‒ Давай без твоих шуток на тренировках, ‒ серьезно попросила Мира и перевела взгляд на небо. Удивительно, что самая страшная раса носила столь красивое название: звёздные.

Сазгаус пугал ее больше остальных, но почему-то она тянулась к нему, словно мотылек к свету. В нем что-то было необъяснимо притягательное. Быть может, этот блеск в смеющихся глазах. Не похож он на злобного звёздного эльфа даже наполовину. Мира усмехнулась своим мыслям, разглядывая красивое лицо Саза.

‒ Сегодня был тяжёлый день у всех. ‒ Она снова потянулась и широко зевнула, успев прикрыть рот ладошкой. ‒ Нам надо отдохнуть. Спускаться собираешься, или после дня в трюме хватит закрытых пространств?

‒ Пока закрытого пространства хватит, ‒ сказал он, переводя взгляд на лестницу на нижние палубы. На самом деле он кое-кого ждал, но зачем забивать лишней информацией голову Миры? ‒ Да и глаза хоть отдыхают.

Солнце не слепило его как настоящих звездных эльфов, если не проводить время, как в пустыне, но оно очень напрягало их, и порой глаза побаливали. Здесь, когда солнце отражалось на воде, вновь создавалось слишком много яркого света, но этот день Саз провел во тьме, и хотелось бы в этой тьме остаться подольше.

‒ Спасибо, Птенчик. ‒ Но прежде чем она ушла, он вдруг бросил ей эту фразу. Тихо. Настолько тихо, потому что больше не губы говорили это слово, а сердце. Сазгаус не забывал добра. И та группа, с которой он вдруг столкнулся, приносила ему только добро.

Будто не привыкший к этому слову, будто стесняющийся его, Саз вдруг повернулся к Мире спиной и облокотился о борт уже локтями, всматриваясь в отражение звезд на воде.

‒ Сегодня вы все хорошо постарались, ‒ добавил он, чуть веселее. ‒ Отдыхайте.

‒ Не заставляй больше переживать о тебе, ‒ ответила Мира тоже очень тихо. В следующий раз их может не оказаться рядом, чтобы помочь. Они всего лишь попутчики, и то вынужденные. После храма они все расстанутся и пойдут каждый своей дорогой. Даже, наверное, раньше, ведь Мире не обязательно было идти с ними. Она обещала Кону найти действующий храм Грот, а дальше дело останется за ним, Мира здесь бессильна.

Обернувшись последний раз на Сазгауса, она медленным шагом покинула его. Прогулка, которая должна была нагнать сон, лишь больше его отодвинула. Она чувствовала себя уставшей, но отчего-то спать совсем не хотелось, как и сидеть одной в каюте. По дороге ей встретилась Марвало при полном параде, наверняка окрутила какого-нибудь морячка. Улыбнувшись ей, Мира завернула к каюте Кона.

‒ Не спишь? ‒ спросила она. ‒ Может, немного в карты сыграем? У меня что-то сна ни в одном глазу.

Ровно напротив двери, перпендикулярно ей, висел гамак, да не пустой. На нем полностью обнаженный мужчина придерживал за талию такую же раздетую фейри и пожирал взглядом ее грудь. Она совершала волнообразные движения и тихо стонала в такт каждому движению Сазгауса. Они никуда не торопились. Это не выглядело пошло или вызывающе. Просто красивый и чувственный секс.

Фейри водила по своему телу руками, порой запрокидывая голову и прикусывая губы, но чаще всего она с какой-то даже надменностью смотрела на лежащего мужчину под ней и ловила его томные взгляды, наслаждалась ими, а порой отвечала улыбкой. Ее вид сбоку был идеален. Подтянутая средняя, но аккуратная грудь, которую сжимали женские руки, и соски, которые порой ласкали мужские пальцы. Её ягодицы завлекающе выпячивалась под каждую волну её тела, а волосы так эротично растрепались и ниспадали на плечи…

‒ Сазгаус, ты видел Мару? Я беспокоюсь… ‒ после короткого стука Сайман вошел в каюту, не подозревая, что Саз мог быть не один. Он даже смущенно скрылся за дверью, приметив, за чем именно застукал хозяина комнаты, но дверь тут же распахнулась вновь. ‒ Мар-р-рвало! Значит, я там переживаю, куда ты пропала, когда на корабле человек, который за тобой охотится, места себе не нахожу, а ты… Ты!.. С ним! Он же убийца и вор, которого выпустили из клетки только под честное слово Миры и Кона.

Сайман просто задыхался от возмущения. Пока он переживал и беспокоился, не случилось ли что-то, эта чертовка развлекалась с мужчиной в соседней каюте! Честное слово, в этот момент он готов был отказаться от всех своих обетов и швырнуть ее за борт вместе с игрушками. Она была неисправима, никогда не считалась с чувствами других и не собиралась. Сайман сам уже не понимал, зачем тратил на нее столько сил и времени. Ни одно его слово не осталось услышанным, ни одна его речь не достигла сердца Мары и не вытащила на свет ее совесть или что-то похожее.

‒ Хоть раз подумала бы о ком-то, кроме себя самой! ‒ Кажется, Сайман не собирался так легко уходить. И плевать ему было на недовольного Сазгауса и на их обнаженные тела. ‒ Тебя волнуют только твои плотские утехи, а что почувствуют при этом другие ‒ плевала ты.

‒ Вы чего раскричались среди ночи? ‒ на шум вышла Мира, которая только-только собралась спать, и скандал явно мешал выполнить задуманное. Она мельком заглянула в проем, стараясь разглядеть, что так вывело из себя Саймана. Лучше бы она этого не видела. Прикрыв рот рукой, она просто замерла, сердце сжалось от боли, а на глаза навернулись слезы, и к горлу подступила тошнота. Ей пришлось приложить много усилий, чтобы отвести взгляд, чтобы картина Сазгауса в объятиях Марвало больше не разрывала ее изнутри, но тщетно.

‒ Только посмотри, что бесстыдница вытворяет, когда мы все думаем, как ее защитить от Зеда! ‒ не помогал и Сайман.

‒ Меня это не касается, ‒ охрипшим голосом выдавила Мира и исчезла из проема, убегая по коридору, куда глаза глядят, если бы они что-то видели в этот момент.

Но ни первого, ни вторую никак не смутили пришедшие на крики люди. Только во взгляде Сазгауса читалась злость, которую сам жрец мог еще ни разу не видеть в его глазах. Весь процесс соития замер, будто бы кто-то остановил время, и две пары неудовлетворенных глаз смотрели на Саймана.

Когда Сазгаус почувствовал, что Мара желает с него слезть, он не стал держать, а сам сел в гамак вслед за ней.

‒ Прости, настрой пропал, ‒ шепнула Марвало Сазгаусу и с достоинством на лице обнаженная прошла по каюте, подбирая с пола свое платье. Она хоть его и держала, но надевать не торопилась. Лишь встав перед Сайманом, она взглянула на него не менее мягкими глазами, как у Сазгауса. И лишь после нескольких секунд попыток разглядеть что-то в лице жреца, она прошептала… прошипела с не присущей ей злостью: ‒ Почему меня должны волновать твои чувства, если тебе насрать на мои?

Это было последней каплей. Он собирался покинуть её, но серьезно считал, что Мара во имя его памяти станет святой? Почему она должна делать ему приятное, а он вместо того, чтобы сделать что-то приятное в ответ, продолжал гнуть свою линию?

Все верующие ‒ психи и фанатики.

Она надела платье на голое тело и прошла мимо Саймана, не слушая его и не смотря на него. Только после того, как спина Мары скрылась во тьме, Сазгаус позвал Саймана, чтобы тот еще и его послушал. Выражать свою злобу он не собирался, хоть и не скрывал своего раздражения, особенно, когда увидел реакцию Птенчика на все случившееся.

‒ Вот скажи, ‒ начал он, наклоняясь к полу и подбирая свои штаны, ‒ ты кому хотел сделать лучше своим ором? Если тебе по каким-то причинам недоступно удовольствие, так что ж ты так лицемерно лишаешь удовольствия других? Обидел одну девушку, оскорбил другую, разбудил соседей… Молодец, а не жрец.

‒ Не приближайся больше к ней, ‒ со злостью предупредил Сайман. Пусть он жрец, и все его считали безобидным, но он мог пустить в ход далеко не безобидные приемы. День в темной клетке или на кресте под палящим солнцем покажутся Сазу отрадой по сравнению с тем, что мог сделать Сайман, если увидит их снова вместе. Он не святой, да он даже жрецом стал по принуждению.

Объясняться перед убийцей он не собирался, а потому прошел в их с Марой каюту. Когда уже до ее глупой головы дойдет, что ее нигде не примут, если она продолжит себя так вести? Ей путь только в бордель, где ею будут восторгаться за плату, а переступив порог, презирать. Не такой жизни он ей желал. Резко распахнув дверь, он собирался вылить на нее порцию новых нравоучений, но она его настолько разозлила, что он не мог сейчас нормально говорить.