19 августа профессор Ниссле прислал ещё один отчёт об анализе кала.

“Я думаю, что могу предположить из этого, – написал он, – что состояние вашего пациента в значительной степени или полностью улучшилось”. Лавес пришел к аналогичному выводу.

Один документ того времени освещает параноидальную атмосферу в ставке Гитлера – осмотрительный меморандум Морелля. “20 августа 1943 года, – записал он после визита нового диетолога, – фрау [Марлен] Экснер пришла пожаловаться, что люди, от которых мы получаем овощи для кухни фюрера, "все знают, для кого они предназначены"... Так легко и отравить пищу. На фермах работает много иностранных рабочих: французов, поляков и русских. При таких обстоятельствах она не может взять на себя никакой ответственности. Мы предлагаем решить эту проблему тем, что будем подбирать овощи сами, а затем посадим собственный огород”.

Морелль обсудил это с начальником службы безопасности Гитлера, бригадным генералом СС Раттенхубером. Тот, очевидно, ничего не сделал, потому что 1 сентября Морелль послал за ним и зачитал ему протокол “в 18:00 вечера”, посоветовав сохранить его в досье.

Роскошно оборудованная практика Морелла в Берлине, похоже, должна была стать центром следующей серии воздушных налётов британских ВВС.

Опасаясь катастрофы, Геббельс приказал эвакуировать большую часть столицы, и 19 августа Морелль отметил, что должен поговорить с Гитлером о “поездке в Берлин, чтобы безопасно всё вывезти”. Он добавил от руки: “Отложено после обсуждения с фюрером сегодня утром”. Массированные воздушные налёты на Берлин начались 23 августа.

Морелль приближался к зениту своей скромной власти в качестве врача Гитлера. В течение следующих месяцев его часто приглашали к Гитлеру на вечерний чай. Ко времени окончания чаепития в 04:00 утра Морелль часто был измотан и жаждал сна. Но он не собирался упускать такой шанс. Остальные участники по очереди избегали утомительных вечеринок – братья Борман, секретари, адъютанты и санитары.

Иногда заходил Альберт Шпеер или его правая рука Карл-Отто Заур, или соперник Шпеера архитектор Герман Гислер, но редко кто-то из других врачей, таких как Брандт или Хассельбах. Очевидно, старая дружба Морелля с Генрихом Гофманом ненадолго восстановилась, потому что фотографа также можно было увидеть там до 03:00, 04:00 и даже 05:00 утра, потягивающим чай и ковыряющимся в пирожных под монотонный голос Гитлера. Геббельс приходил время от времени, но у него были дела поважнее, и в последующие месяцы он избегал таких чаепитий. Морелль не был бы Мореллем, если бы не соглашался всегда.

Записи в дневнике за сентябрь и октябрь были обычными, они фиксировали уколы и часто боль, которую они теперь причиняли фюреру. 26 и 27 октября Морелль отметил, что пациент плохо спал. В 16:00 часа дня 7 ноября Гитлер выехал из Растенбурга специальным поездом в Мюнхен, где на следующий день должен был произнести свою традиционную речь в пивной "Лёвенбрау". 9 ноября он вернулся в "Волчье логово".

Похоже, что Гитлер боялся делать электрокардиограмму. 19 ноября он уехал в Бреслау, где, как обычно, в 9.50 утра принял Морелля. На следующий день в полдень он выступил с важной речью в Зале Столетия в этом городе и вернулся в Растенбург.

Затем сам Морелль отправился в деловую поездку, чтобы проинспектировать свою маленькую фармацевтическую империю.

20 ноября он был в Бреслау и Праге; 21 ноября его видели в Ольмюце, откуда 24 ноября он отправился в Пльзень и Косолуп. 25 ноября он вернулся в "Волчье логово", был приглашён на ужин к Гитлеру в 21:00 вечера и оставался с ним до 3:40 утра. К тому времени Гитлер поднялся на борт спецпоезда для короткой поездки на военно-воздушную базу Инстербург в Восточной Пруссии, где на следующий день демонстрировалось новейшее оборудование, включая секретные реактивные самолеты.

Морелля почти не вызывали в течение последних недель 1943 года. Он присутствовал на чаепитиях почти каждый вечер, но отказался от прежнего обычая навещать Гитлера каждый день непосредственно перед завтраком. Очевидно, у Гитлера был период относительного затишья. В военном отношении линия фронта, казалось, стабилизировалась. Никакого вторжения союзников не ожидалось до весны 1944 года, в то время как на восточном фронте из-за приближения зимы наступление русских откладывалось. В воздушной войне оборона Геринга также становилась всё более успешной против ночных бомбардировщиков британских ВВС.

К этому времени у Морелля появился второй VIP-пациент – Муссолини, доставленный в штаб Гитлера в сентябре 1943 года после драматического освобождения из горной тюрьмы эсэсовцами и парашютистами. Его здоровье было слабым, и Морелль взял его под своё широкое крыло. “Мой уважаемый пациент, – написал он 17 декабря Хельмуту и Аннелизе Шрайбер, – находится в добром здравии. Могу сказать то же самое и о втором пациенте, который сейчас у меня тоже на юге. Несмотря на отличное здоровье, шеф не выпускает меня из виду, чтобы что-нибудь не случилось с моим самолётом. А по железной дороге всё занимает слишком много времени”.

В этом письме Морелль также затронул ситуацию в штаб-квартире. Многое изменилось. “От старой клики почти никого не осталось. Штаб-квартира стала слишком большой, и каждый зациклился на себе. Я немного замкнулся в себе, занимаюсь научными исследованиями и работаю над своими бизнес-проектами, насколько могу найти на них время”.

Досье Морелля на Гитлера за 1944 год существует в нескольких формах, совершенно отдельно от лабораторных отчётов и переписки, относящихся к “Пациенту А”. Оно включает небольшой карманный ежедневник, несколько карточек данных и подробные записи о питании.

После июльского заговора и последовавших за ним медицинских осложнений досье становится объёмным. Морелль вёл несколько параллельных отчётов, исписывая от руки по нескольку страниц в день, без сомнения, чтобы защитить себя в случае смерти пациента в результате неизбежных последующих расследований и интриг. Мы отмечаем, что даже когда у самого Морелля, страдавшего избыточным весом, начались проблемы с сердцем (19 апреля), он неохотно позволил другому врачу делать уколы Гитлеру.