, отвел к волхвам, чтобы брак освятили. Потом в тереме запер с мамками-няньками, и весь сказ. Без колец с глубин океанических и без ныряния в кипяток».

Сивка рассказывала мне местную версию сказки Ершова, а я ощупывала уздечку, докуда руки доставали, подсмеиваясь над собой: «Надеюсь, что за освобождение третьего существа из неволи Вселенная наконец-то поставит мне "зачёт" в прохождении квеста и даст другое задание?» Легкие электрические разряды щипали кончики пальцев, подтверждая магическое происхождение узды. Но узла, который можно было бы распустить, чтобы отпустить демоницу на свободу, не находилось.

— Пригни голову, дорогуша. Я повыше посмотрю.

«До чего я докатилась, — раздался в сознании грустный голос лошадки. — Меня, высшего демона Сивкилью Бурколо, ведьма лесная фамильярно "дорогушей" называет!»

— Красивое имя. Рада знакомству. Позволь и мне представиться: Агапи вар Фламери, кровная дочь Рактия вар Фламери, правителя Драконниды.

Сивкилья наклонила голову, чтобы поближе взглянуть на дерзкую драконью дочь, а я увидела то, что искала. На лбу, где соединялись ремешки, сияла небольшая туманность. Погрузив в неё ногти, нащупала уплотнение и дернула его изо всех сил. Узда распалась на части, а Сивка на глазах стала трансформироваться в демоницу. Белокожая блондинка с гривой золотых кудрей и лирообразными рожками с высоты двухметрового роста рассматривала меня большими тёмно-фиолетовыми глазами, в которых полыхали языки пламени, и поигрывала хвостом, украшенным жалом.

— Ты свободна. Можешь возвращаться в свой мир. Прощай! — сказала демонице и повернулась к калитке.

— Что, и награды не попросишь никакой? — низким хрипловатым голосом спросила высшая. Увидев, что я отрицательно покачала головой, она фыркнула и продолжила: — Не люблю быть неблагодарной. Держи!

Слегка поморщившись, вырвала из шевелюры несколько волосинок, намотала их на свой палец, дунула, сняла и перекинула мне. Над моей раскрытой ладонью парило изящное золотое колечко, переплетённое из тончайших проволочек в замысловатый узор.

— Если занесёт тебя воля великой Вселенной в Преисподнюю и тебе понадобится помощь, просто поверни на пальце, и я тебя найду. Прощай!

Свечение портала, запах озона, а не серы, и прекрасная Сивкилья Бурколо исчезла из моей жизни. Надеюсь, что навсегда.

Сидя за столом, задумчиво закручивала деревянной ложкой, соответствующей эпохе и положению, в глиняной кружке воронку отвара из сушёных ягод. Думала я о Сивке. Досталось бедной демонице. Сколько лет в рабстве была, недостойным людям служила. Помню, даже в сказке описано было, как хлестали её плетью, требуя выполнения приказа: прыгнуть на высоту двенадцати венцов. Всё же интересно, где Иван взял ту проклятую уздечку, что смогла подчинить высшего демона?

По ступеням крыльца прошелестели легкие шаги — царевна из бани возвращается. Окинула взглядом стол, а на нем опять разносолов поляна накрыта.

— Трофим, это ты меня транжирой называл?

— Так гостья же! — отозвался домовой и исчез.

Распаренная, раскрасневшаяся Василиса, сбросив кафтан в сенях, вошла в избу. Влажные волосы девушка закрутила льняным полотенцем. Рубаха, выданная мною, обтягивала полную грудь и бёдра. Хоть сейчас на конкурс «Влажные майки».

— Хороша у тебя банька, бабуня! И отвар замечательный был. А вот сорочка тесновата — дохнуть глубоко боюсь.

— Другой нет, — проворчала я, открывая сундук и доставая платок цветастый из подарков Здеслава. — Накинь!

Девушка набросила на плечи яркий полушалок, развела руки, рассматривая узор и кисти:

— Откуда такая красота у тебя, бабушка?

— Мужчина подарил.

Кажется, и правду сказала, но с самоиронией. Пусть теперь думает — меньше вопросов будет.

— Голодна? Садись к столу.

Ела царевна с аппетитом. Лапши с грибами похлебала, ножку курочки под квашеную капусту заточила, кусок сладкого пирога запила отваром ягодным. Эх, были же времена, когда девицы не морили себя диетами и потели не в фитнес-залах, а на работе по дому, огороду или в поле.

Отщипывая крошки от пирога, рассматривала царевну. Вот двойня с братом, а разные. У Василия каждое движение на зрителя, голос на слушателя: любуйтесь мной, и стар и млад. Прекрасный он. Василиса с виду бесхитростна, двигается естественно, говорит обычно. В чём же премудрость её?

— Что смотришь так, бабушка?

— Да вот думаю, какие вы с братом разные.

— Он и здесь побывал, — не спросила, а констатировала царевна. — Искал?

— Ночевал.

Девушка вздохнула, размотала полотенце, взяла предложенный гребень и принялась расчёсывать подсохшие волосы. Мне же не осталось ничего другого, как со стола убирать, — Трофим при чужих не выйдет.

— Понимаю, что как царская дочь должна выйти замуж за того, на кого батюшка покажет. Но не за Кощея же! — не смогла удержать эмоции беглянка.

— Чем Кощей плох? Царство у него самое могутное во всём Дремлесье.

— Страшный он… и бездетный. Что за семья, если деток нет?

— Как знаешь, что бездетный?

— Не впервой же он жениться собрался. Пятый раз, кажется. Берёт себе жёнку, та как сыр в масле катается: ест на золоте, спит на шёлке. Наряды разные, украшения… Ни в чём отказу нет. Развлекает её, опять же. Охоты, представления лицедейские, шары в небо запускает с корзинами, на лодьях по морю катаются. Только проходит лет десять или пятнадцать, и чахнуть начинает жена. Не нужны ей уже ни шелка, ни бархат, ни увеселения. Теперь не шуты и скоморохи, а лекари вокруг скачут. Помучается лет пять, угасая, и помирает. Снесут в усыпальницу, где такие же лежат, — Василиса помолчала, протягивая гребень по густым золотистым прядям, а потом вскликнула: — Не хочу я судьбы такой! Могу за простого парня пойти, но чтобы люб он мне был. Только…