— Вы кто ему? — спросила старшая врачиха.

— Попутчик. Вместе в Москву ехали. Я тут буду. То есть — в машине. Подожду, как и что. Вы сказали — аритмия? Это опасно?

— Все опасно. Идите, отдыхайте, если что, сообщим.

— Хорошо. Вы уж полечите его, как следует. У него семья. Даже две, — неожиданно сказал Галатин, хихикнув, тут же себя мысленно упрекнув: зачем сболтнул, кто тянул тебя за язык, какое дело врачихе до двух семей Виталия? И что это за хихиканье, что за льстивый тон такой?

Врачиха рассеянно кивнула, присев рядом с Виталием и держа его за руку, а Галатин подумал, что язык не только враг наш, но иногда случайный друг: забегая вперед размышлений, он иногда выдает именно то, что нужно. Про две семьи бесконтрольным языком неспроста сказано, тут намек: у человека сложная жизнь, а все сложное требует большего внимания, большей заботы. И потом — когда перед тобой просто тело незнакомого человека, это одно отношение, а когда ты знаешь о нем что-то личное, невольно заинтересовываешься, внимание повышается, а это лечению на пользу.

Врачиха из документов взяла только паспорт, а из куртки вытащила бумажник, открыла, нашла в одном из кармашков карточку страховки. Остальное вернула Галатину, в том числе телефон:

— Ему сейчас ни к чему, а хранить тут негде. Все, идите.

Галатин вышел из больницы и тут же наткнулся на скандал. Человек в синей куртке со светоотражающими белыми полосами стоял у грузовика Виталия и, увидев Галатина, закричал:

— Это ты тут поставил? Убирай на хрен! Совсем уже, скоро на вертолетах приземляться будут! Убирай, сказал!

За грузовиком стояла и не могла въехать во двор машина скорой помощи.

— Не шуми, — солидно сказал Галатин, преобразившись вдруг в опытного водилу. Глупо, конечно, надо бы признаться в том, что машина не его, попросить переставить, но выскочила нелепая гордыня, деваться теперь некуда, надо пробовать.

В конце концов, Галатин помнит, как учил его отец, видел, как заводит двигатель и начинает движение Виталий, неужели не сумеет?

Он залез в кабину, осмотрелся, повернул ключ в замке зажигания, нажал на педаль газа, мотор заработал, но как-то тяжеловато. Ага, на сцепление надо нажать. А потом отпустить, одновременно нажимая на газ. А ручку перевести на первую скорость. Если бы знать, где она. Галатин попробовал наугад, послышался скрежет, мотор заглох.

Галатин открыл дверцу, признался:

— Не моя машина, товарищ заболел, а я… Я на автомате езжу.

— На автомате! — передразнил водитель скорой помощи. — Привыкли, что вас все само везет! Вылезай!

Галатин вылез, водитель забрался в кабину и в считанные минуты переместил ее к забору. Но тут на крыльцо вышла высокая и полная женщина в накинутом на плечи пальто и, закуривая, крикнула:

— Ром, ты че тут ставишь мне? Давай на улицу, тут и так не повернешься! Нашли стоянку!

Рома, нещадно матерясь, не стесняясь ни той женщины, что была на крыльце, ни той, что терпеливо и устало сидела в кабине скорой помощи, метнулся сначала к своей машине, въехал во двор, освободив ворота, а потом вывел грузовик и, отъехав по улице несколько метров, оставил его там.

— Делай теперь с ним, что хочешь, — сказал на бегу Галатину.

Галатин пошел к грузовику, забрался в кабину. Мотор работал, рукоятка переключения скоростей подрагивала. Оставаться тут нельзя: улица перед больницей узкая, грузовик занимает больше половины проезжей части, надо отъехать куда-то, где посвободней. Легко сказать отъехать, а как это сделать?

Совсем я растерялся, сказал себе Галатин. Есть же интернет, а в интернете есть все!

И он тут же нашел информацию и даже видео о том, как начинать движение на автомобиле с ручной коробкой передач. Положил телефон на выступ приборной панели и, слушая толковое объяснение, со второго раза сумел тронуться, а потом и поехал, и даже перешел на вторую скорость. Ехал медленно, но все увереннее с каждой минутой, дивясь сам себе. Недаром, значит, говорят, что нужда всему научит.

Галатин до того расхрабрился, что выехал из переулка, ведущего к больнице, на проезжую улицу с довольно плотным движением, и двинулся по ней, осматриваясь. Вскоре увидел одноэтажное строение, окна которого сияли иллюминацией, гирлянда мигающих лампочек обвивала и вывеску, а на вывеске: «КАФЕ ПУТНОЕ». Довольно остроумно. Сбоку от кафе была площадка, на ней стояли две дальнобойные фуры, и еще оставалось место, туда Галатин и зарулил почти с шиком, хотя не рассчитал и въехал колесами в бордюр.

Он пошел к кафе с видом бывалого путешественника, переступая ногами степенно и натружено.

Внутри оказалось уютно, несколько человек сидели за столиками, девушка-блондинка в красном переднике шла с подносом в руках, остановилась, улыбнулась Галатину.

— Здравствуйте, с наступающим. Пообедать?

— И вас так же. Да, покушать пора.

Обычно Галатин не говорит «покушать», но сейчас каким-то наитием догадался, что это слово девушке будет приятнее, что оно больше подходит к здешнему уюту и стараниям хозяев одомашнить обстановку, чем бесцветное «поесть».

— Присаживайтесь, — сказала девушка. — Бизнес-ланч или как?

— А люля-кебаб туда входит?

— Нет, это отдельный заказ.

— Значит, отдельный. Хочу люля, знаете ли.

— Двойную порцию?

— Естественно!

Галатин прошел к столику в углу, у окна, повесил куртку на деревянную вешалку, что стояла рядом, огляделся. Он переживал за Виталия, он беспокоился, как и когда попадет теперь в Москву, но одновременно его вдруг охватило чувство покоя и уверенности, чувство почти счастливое. Кто знает, что будет дальше, а пока все хорошо, он в тепле, сейчас подадут еду, за которую есть чем заплатить, и туалет рядом, отсюда видна дверка с буквами WC, кстати, надо помыть руки.

И Галатин пошел мыть руки.

Согдеев закончил совещание, которое было ненужным по сути, но необходимым по ритуалу: упорядочивает рабочий ритм, приучает к дисциплине. К тому же, само лицезрение свежего, доброго, заряженного на работу босса вызывает прилив энергии.

Правда, у самого Согдеева с энергией в это утро были проблемы. Он не сказал об этом Насте, но чувствовал, что тоже заболел. Однако он не привык сдаваться никакой болезни, даже инфаркт перенес на ногах двенадцать лет назад, когда был в Швеции, обратился к врачам лишь когда вернулся на родину.

Отпустив всех, он принял немного коньяку, это всегда бодрило. Постучав, вошла помощница Варя.

— Дмитрий Алексеевич, не получается, — виновато сказала она.

— Что не получается?

— Не могу няню найти так быстро. Есть какие-то левые старушки, подозрительно дешевые.

— Ищи! Девочек наших напряги!

— Уже напрягла. И со скорой проблемы. Обычную вызвать еще так-сяк, а в ЦКБ не дают. Нет машин у них.

— Сказала, что я прошу?

— Конечно.

— Хорошо, иди, разберусь.

Варя вышла, а Согдеев начал разбираться. Дозвонился до человека, имеющего влияние на все сферы медицинской отрасли в стране, тот сказал, что к нему уже обращались с подобными просьбами, помочь не в силах, элементарно не хватает палат и коек.

— А в коридоре не положишь, не то учреждение, чтобы больные в коридоре валялись!

Согдеев не поверил влиятельному человеку. Что-то тут не то. Статус Дмитрия Алексеевича таков, что для него всегда и везде должна быть бронь, зарезервированное место. Был случай, ему срочно требовалось вылететь в Сингапур по неотложной причине государственной важности, места в самолете все оказались заняты, пришлось кого-то срочно снять — то ли уговорили, то ли нашли формальный повод выпроводить из самолета, Согдеев не интересовался.

Сейчас речь идет не о нем самом, но просьба исходит от него, что равновелико. Должны устроить, не может такого быть, чтобы не устроили.

Дмитрий Алексеевич позвонил по городскому номеру напрямую главврачу ЦКБ, но это был не его телефон, а приемной, сказали, что главврач на обходе, Согдеев потребовал дать его сотовый телефон, дали, но главврач не брал трубку, взбешенный Дмитрий Алексеевич позвонил опять в приемную, потребовал соединить с любым администратором, кто решает вопросы, соединили с одним из заместителей, тот, извиняясь, сказал, что мест нет, физически нет, совсем нет, и освободить нельзя, потому что нет пациентов, готовых к выписке, он бы рад чем-то помочь, но помочь ничем не может.