Струны над головой звякнули от натяга, и меня легонько подбросило вверх. Неужели это всё? Нет-нет-нет! Должно быть что-то ещё!

Канат медленно полз вниз, к базе, где меня радостно привествовали аплодисментами и криком. Почему я тогда не спрыгнула? Почему?! Что в этой грёбаной жизни заставило меня остановиться на том краю?! Случайные вспышки галлюцинаций тогда для меня были обычным делом, проклятые эксперименты! Сейчас я не задумываясь прыгнула, но почему напрочь не помню причины, по которой тогда решилась на жизнь. На жизнь, которую ненавидела!

– Ещё! – крикнула я принимающим меня инструкторам.

– Воу-воу! За остальным к Павлу Юричу, – мягко меня притянули на стойку. – Ничего себе у тебя тут…

Я быстро выпуталась и начала искать в ликующей толпе старшего. Мне срочно нужно прыгнуть ещё!

– Павел Юрич! Павел… Юрич…

– Спокойно, звездочка! – похлопал меня по спине мужчина, которого я бесцеремонно вырвала из беседы. – Ты хоть оденься, не май месяц!

– Как… Как мне вступить в клуб?!

– Во-первых, нужно успокоиться, – уже строже сказал он. – И отдышаться. За весь полет и не пикнула, а теперь орешь, как не в себе. Что случилось?

– Мне очень нужен ваш клуб. Членство!

– Ну, ты заглядывай после праздников, все и обсудим! Адрес знаешь. С собой паспорт и медкнижку. Процедура не быстрая, так-то, – теребил он усы. – Ещё нужно будет сдать ГТО и внести членский взнос.

– Да-да, сколько?

– Ну, у нас тридцать тысяч ежемесячно. Туда входит страховка и ещё куча всего, при подписании документов будем внимательно знакомиться со всеми пунктами.

Я закашляла. Сколько?!

– Ать-мать! Встань ровно! – сжал он мои плечи и вытянул в струну. – Дыши! Давай, вдо-ох. Выдох.

Тридцать тысяч. Так в этой компашке и правда можно понтануться! Ежемесячно выкидывать тридцатку может себе позволить только очень обеспеченный человек, а “курицам” так-то плевать, раскрылся его парашют или нет. Но проблема вырисовывалась: дворникам столько не платят. Что делать?.. Вдо-ох. Перед глазами снова и снова проносился момент прыжка, но не сегодняшний. Тогда. Тогда я точно видела этот самый момент. Это была не галлюцинация.

– …бред…

– Дыши сказал!

Но не спроста же я оказалась именно здесь и сейчас!

Сколько на черном рынке стоит почка?..

– Так! Чтоб тебя! Атака?

К нам, позвякивая, кто-то подошёл. Гера встал рядом и, по-видимому, вполне комфортно чувствовал себя закованным в эти цепи, сбрую страховки и карабины.

– А я-то думаю, – промычал Павел Юрич, – где-то я это уже видел. – Посмотрел он на парня.

– Когда это у меня был такой приступ паники… – огрызнулся Гера.

– Паника? О нет, товарищ. Тут другое.

Герасим обернулся на меня.

– Другое?

Павел отпустил меня и, казалось, держал все это время на весу.

– Вступить очень хочет. Аж до истерики, ты глянь. Только приземлилась, уже орёт “ещё!”.

– Так. Я вообще-то по этому поводу никогда не орал…

Мы с Герасимом уставились друг на друга.

– Увидимся! – радостно крикнула я ему.

Гера отвернулся.

– Ув-ув…

Юрич ошарашенно охнул и не сдержал смеха.

– Вот пристали! – рявкнул Гера и с резким разворотом зашагал на базу.

– Да что смешного?.. Это же ритуал такой, нет? – провожала я взглядом Герасима.

Павел отдышался и потёр глаза.

– Ух! Я уж думал, не доживу до этого мом…

– Павел Юрич! Пав… Юрич! Ты не поверишь!! – подбежал к нам, звеня страховкой, Максим.

– Что такое? – уставился на него Павел Юрич, вмиг ставший серьёзным.

– Да Гера, – перешёл на шепот Макс. – Он крикнул! Я клянусь, своими ушами слышал!

Начальник опять засмеялся.

– Ну, правда, не на своем прыжке… – продолжал Макс. – Ей крикнул! И это всего лишь на роуп! Ну, правда, не крикнул. Сказал! Но всё равно! Ты-вы прикинь!

– Кто-нибудь может объяснить мне, что в этом смешного?

– На самом деле, звёздочка, в этом нет ничего смешного, – посмеиваясь сказал Павел Юрьевич. – Наоборот. Это очень грустная история, и мы все очень счастливы, что она заканчивается.

Новый год наступил штатно. Наконец-то Егор осилил стих про ёлочку, трое его старших братьев получили по самокату, а сестры по миниатюрной копии туалетного столика с кучей косметики. Только за детей Родиона я могла радоваться искренне, как бы зависть не вопила. Помадки ну просто чудо…

Моё место неизменно было персонально оборудовано во главе стола, где на этот раз Мира разложила пластиковые приборы с напылением под серебро. Такой же набор посуды я нашла под ёлкой. Ещё мне достался мешок детских поделок, из которого Род незаметно изъял ежика из спичек. Видимо, счел его в моих руках бомбой замедленного действия.

Я встретила Родиона практически сразу, как вторая стадия миновала. После незнания в восемь, ко мне слишком скоро ворвалось осознание. Да так конкретно, что будь я на ней сегодня, к елке не приближалась бы и на шаг. Тогда опасности мерещились мне на каждом шагу. Из-за этого пришлось даже отбросить идею с поступлением в вуз, чего, в общем-то, от меня никто и не ждал.

Тогда мои фобии даже тете казались излишни, но никто не протестовал, когда я просила выключать батареи на ночь или выдергивать все из розеток сразу после использования. Уж куда лучше, чем таскаться со мной потом по больницам. Конечно, школьную жизнь это несколько подпортило: шуганая, ненормальная. Больная. Если бы меня тогда не перевели на домашнее обучение, третья стадия наступила бы быстрее, но в итоге переходный возраст хоть и с опозданием, все равно взял свое.

На старте третьей ступени, полной злости и обиды, к Роду меня и притащили. Левел-ап. Сколько бы я не пыталась беречь себя, ничего не получалось, и вроде бы проклинай себя, а не весь мир, но по другому не получалось.

Род меня фактически спас своим безапелляционным, беспристрастным воспитанием. Чем сильнее я хотела из этого мира сбежать, тем яростнее он принимался за опеку.

По сути, ничего кроме своей кожи предложить я ему не могла, и то пришлось ждать восемнадцати. Когда он увидел на мне брызги ожегов, и началась наша дружба.

Из меня наверняка бы получилась отличная нянька его детям, Мира иногда выглядела такой убитой, что не предложить помощь по надзору за шебутным стадом с моей стороны было просто неприлично, но… Детей ко мне вообще не подпускали. Ох уж эти карандаши и машинки. Бах! И нет глаза. Не поспоришь.

Я вышла из такси. 12:32.

Зал для конференций находился неподалёку от главного корпуса самого университета. Была я здесь уже три раза и всегда в одной и той же роли. Сторговаться с Павловым не вышло. Наверняка он знал, что рано или поздно я сама к нему приду. Деньги были очень нужны, брать меня на работу никто не спешил, а январь подходил к концу.

О своём внезапно возникшем желании попробовать себя в аэроклубе рассказать я никому не решилась. Это мое дело, и мне оно казалось не опаснее похода в магазин. Высота меня совсем не пугала и вообще не будоражила, но момент прыжка… Видимо, было в нём что-то живое. Вновь и вновь я взывала в памяти к тому холодному, одинокому дню на крыше. Чувство, которое меня остановило тогда. Я знала, оно где-то рядом, оно в моменте, но никак не могла уцепиться за него. Не зря же вселенная тогда съежилась, чтобы показать мне будущее.

Почти все праздники я провела за изучением феноменов пространственно-временного континуума, но школьной программы и художественной литературы оказалось маловато, чтоб всё это понять.

После того, как передумала заканчивать существование пятном на асфальте, я практически ничего не помню. Как спускалась, как вернулась домой. Как перешла на стадию номер четыре. Ничего. Сплошной туман. Но теперь я искренне надеялась, что когда найду, оно поможет мне жить. Поможет в грядущей стадии не провалиться в очередную бездну ненависти, ощущение которой с каждым днём становилось только острее. Я знала, что счастье возможно и без туши, и искренне надеялась, что в “Увидимся!” меня научат бояться смерти, а не жизни.