— Я не могу принять это.

— Конечно, можешь. Ты почти ничего не заработала за то время, что работала на меня. И у меня никогда не было работника, который работал бы так усердно, как ты. Даже мой собственный сын, а он владеет частью этого заведения.

Несмотря на бурю эмоций, бурлящих внутри, я не могу игнорировать чувство гордости, наполняющее меня. Соперничество братьев и сестер в лучшем виде.

— Это я должна благодарить тебя. Не многие рискнули бы научить случайного человека своим бизнес-секретам.

Маттео улыбается.

— Мне было очень приятно, правда. Даже если ты всего лишь умеешь делать смайлики из пены в своем капучино, — он вытирает лицо и кладет салфетку на стол.

Он уже уходит? Я смотрю на часы. Черт. Прошел уже час.

Мое сердце колотится в груди, набирая скорость, когда Маттео поднимается со стула.

Вот он. Момент, которого я ждала. Тот самый, который я откладывала месяцами, потому что не знала, как рассказать Маттео о себе.

— Маттео, подожди, — мой голос дрожит.

Стул скрипит, когда он останавливает свое движение и смотрит на меня.

— Я хочу тебе кое-что рассказать. Это может показаться шокирующим, но это важно.

Ладно, это было совсем не то, что я тренировалась говорить перед зеркалом сегодня утром.

— Да, bambina — детка? — цвет исчезает с его щек.

Блять… Я уже все испортила. Правило номер один при раскрытии шокирующего секрета: не предупреждайте заранее.

— Нет легкого способа сказать это…

— Не будет, если ты ничего не скажешь, — слабая улыбка пересекает его губы.

Моя ответная улыбка находится где-то между хмуростью и запором.

— Я прошла генетический тест и узнала, что ты мой отец.

В этот момент Морган Фримен бросает микрофон и покидает мое подсознание.

Хлоя

Стул падает позади Маттео, когда он отпрыгивает назад.

— Что?

Ничто не могло подготовить меня к выражению абсолютного ужаса на его лице. Оно разрывает мои внутренности на части, как шредер для бумаги.

Я ожидала чего угодно другого. Шока, печали, удивления. Чего угодно, только не ужаса и возмущения.

— Это ошибка. Большая, большая ошибка, — он делает шаг назад и спотыкается о свой стул.

Боже мой. Я двигаюсь, чтобы помочь ему, но он поднимает свои трясущиеся руки.

— Стой, — трясущейся рукой он ухватился за основание стула и встал.

— Пожалуйста, позволь мне объяснить.

— Здесь нечего объяснять. Должно быть, произошла путаница в тесте. Я не твой отец.

Человека, с которым я провела все лето, работая бок о бок, больше нет. Его гримаса навсегда запечатлелась на лице, а на лбу выступили капельки пота.

Мое тело работает на автопилоте, не в силах отпустить его, не получив возможности объяснить, что произошло. Я прошла через дерьмовые обстоятельства не для того, чтобы отступить при первых признаках проблем.

— Уверяю тебя, это так, — я делаю шаг к нему.

Он рыщет, как загнанный зверь, приближаясь к коридору, ведущему к главной двери.

— Ты не мой ребенок. Этого не может быть.

— Когда ты приезжал в Нью-Йорк многие годы назад… ты спал с моей матерью. Я не уверена, помнишь ли ты ее, но… ну… она узнала, что беременна мной… — мой голос сбивается. Я издаю хриплый смешок, надеясь разрядить обстановку.

Судя по тому, как расширились глаза Маттео, я бы сказала, что все прошло не так, как задумывалось. Как будто я призрак, преследующий его правдой.

— Нам… мне… мне нужно докопаться до сути. Это ошибка. Большая гребанная ошибка.

— Просто послушай меня. Может быть, если я расскажу тебе о своей матери, ты вспомнишь ее…

— Я не знаю, кто, блять, твоя мать, но ты не мой ребенок, — прошипел он.

Я отшатываюсь назад.

Он проводит дрожащими ладонями по лицу.

— Мне жаль. Пожалуйста, прости меня. Просто… дай мне осознать происходящее, — он не дает мне шанса ответить. Его исчезающая спина — последнее, что я вижу, прежде чем вдалеке раздается звук открывающейся и закрывающейся двери.

На трясущихся ногах я сползаю по стене и ложусь на мраморный пол, свернувшись в клубок. Отторжение поселяется глубоко в моих костях. Он наполняет меня новым чувством ужаса, перечеркивая весь прогресс, которого я добилась с Маттео.

Не то чтобы я думала, что Маттео примет меня с распростертыми объятиями. Но выражение отвращения на его лице преследует меня, напоминая о том, что я не нужна и другому родителю.

Я забыла, каково это — быть брошенной. Холодное чувство крадет мое тепло, напоминая мне о чувствах к моей матери. Я была для нее лишь хлопотами, а теперь я — лишь огорчение для отца. Продукт незапоминающейся связи на одну ночь. Я даже не стою того, чтобы меня слушали.

Слезы текут по моему лицу, когда я сглатываю рыдания. Я прижимаюсь лбом к коленям, делая несколько глубоких вдохов. Я не знаю точно, сколько времени я так лежу, но мне кажется, что прошло несколько часов, прежде чем Сантьяго вернулся.

Обычно успокаивающий стук его iWalk мало помогает облегчить пустоту в моей груди.

— О, Хлоя, — его голос срывается.

Я поднимаю на него глаза, вытирая мокрые от слез щеки.

Его лоб морщится, когда глаза сканируют мое лицо.

— Пойдем, — он протягивает мне руку.

Он не произносит ни слова, когда я хватаюсь за нее и встаю.

Сантьяго притягивает меня к себе, окутывая своим теплом. Он молчит, пока ведет меня в гостиную. Я в оцепенении падаю к нему на колени, когда он садится на диван

— Что случилось? — он откидывает мои волосы с лица

— Он не очень хорошо это воспринял.

Он издает какой-то шум в задней части горла. Его руки обхватывают меня, крепко притягивая к своему телу. То, как я прижимаюсь к нему, напоминает мне ребенка. Это наполняет меня тем же самым чувством — защищенности в трудную минуту.

Я кладу голову на его грудь, заглушая сопение.

— Все закончилось самым худшим образом. Он буквально споткнулся о свои ноги, когда выходил за дверь. И он даже не дал мне шанса объяснить, не говоря уже о том, чтобы убедиться, что с ним все в порядке

— Может быть, ему нужно время, чтобы смириться с этим. Уверен, это очень трудно принять

Я качаю головой.

— Ты не видел его лица. Как будто я была для него чудовищем.

Сантьяго проводит рукой вверх и вниз по моей спине.

— Ты не чудовище.

— Трудно не чувствовать себя так, когда люди, которые должны любить меня, не хотят.

Он делает паузу.

— Если ты им не нужна, значит, они не те люди, которые должны быть в твоей жизни, независимо от того, являются они родителями или нет.

— Тебе легко говорить. У тебя есть семья. У тебя есть люди, которые хотят помочь тебе и убедиться, что ты счастлив. У меня почти никого нет. — Я смеюсь. Звук пронзительный и горький, заставляющий мою плоть затрепетать. — Единственная, кто у меня есть, это Брук. И она даже не здесь, чтобы я могла выговориться.

— Хлоя, — он подводит палец под подбородок и заставляет меня посмотреть на него.

Его лицо застает меня врасплох, оно полно страдания, когда он смотрит мне в глаза.

— У тебя есть я.

— Да, но надолго ли?

— До тех пор, пока ты хочешь меня, — его руки крепко обхватывают меня.

До тех пор, пока ты хочешь меня.

До тех пор, пока ты хочешь меня?!

Как кто-то может ответить на это? Как вообще к этому относится?

Сантьяго нежно касается моего подбородка.

— Я не знаю, почему Маттео сбежал. Я могу только предположить, что он в шоке, и что рано или поздно он смирится с мыслью о тебе. Но я обещаю, что ты не одинока. У тебя есть люди, которые заботятся о тебе. — Его щеки вспыхивают. — Я забочусь. Брук не все равно. Так что важно не количество людей, а качество заботы. Возможно, я немного предвзят, но тот, кто не заботится о тебе, просто сумасшедший, потому что ты одна из лучших людей, которых я знаю. И мне ни капельки не жаль, если они убегают, потому что это значит, что я могу держать тебя при себе. Потому что с тобой мне нравится быть эгоистом.