Я прохрупала по примятому снегу до конца улицы, который заодно служил краем деревни, и постояла немножко под соснами, пытаясь подышать лесным воздухом. Получалось не очень хорошо — на улице стоял дубак, и нос от попыток принудить его к работе при такой температуре отзывался полной блокадой. Чуть поодаль между стволов на меня выглянула олениха и принялась меня задумчиво изучать, пожёвывая что-то твёрдое. Я решила, что насладилась природой и надо пойти пожевать что-нибудь мягкое, пока на меня тут местный хозяин леса не выглянул.

Несмотря на причуды мироздания, выезд проходил вполне штатно. Второй день, как обычно, принёс облегчение, и после него я уже спала, как человек, а не как размороженный кальмар. И поэтому посреди ночи я проснулась от звука шагов.

В деревеньке не было постоялого двора, так что ночевали мы в доме местного законника, и кроме него тут проживали двое его младших сыновей и старый слуга. Я прислушалась. Вроде никакого криминала: кто-то шуровал на кухне, лил воду. Небось ночной жор напал. Я вздохнула и придвинулась поближе к Азамату, которого ночные звуки обычно не будят.

Я бы забыла об этом инциденте, но на следующую ночь я проснулась снова, и теперь уже Азамата рядом не было. На кухне по-прежнему кто-то шерудил, доносились приглушённые голоса. Я подождала, но муж не возвращался. Наконец, когда я накрутила себе тревоги в такую пружину, что отпусти — потолок пробьёт, я употребила эту энергию на то, чтобы встать и пойти выяснять, что там за полуночные бдения и куда девался Азамат.

Ответ на эти два вопроса оказался один и тот же: Азамат сидел на кухне с одним из хозяйских сыновей, пил воду с лимоном и полистывал книжку на планшете без подсветки.

— Ты чего не спишь? — просипела я, рассматривая его на предмет болезней или переживаний. Вроде выглядел как обычно.

— Проснулся, — спокойно ответил он. — Я тебя разбудил?

— Я проснулась от вашего шебуршения, — с укором заявила я. — И прошлой ночью тоже.

— Ну, садитесь с нами посидите, — предложил хозяйский сын, подставляя мне кресло.

— Зачем⁈ — изумилась я. — Я спать хочу!

— Ну иди спать, — улыбнулся Азамат. — Мы постараемся потише.

— Да чем вы тут занимаетесь? — допытывалась я.

— Ничем, — Азамат пожал плечами, и я даже не подумала, что он пытается что-то скрыть. — Просто спать пока не хочется. Через часок лягу, наверное.

Я высказалась насчёт долбанутых наёмников, которые провели полжизни в космосе и разучились спать, как люди, и решила по такому случаю прогуляться по нужде. В этом доме, увы, удобства были на улице, в сарайчике. Для муданжской деревни обычное дело.

Выйдя из сарайчика, я немножко посмотрела на звёздное небо. На Доле мы иногда выходим на балкон поизучать созвездия, но там угол обзора отличается, мне стало интересно. Здесь, правда, дом стоял почти в лесу, и часть неба загораживали кроны сосен.

Рядом со мной кто-то что-то грыз. Я нервно обернулась и посветила туда экраном браслета. Давешняя олениха обкусывала кору со слеги забора. Я посмотрела на браслет: третий час ночи. До рассвета… погодите, какого рассвета, полярная ночь же! Я снова посветила экраном в лес и поняла, что олениха могла быть и другая, потому что их тут было штук десять, и столько же оленей. С минуту мы рассматривали друг друга в электронном свете, а потом я решила, что хватит с меня дикой природы, и поспешила в дом.

Мужики всё ещё сидели на кухне: теперь к ним присоединился и хозяин дома.

— У вас тут заразный сомнамбулизм, что ли? — проворчала я, подходя к печке погреться после ночной вылазки. — Там целое стало оленей посреди ночи забор жрёт.

— А, они только кору пообкусают, — отмахнулся хозяин, полностью проигнорировав причину моего возмущения.

— Я думала, олени — дневные животные! — снова постаралась донести свою проблему я.

— Так а где тот день-то? — усмехнулся законник. — Зимой что мы, что они, хочется спать — спим, не хочется — не спим. Какая разница, всё темно.

Я хотела было возразить, что днём всё-таки не так темно, как ночью, по крайней мере где-то часа полтора до и после полудня, но… не стала. Для полноценной жизни зверя, тем более травоядного, это ни о чём. А если темно двадцать один час в сутки, то действительно, какая разница, жрать забор в три часа дня или ночи?

— А ты, значит, — я подошла к Азамату, чтобы погреть руки об него, потому что это приятнее, чем о печку, — заразился нарушением циркадных ритмов?

— А то можно подумать, они у меня были здоровые, — усмехнулся Азамат. — Я вырос в Худуле. Там хоть полярной ночи нет, разница невелика: зимой часа четыре света от силы. Так же точно спали, как придётся. Надо спать — спишь, не надо — не спишь. А кому дневной свет утром нужен, чтобы проснуться, там не выживают.

Хозяин и его сын согласно захмыкали.

А я сощурилась и прикинула, как бы подкатить к Дэну с исследованием генетики северных муданжцев и не подскажет ли мне результат этого исследования, при каких, блин побери, условиях у меня максимальный шанс уложить младших детей⁈

Лето показывало донышко. Хромой Гхан сидел на бревне около кострища и изучал донышко своей пиалы, прикидывая, кого бы из мелюзги отправить за новой порцией. Компот из дички на этот раз как-то особенно удался.

От раздумий его отвлекло тихое рычание мотора. Вот только этого не хватало! Такой был хороший, спокойный день. Кого ещё принесло⁈

Дети, заслышав машину, прыснули прятаться — кто в дом, кто в лес, благо лето, можно и под кустом пересидеть. Гхан поставил пиалу и скрестил руки на груди, приготовившись огрызаться.

Мотор становился всё громче, всё ближе. Гхан уже видел между деревьями блестящий бок машины. Наконец стало тихо. Щёлкнула дверь, открываясь, и снова закрылась. Гхан стиснул зубы. Внезапно мотор зазвучал снова, и машина потихоньку упятилась прочь по лесной дороге.

Значит, привезли. С тяжёлым сердцем Гхан встал и поковылял к дороге, осматриваясь. Никогда не знаешь в такой ситуации, на каком уровне искать подкидыша. Может быть почти с тебя ростом, а может быть малявка.

На этот раз оказался младенец. Похоже, совершенно свежий, красненький ещё, едва пуповина обрезана. Гхан тихо выругался. Главный спец по выкармливанию новорожденных, парниша по кличке Качели, достиг совершеннолетия и свалил из приюта месяц назад и, по слухам, уже нашёл работу в столице. Император теперь даёт налоговый вычет за найм безродных… Гхан, конечно, и сам поднаторел в этом деле, но старость не радость, да и расслабился он последние несколько лет, пока Качели управлялся со всем.

Он поднял корзинку с младенцем с земли. Тот только начинал поскрипывать, не понял ещё, что к чему. В ногах у него приткнулся кошель. Гхан вытащил его, машинально взвесил в руке и убрал в карман. Не то чтоб много, но и немало. Папаня, видать, ремесленник или купец средней руки.

Гхан повернулся было к дому, чтобы унести ребёнка с солнцепёка и заодно поглядеть, кого бы приставить менять пелёнки, но упёрся взглядом в чью-то грудь.

Мужскую. Голую. Испещрённую узорами и завешенную золотыми украшениями. Гхан изумлённо поднял голову — и тут же снова опустил, наткнувшись на горячий взгляд Ирлика Мангуста.

— В мой месяц родился, — сказал Ирлик-хон. — Я его тут не оставлю.

— Куда ж вы его денете, Ирлик-хон? — прохрипел Гхан, непроизвольно прижимая корзинку к себе.

— Есть пара идей, — ухмыльнулся Ирлик-хон, блеснув золотыми зубами. — У меня набралось должников, кто гуйхалах отправил, а не расплатился. Вот и потрудятся.

Гхан сглотнул.

— Ирлик-хон… Ребёнку-то хуже бы не было с того… Если из-под палки…

— Зачем из-под палки? Мои подопечные ради меня готовы на подвиги. просто пока подходящего подвига не подвернулось. А я вот и подкину. Давай, давай, не упрямься, ребёнок в семье вырастет, тебе жалко, что ли?

Младенец наконец осознал, что его окружают какие-то чужаки и включил аварийную сигнализацию. Гхан скривился.