— Надеюсь, ты к этой маленькой штучке привыкла? — спросил Артур после того, как я напомнила о вчерашнем.

— Да, и она мне очень понравилась. Скажи, я ведь первая, кому довелось ощутить это в себе?

— Конечно, — ответил красивый мужчина в моей кровати. Я тут же решила, что буду ему верить, потому что ничего иного и не хотелось. Кто у него там был до меня, сколько, — всё это теперь значения не имеет. Он со мной, вот лежит, такой родной и близкий, а прошлое — прах и пепел, ветром его развеяло.

Но прошлое просто так не отпускает. Есть у него это противное свойство. У Артура зазвонил телефон, и он потянулся, нажал «принять вызов».

— Да, слушаю, — сказал, поднимаясь с постели и отходя в сторону, чтобы я не услышала, кто говорит. Проводила его взглядом, улыбнувшись тыльной красоте своего мужчины. Высок, строен, попка упругая и крепкая, с ямочками, спина трапециевидной формы с рельефными мускулами, узкая талия, сильные ноги с развитыми икрами. «И это всё моё!» — чуть не взвизгнула от восторга.

— Да, солнышко. Я понял. Скоро буду, — сказал Уваров.

Свет, пробивающийся через шторы, вдруг померк. Я, кажется, даже стала дышать через раз. Сердце моё, прежде бившееся размеренно и счастливо, принялось будто через кочки и ямы перепрыгивать.

— Кто звонил? — спросила ломающимся голосом. Хотела произнести весело, а вышло, будто мне пистолет к голове приставили и заставили это выдавить из себя.

— Прости, мне нужно срочно уехать, — сказал Артур, спешно одеваясь. — Я тебе потом всё расскажу, обещаю.

Он натянул нижнее белье, затем всё остальное, схватил телефон, сунул в карман пальто. Оделся, повернул ручку замка, открыл дверь и вышел. Щелкнул механизм, и я вдруг ощутила себя космонавтом, которого только что бросили одного на орбитальной станции. Просто потому, что там, на Земле, возникли дела поважнее, а как я тут буду теперь — никому и дела нет. Захотелось завыть. Броситься на стену, начать стучать по ней и орать, орать.

«Как же я забыть могла, идиотка конченая! — нещадно ругала себя, свернувшись в тугой комок. — Он же звонил тогда кому-то из кабинета! Малышкой называл! У него есть другая!!!» Эта мысль пронзила меня, словно тупой нож. Стало жутко больно внизу живота. Я схватилась за него руками и зажалась, ожидая, пока пройдет внезапная боль. Но душевная была гораздо сильнее.

Не хотелось ничего. Ни дышать, ни видеть, ни чувствовать парфюм Артура на своей подушке. Не видеть отметины, оставшиеся после нашего секс-марафона на белоснежной простыне — ничего! Я лежала, тупо уставившись в одну точку, и понимала: на этом всё. Завтра пойду и уволюсь. Видеть его не смогу больше. Ни один мужик, даже предатель Леонид, не делал мне так больно. Артур Уваров разорвал моё сердце, словно бумажный кораблик, истоптал ногами и пнул подальше.

С болью в сердце можно жить. Она ведь проходит когда-то. Вот без чего нельзя жить совсем, так это без сердца. Когда я в понедельник пришла на работу, проведя всё воскресенье дома в жуткой депрессии, отключив телефон и даже домофон, чтобы ни у кого не было повода потревожить моё мрачное настроение, то мне показалось, будто и всё вокруг потеряло смысл.

Снежана привычно кинулась ко мне со своим щебетаньем, но увидев меня, шарахнулась.

— Анжелика Дмитриевна, вы не заболели? — спросила напугано. — На вас лица нет.

— Нет, со мной всё в порядке, — ответила я совершенно убитым голосом. А откуда в нём жизни взяться, если мужчина, с которым я провела лучшую ночь в своей жизни, растоптал мои чувства и прямо из постели умчался к другой?

Помощница не поверила, конечно. Но допытываться не стала. Наоборот, постаралась оградить меня ото всех. Я слышала, как она, если поступали звонки или кто-то приходил, говорила: «Анжелика Дмитриевна не может вам ответить, она очень занята». Я мысленно поблагодарила Снежану за поддержку. И подумала, что хорошо все-таки быть топ-менеджером. Никто к тебе сунуться не смеет. Разве что генеральный, но он обычно приглашал к себе через секретаря.

Я не хотела находиться в офисе. Всё здесь вызывало во мне боль. Особенно в кабинете, где несколько раз побывал Артур. К обеду мне стало настолько тошно, что я позвонила в секретариат Леднёва и сказала, что с сегодняшнего дня беру больничный. Меня спросили, в чем причина. «Тахикардия», — брякнула я первое слово, которое на ум пришло. Потом, конечно, надо будет где-то взять справку. Ничего, за деньги всё возможно.

Сказав Снежане, чтобы не волновалась за меня и, если будут какие-то глобальные новости, то писала в мессенджер, я вышла из кабинета. У лифта меня окликнул Артур, и этот голос пронзил моё существо с такой сильной и так больно, что я, вздрогнув, кинулась на пожарную лестницу, ничего не ответив. Бежала, перепрыгивая через две ступеньки, страшно рискуя себе что-нибудь сломать, но не могла и не хотела остановиться. Летела, словно перепуганная близкими выстрелами птица, и остановилась лишь на подземном уровне, часто дыша и ухватившись за поручень обеими руками.

Замерла, слушая. Никто за мной не последовал. Восстановила дыхание, пошла на парковку. Села в машину и уехала. Долго кружила по городу, поворачивая в каком угодно направлении. Радио молчало, телефон был выключен. Я оказалась предоставлена сама себе и не знала, как быть и что делать. Просто катила, куда глаза глядят. Так продолжалось, пока не зажглись уличные фонари. Я остановила машину на обочине, вышла и осмотрелась. Кажется, я выехала за пределы мегаполиса, и это какое-то шоссе. Но где я?

Чтобы узнать, требовалось включить телефон, но делать этого не хотелось. Домой возвращаться тоже. Мне там всё будет напоминать об Артуре, особенно запах его парфюма, который словно въелся в мебель и предметы. И ещё там чашка, из которой он пил. Стул, на котором сидел. Те самые розы, им подаренные… Я поняла, что физически не смогу увидеть всё это и обонять. Надо избавиться, но всё потом.

Я стояла и смотрела, как заходит солнце. Уши и щёки щипал мороз, усилившийся к ночи, и надо было что-то решать. Но я глубоко вдыхала холодный воздух, стараясь ни о чем не думать. Знаю: сильная, восстановлюсь. Впервой, что ли, восставать из пепла, как птица Феникс? Мне и прежде сильно доставалось от жизни. Как в тот раз, когда Федя бросил. Я даже хотела прыгнуть в реку с моста и утонуть.

Нам тогда обоим исполнилось по 18, и гормоны бушевали в крови. Он был наш, детдомовский, и я выделяла его из числа других. Высокий, русоволосый, сероглазый. Учился отвратительно, но представлял учреждение на соревнованиях по баскетболу, потому его тянули, рисуя оценки. Многие девчонки на него засматривались. Но в тот новогодний бал он подошел ко мне и спросил: «Пошли, потанцуем?» Согласилась, конечно.

Сколько было завистливых взглядов в нашу сторону! Мы танцевали, потом ещё и ещё. Пили шампанское, тайком принесенное в пластиковых «полторашках» под видом лимонада. Потом он отвел меня в укромное местечко и там стал неловко целовать и тискать. Я, опьяненная алкоголем и желанием, не противилась. Млела и таяла, как Снегурочка над костром.

До секса у нас дело не дошло. Не успели — бал заканчивался, нужно было расходиться. После я, влюбленная по уши, мечтала начать с Федей отношения, и собиралась как-то на свидание: нас отпустили в город. И тут Мариша мне сказала:

— Лика, не ходи.

Я усмехнулась:

— Что, тоже завидуешь?

— Нет, просто есть одна причина…

— Какая? Говори, не томи!

— Только не обижайся на меня, ладно?

— Ладно, — я нахмурилась.

— Федя поспорил на тебя с Мишкой. Помнишь? В команде с ним играет. «Боевой колобок» у него прозвище: толстый и низкий.

Я была поражена сказанным.

— Поспорили? На что?

— Что Федя тебя трахнет в январе. Если выиграет, Мишка ему обещал подарить блютуз-колонку. А если проиграет — получит два блока сигарет.

— Ну спасибо, что сказала, — ответила я.

В тот вечер Феде крепко досталось от меня. По яйцам. Влепила коленом со всей силы, развернулась и ушла, бросив: «Ты проспорил Мишке!» Парень всё понял, больше ко мне не подходил. Но я тяжело переживала этот момент. Думала, вообще больше никогда не смогу мужчинам доверять. И вот, поди ж ты, Артуру смогла… Как оказалось, совершенно напрасно.