Тормозные колодки заскрипели, останавливая махину в девятьсот тонн стали и плоти, пущенную со скоростью восемьдесят миль в час, и я улыбнулся. Хороший знак. Я начинал с нуля. Мне повезло, что я вспомнил об Эллен. Вот как может играть с вами память… Я возвращался на родину и был счастлив, что ее лицо привиделось мне первым. Хорошее предзнаменование.

Поезд медленно остановился. Вокзал под холодным ртутным светом^{17} показался мне враждебным. При выходе из вагонов поднялась шумная возня. Я предъявил свой билет. И услышал, как продавец газет выкрикивает сенсационные заголовки. У меня в голове загудело.

— Простите.

Контролер посмотрел на меня с удивлением, но при виде моей военной формы и медали понимающе кивнул.

— Утомились от поездки?

Я не ответил. Я замер от ужаса. Продавец газет выкрикивал одно и то же:

— Эллен Брейстер, разведенная жена богатого банкира из Блэк-Ривера, убита… Специальный выпуск! Эллен Брейстер, разведенная жена богатого банкира из Блэк-Ривера… убита…

Да, моя память. Моя память… Или крики газетчика, заставшие меня, полусонного, в Стоун-Бэнке?

Я сложил газету и сунул ее в карман. Слишком поздно! Все было испорчено. Возвращение домой на такси, подъезд к высокой чугунной ограде, знакомый запах мокрых листьев на серых туманных аллеях, мои шаги по гравию перед входом, все растворялось, стиралось, теряло вкус и плотность перед горечью разочарования, перед отчаянием, в которое меня поверг заголовок газеты «Курриер». Любовь к Эллен осталась в далеком прошлом. Но сейчас, едва распрощавшись с Кореей, где ежедневное истребление было нормой нашей жизни, кошмаром наяву, я чувствовал, как меня вновь затягивает в кровь, в убийство, в дикий и гротескный механизм смерти. Никогда еще мой чемодан не казался мне таким тяжелым; мрачные мысли путались в моем сознании. Машинально, не отдавая себе отчета, я включил свет у входа и прошел мимо ящиков с настурциями, от которых оставались лишь огромные круглые листья и желтые волокнистые стебли. Я открыл дверь и вошел. В столовой горел свет.

В полном изнурении от переполнивших меня впечатлений я разжал ладонь; чемодан упал на пол. В ответ на радостное изумление дворецкого Вайли^{18} я едва выдавил из себя пресное приветствие. И прошел в столовую. В камине горел яркий огонь, его красные отблески отражались на мебели в колониальном стиле, которую я так часто представлял себе в мечтах, когда, сидя на ящике, пил кофейную бурду нашего полкового повара. Несмотря на все усилия, он не мог примирить нас с неизменными пайками, содержание которых мне было хорошо известно, поскольку я давился ими с сорок второго года^{19}.

В столовой я был один. Но Вайли уже разнес по дому новость о моем возвращении, поскольку я услышал, как кто-то быстро спускается по лестнице. Машинально я повернулся к двери. Вошла моя невестка, Салли^{20}. Она подошла, прильнула ко мне, обняла меня. Она по-прежнему одевалась во все черное. Все еще носила траур по моему брату Марку, которого японская зенитка подбила над Нагасаки в конце июля сорок пятого^{21}. Тогда ей было двадцать два года. Сейчас — двадцать семь. Она стала еще красивее, сохранив молочный цвет кожи, короткие медные локоны и великолепные черные глаза, такие удлиненные, что они казались узкими.

— Салли, — произнес я. — Салли, я рад, что встретил тебя первую.

— Фрэнк, забудь все это.

Она смотрела на меня, отмечала мои морщины, мою седину, мою напряженность.

— Все кончилось, Фрэнк. Ты вернулся. И уже больше никуда не отправишься. Полковник!

Она старалась меня развеселить. От ее рук пахло свежестью, как от ментоловых сигарет. А я даже не осмеливался обнять ее как следует. И все вспоминал о своей нелепой мысли, возникшей в поезде. Как бы эта штуковина смотрелась на плече девушки? Я про себя выругался и, скрывая протез, повернулся к камину.

— Фрэнк…

Она не сдавалась. Мне надо было держаться.

— Фрэнк, ты сейчас получишь взбучку. Изволь вести себя учтиво. Или ты больше не любишь свою сестренку, старушку Салли?

— Люблю, — сдержанно ответил я.

— Тогда прояви хоть чуточку братской нежности.

Я показал ей свою левую руку.

— Ты хочешь, чтобы я обнял тебя вот этим?

Она посмотрела на обтянутую кожей железяку и слегка побледнела. Ничего не сказала. Взяла ее в свои руки и поднесла к губам. Этого я никак не ожидал и не сразу отдернул протез. Затем приобнял Салли правой рукой и поцеловал ее в лоб. На душе у меня потеплело. Я был в кругу своей семьи. И это имело значение.

— Спасибо, Салли, — прошептал я.

Я почувствовал, как ее пальцы сжимают мне руку. Она поцеловала меня. Затем, легкая как газель, подбежала к сервировочному столику на колесиках, стоявшему у стенки между окнами.

— Highball^{22}, Фрэнк?

— Сделай сразу два. В одиночку я не пью.

— Конечно, два. А ты что думал?

Она плеснула виски в стаканы, бросила несколько кубиков льда, а мне добавила имбирного эля. Значит, не забыла.

— Спасибо, Салли.

— За твоих любимых, Фрэнк.

Я осушил стакан и поставил его так неловко, что он разбился. Салли, похоже, заметила, что со мной что-то явно было не так.

— Оставь, Фрэнк, ничего страшного. Сейчас позову Вайли. Тебя что-то беспокоит?

— Салли, не говори больше «за твоих любимых». Это напоминает мне о газетах. А я бы сейчас предпочел о них не думать.

Она умолкла и посмотрела на меня. На ней было узкое прямое платье из черного бархата, которое выгодно подчеркивало великолепную грудь и бедра, чересчур волнительные, чтобы наблюдатели остались спокойными. Действительно прекрасное зрелище на фоне камина, в котором огонь потрескивал и словно бранился по-ирландски. Но заголовок газеты никак не забывался, да и выпитый highball должного эффекта не произвел. Вдруг у меня мелькнула мысль.

— Налей-ка мне еще, Салли. Пойду позвоню.

Я вышел в прихожую, где стоял телефонный аппарат. И начал листать справочник Стоун-Бэнка. Р… Ра… Ро… Роуз. 739 Дрим-стрит. Стоун-Бэнк. Нарцисс Роуз^{23}, которого мы в шутку прозвали «Убивцем». Я набрал номер и подождал. Несмотря на поздний час, он был у себя в конторе, так как женский голос мне ответил:

— Мистер Роуз очень занят. Кто у аппарата?

Голос бархатный, теплый, с низкими обертонами.

— Привет, Кармен, — сказал я. — Это Болтон. Фрэнк Болтон. Передайте трубку нашему Убивцу.

— О, Фрэнк! — воскликнула она, делая упор на моем имени, чтобы выказать удивление. — Да. Сейчас. Мистер Роуз еще здесь.

Через секунду мягкий голос Убивца уже шептал мне на ухо:

— Котик… Вот ты и вернулся.

— Нарцисс, мне надо с тобой увидеться. Завтра. Завтра утром. Это срочно!

Вопросов он не задавал.

— Приходи в десять! Полчаса я тебе уделю.

— Спасибо.

Я повесил трубку и вернулся в гостиную. На полпути застыл у камина и позвал Вайли. Он тут же появился.

— Вайли, а где Герцог? — спросил я.

— Где сэр Дэвид? — переспросил Вайли. — У себя в лаборатории, сэр Фрэнк. Прошу прощения… Я не осмелился потревожить сэра Дэвида, чтобы предупредить о возвращении сэра Фрэнка… Вы же знаете, сэр Фрэнк, каков сэр Дэвид.

— Хорошо, — решительно произнес я. — Эй, рыжая! Иди сюда! Нанесем визит Герцогу перед ужином.

На ходу я схватил второй highball и осушил его одним махом. На этот раз, ставя стакан обратно, я его не разбил. Зато расколол стеклянную столешницу сервировочного столика. Но уже по другой причине.