“Без боли, значит, жить не можешь?”
Я усмехнулась, прошла в третий конференц зал и села на крайнем сиденье третьего ряда. Всё по плану, но сегодня, как назло, было многолюдно. Вряд ли все меня запомнят и будут тыкать пальцем, но с первого ряда уже пару раз махнули. Аспиранты моего Айболита. Меня они с ног до головы уже рассмотрели, и теперь интерес им представляла только моя подробная медкарта. Альманах непознанного.
Я еще раз прослушала голосовушку с пожеланиями удачи от Нины и окончательно расслабилась.
Аудитория зааплодировала, – на сцену вышел Алексей Андреевич. Доцент кафедры и наверняка будущий Профессор Павлов. Естественно, только если его докторская произведет ожидаемый фурор, и ему вручат так желанную степень.
Павлов откинул со лба свои золотые кудри и поправил модные очки в черепаховой оправе. Аспирантки наверное кипятком ссутся, только бы попасть к нему в команду. Это вам не парашютисты… Потомственный медик. Автор бесчисленного числа статей, мастер черного юморка, отличный врач, и, подозреваю, неплохой любовник. Видели бы они этого принца в лаборатории, где карета скоро превращается в тыкву.
– …таким образом, все мы понимаем, – вещал он в микрофон. – Что мутацией гена SCNP9A всё не заканчивается. В настоящий момент…
Эту лекцию я знала уже наизусть. Хоть на подобных конференциях и появляюсь не часто, множество раз наблюдала за репетициями и даже помогала составлять речь. Нужно было проситься в ассистенты. Имя бы хоть мелким шрифтом на обложке впечатал.
– …теоретически, они смогут блокировать каналы NaV1.7. Таким образом, мы уже стоим на пороге…
Я вдохнула поглубже.
– Многие из вас уже сталкивались с врожденной анальгезией. В прошлом году на конференции в Париже, Доктор МакФер явно продемонстрировал нам не только открывающиеся перспективы, но и познакомил с членами одной семьи, где явно выраженный…
Боль в наше время не столько интересна медицине, сколько бизнесу. Павлов явно работает на какую-нибудь фармакологическую компанию, иначе порше не менялись бы так часто, и своей лабораторной крысе он бы не платил по сто тысяч в месяц.
– Не чувствствительность к запахам, ангидроз, что в свою очередь… А вы там за заднем ряду не завидуйте! – зал засмеялся. – Все мы понимаем, что отсутствие нормальной терморегуляции, потоотделения чревато серье-е-езными проблемами, – протянул он явно для меня.
С окончанием терапии пот меня вообще не тревожил, но я понимала серьезность интоксикации, которую могла заметить только на листках с анализами.
– Так же, CIP или врожденная нечувствительность к боли приводят к непоправимым последствиям. Особенно это касается детского возраста. Прикушенные языки, затертые до слепоты глаза, переломы. Нам известен случай, когда ребенок двух лет прокусывал себе пальцы практически до кости, чтобы использовать их на манер фломастеров.
Девушка по соседству ошарашенно охнула. И кто сюда первокурсниц пустил? Даже не удивлюсь, если самые “выдающиеся” получили свою стипендию за интимные заслуги в области медицины.
– Обычно, люди страдающие CIP не доживают и до тридцати, но дело не всегда сопряжено с травмами. Дегенерация веса несущих костей, Болезнь Шарко, аносмия. В настоящее время существует 28 мутаций трех известных генов, которые могут привести к диагнозу CIP. А теперь внимание, один из них сегодня среди нас. Пожалуйста, внимательно осмотрите себя и людей на соседнем кресле. Как бы не хотелось, все мы здесь, – Павлов игриво хихикнул, – уже не молодежь, и развитие подобного порока должно быть на лицо. Может, это вы?..
В зале опять кто-то хихикнул. Очень смешно.
Все, кроме товарищей на первом ряду принялись переговариваться. Шоу, – неотъемлемая часть жизни этого напыщенного гениального придурка, иначе ездил бы он на трамвае.
– Лена, поднимись к нам, пожалуйста.
Я встала и уверенным шагом пошла к сцене, где для меня любезно приготовили стул. Я обожала этот момент, несмотря ни на что. На меня все пялились с полнейшим недоумением. “И чё в ней такого? Какая-то нормальная… Вроде даже не хромает.” Да-да, ребят. И так бывает. Давайте все просто представим, что ваш доцент шарлатан и нанял актрису.
– Знакомьтесь! Уникальная мутация гена ZFHX2! – торжественно сказал Павлов в микрофон, приветствуя меня влюбленными глазами. – В настоящее время науке известны лишь несколько человек с подобным отклонением. “Синдром Марсили” назван именем семьи, проживающей в Италии, где нечувствительность к боли передается уже четвертому поколению. И что удивительно, в отличии от классического CIP, люди с ним спокойно живут до восьмидесяти, а при должном внимании профессионалов и того дольше. Вероятнее всего, Елена тоже получила эту мутацию в наследство, но в настоящий момент подтвердить эту теорию уже не представляется возможным. Десяток вариантов мутаций PRDM12…
“Не представляется возможным”. Еще бы. Разрешение на эксгумацию родных даже через мой труп не получит. Зря я что ли завещала его на благо НАУКИ.
Павлов продолжал рассказывать, как мне “повезло”. Как иногда случаются ежесекундные приступы мигрени, как ангидроз благодаря терапии сошел на нет, а переломы все ровненько срослись под его чутким контролем. И еще никогда не забывает упомянуть, что острую пищу я могу есть без слез, хоть чувствую и вкус, и запах. То же и с температурой, просто горячее для меня всегда лишь теплое, а ледяное, – холодное.
Я добродушно улыбалась, заглядывая в лица заинтересованных собравшихся. Раз уж решила послужить на благо обществу, то будь любезна отрабатывать свою зарплату до конца. Деньги нужны уже сегодня, ведь, как выяснилось, липовая медицинская книжка дело недешевое. И небыстрое. В паспортном столе вообще боялась к черту пошлют, но фамилию нужно было сменить, чтоб минимизировать риски со страховыми.
Когда неделю назад я пришла к Павлову в лабораторию, даже не сразу её узнала. Моя невосприимчивость к боли вопросов уже не вызывала, так что прокалывать и пытать меня любыми другими способами никто больше не собирался. Анализы, КТ, МРТ, в общем, классическая медкомиссия собравшегося в космонавты. От очередной порции медикаментозной терапии отказываться я тоже не стала. Блокаторы, стимуляторы, витамины и правда облегчали жизнь. Теперь останутся осмотры раз в три дня, или сразу после удара мизинцем о стул, парочка анализов, и, что-то подсказывает, за костный мозг надо было требовать премию.
Но, не в моем случае жаловаться. Однажды я видела ребёнка с “классическим” синдромом и это куда страшнее моего положения. Моя вторая стадия “фобий” в подобных ситуациях большая редкость. Люди, не чувствительные к боли, склонны к самоистязанию. С этим аспектом я познакомилась уже в здравом подростковом уме, но привычное бережное отношение к себе и врожденная наследственная ответственность в итоге всё равно победили.
На первом курсе психотерапии мы выяснили, что восприятие смерти у меня тоже весьма искаженное. Само понятие страшит, как и всех, но ситуация примерно как с теплое-холодное: хреново, но не горячо. Отсюда отсутствие страха высоты, всемирного потопа или пожара. Больно в любом случае не будет, а в большинстве случаев, насколько понимаю, люди боятся именно этого. Я будто вообще ничего не боюсь. И кто только придумал, что боль, самое страшное, что может с тобой случиться? Жить без нее, куда страшнее.
Естественно, со временем я ко многому привыкла. Чайник из розетки крайний раз выдергивала пару месяцев назад, но к туши для ресниц так и не подступилась. Случайный прокол роговицы, аллергия и зуд, все это было слишком опасно. По праздникам я ходила к проверенным визажистам или уламывала Нину, но для счастья, казалось, маловато.
Теперь остаётся надеяться, что я не окончательно сбрендила, посылая себе то послание из будущего. Момент на крыше Дома Советов пять лет назад перевернул мою жизнь, помог перейти на четвертую стадию, и он просто обязан сделать это еще раз.
Если тогда, готовая на смерть, я решилась на жизнь, значит в этом наверняка есть какой-то смысл.
