– Можно сделать горячие бутерброды с сыром. У тебя же есть сковородка?

– Горячие бутерброды с сыром, – повторила Мэтти, и от воспоминания еле устояла на ногах.

Хрустящий хлеб, пропитанный сливочным маслом, с толстым слоем расплавленного желтого сыра, горячий, только что со сковороды; а рядом – тарелка супа с вермишелью в форме буковок.

– Все в порядке? – спросил Си Пи и шагнул к ней, готовый ее поддержать.

Мэтти отмахнулась, закрыла глаза. Она чувствовала запах этого супа и вкус хлеба на языке.

– Если не хочешь, можем не делать, – сказал он. – Подумал, что это лучше, чем просто хлеб.

– Можем… сделать, – ответила она. – Просто я… не умею.

– Ну ничего, я умею. Я умею готовить четыре блюда без микроволновки, и одно из них – горячие бутерброды с сыром. Точнее, пять, если считать хлопья с молоком, но высыпать хлопья в миску и залить молоком – это же не считается готовкой? Иногда я даже молока не наливаю. Просто ем хлопья прямо из миски, как чипсы. Но только если они с сахаром, знаешь? Такие детям покупают. Грифф говорит, что это ужасно, что у меня вкус как у четырехлетнего.

Си Пи говорил и намазывал хлеб маслом, а когда упомянул имя Гриффина, на миг остановился, и руки его обмякли. Но потом продолжил, словно ощутив прилив сил:

– Можешь поставить сковородку на огонь? Хорошо, что мне раньше приходилось готовить на открытом огне в походе, иначе как знать, может, ничего у меня бы и не получилось.

Мэтти не пыталась вклиниться в его болтовню, но его это, кажется, вполне устраивало. Он болтал о том о сем, чтобы отвлечься от мыслей. Она это понимала. Мэтти поставила тяжелую сковороду на решетку – так она жарила яичницу.

Подошел Си Пи с тарелкой нарезанного сыра и хлеба, намазанного маслом. Стал выкладывать хлеб на сковороду. Ломтики сразу зашипели, комната наполнилась ароматом жареной сливочной корочки, а Си Пи положил на каждый ломоть хлеба по кусочку сыра.

– У тебя чугунная сковородка, тут нужен глаз да глаз, – сказал он. – Хлеб может пригореть прежде, чем сыр начнет плавиться. Нужна лопатка и чистая тарелка для гренок.

Мэтти дала ему лопатку, которой переворачивала яичницу, и через некоторое время он поддел кусочек хлеба, перевернул его, положил сверху на другой кусок и выложил бутерброд на тарелку.

– Та-да! – пропел он и вручил тарелку Мэтти, а затем приготовил еще два бутерброда. – Себе всегда делаю два. Одного мне мало. А вот если бы у тебя был бекон и помидор… Самые вкусные горячие бутерброды получаются с чеддером, беконом и помидором. Правда, иногда я люблю шикануть и делаю бутерброды с моцареллой и прошутто… А Грифф однажды купил инжирный джем в «Трейдер Джо», я добавил его на бутерброд с моцареллой и прошутто, и получилось объедение…

Мэтти его не слушала. Она уставилась на бутерброд, который Си Пи ей приготовил – с поджаристыми золотисто-коричневыми уголками, карамельной корочкой и потеками расплавленного желтого сыра.

– Ешь, пока не остыл. Горячие бутерброды с сыром – величайшее изобретение человечества, но их нужно есть с пылу с жару.

Мэтти положила бутерброд на стол и села на свое обычное место. Поднесла бутерброд ко рту, откусила, медленно прожевала.

Через секунду Си Пи сел напротив со своей тарелкой.

– Ну как? Ты что, плачешь? Неужели настолько невкусно?

Мэтти покачала головой и утерла слезы.

– Просто… так… давно…

– Давно не ела горячие бутерброды?

– Нет… То есть да, – ответила она. – Давно… не ела… бутерброды. А еще давно… никто… не готовил мне.

Готовила всегда Мэтти. Даже когда хворала, даже когда ходила в синяках. Уильям женской работой не занимался.

Но она помнила, как мать стояла у плиты, помешивала суп в кастрюле и переворачивала бутерброды, совсем как Си Пи. Когда мама ставила перед ней тарелку, в ней была не просто еда. В ней была любовь. Любовь заставляла маму покупать вермишель в виде буковок, из-за любви она стояла за плитой и готовила горячие бутерброды, хотя устала и могла бы просто положить два куска сыра между ломтями хлеба и дать дочери холодный бутерброд.

Мэтти не знала, как объяснить Си Пи, что плачет она, поскольку бутерброд напомнил ей о маме, о доме и о том, что из-за Уильяма у нее никогда больше не будет ни того ни другого.

Находиться в хижине с другим мужчиной было странно. Си Пи непрерывно болтал обо всем подряд, о том, чего Мэтти даже не понимала. О телепередачах, которые она никогда не видела, о каналах, о существовании которых не подозревала, о странах, где побывал, о школьных предметах, о магазинах, где любил отовариваться, о настольных играх, в которые любил играть. О своих любимых блюдах.

– У азиатов часто бывает непереносимость лактозы, они даже горячие бутерброды с сыром есть не могут или мороженое – сразу живот заболит. Но мой дед – мамин папа – француз, а я, видимо, унаследовал от него сырный ген. Повезло мне. Пару лет назад я был во Франции, путешествовал с рюкзаком в летние каникулы и два месяца ел только сыр и пирожные. И пил вино, разумеется.

Мэтти никогда не пила вино и имела очень смутное представление о том, где находится Франция и что за люди там живут.

Чем больше Си Пи ел, тем охотнее разговаривал. Как будто по мере наполнения желудка в его голове истончался какой-то барьер и теперь слова изливались из него сплошным потоком.

Уильям никогда не болтал на праздные темы. Он указывал Мэтти, что делать, иногда рассказывал, чем сам планирует заняться в течение дня, или диктовал список дел, которые необходимо выполнить для подготовки к следующему сезону. Но он никогда не болтал и не говорил о том, что ему нравится или не нравится.

Мэтти не смогла бы даже сказать, что ему нравится. Казалось, ничто не вызывало у него симпатии, даже девочка, которой он так хотел обладать, что забрал ее из родного дома среди ночи.

Огонь в очаге согрел комнату, пища согрела желудки, и ужасы ночи отступили. В четырех стенах Мэтти и Си Пи чувствовали себя в безопасности; монстры сюда пробраться не могли.

Мэтти стала клевать носом; глаза слипались. Она вздрогнула и выпрямилась.

– Ты с ног валишься, – сказал Си Пи. – Да и я тоже. Ложись с Джен, а я посплю здесь, на диване.

Мэтти медлила. Она не знала, хочет ли ложиться в кровать с малознакомым человеком. К тому же она боялась потревожить Джен. И не опасно ли вообще засыпать? Полностью расслабляться не стоило. Мало ли что могло произойти, пока они спят.

Что угодно может произойти, но что угодно может произойти, даже когда ты бодрствуешь. Он прав – ты валишься с ног, и, если хочешь сбежать с этой горы, надо отдохнуть. Сейчас ты не сможешь пройти и двух метров, не говоря о том, чтобы идти весь день.

– Джен возражать не станет, если ты из-за этого переживаешь. – Си Пи махнул рукой. – С тобой ей будет теплее. Пойдем проверим, как она.

Мэтти открыла дверь в спальню. По сравнению со столовой, согретой теплом очага, комната казалась очень холодной.

– Может, оставим дверь открытой, ведь мы заложили окно? – предложил Си Пи. – Тут просто морозильник.

В тусклом свете, пробивавшемся из столовой, Мэтти увидела бугорок на кровати – Джен, укрытую одеялом. Кажется, с тех пор как они ее уложили, она не пошевелилась. Ее лицо было неестественно неподвижным.

Что, если она умерла? Умерла в постели, пока мы ели горячие бутерброды с сыром в соседней комнате?

Си Пи зашел следом, как обычно встав к ней слишком близко, и Мэтти отодвинулась. Он подошел к кровати и потрогал лоб подруги.

– Кажется, она согрелась, и температуры нет. Знать бы, что с ней такое. – Он потянулся под одеяло, взял руку Джен и пощупал ее запястье. – Пульс медленный. Очень медленный. Хотя она бегает марафоны, может, это ее обычный пульс в состоянии покоя? Не знаю. Что, если у нее был сердечный приступ или инсульт? Но нет, не может быть. Скорее, у нее просто шок и все системы отключились. Сама посуди… мужик гнался за нами с ружьем, криптид унес Гриффина и все прочее… любой с ума сойдет. Еще и в капкан угодила. Мозговая перегрузка.