Выбрав день, когда мы сделали по одному погружению и рано закончили спуски, я отправился на Хасуэлл. Снег на этот раз был плотным, я шагал бодро и уже через 15 минут поднимался по пологому склону из плотного фирна к скалам острова. После ледяных просторов здесь казалось необычайно приятно: текли ручейки, скалы были нагреты солнцем, растущие кое-где зеленые мхи и лишайники составляли контраст с коричневыми и черными горными породами. Стояла необычайная тишина, только далекие птичьи крики и журчание текущей воды нарушали ее. Хотя я не увидел почти ничего нового по сравнению с первым посещением острова, но все же провел там несколько часов и вернулся отдохнувшим и веселым. Больше желание побыть одному ни разу не чувствовалось с такой силой.

Между тем «Обь» уже вышла из Австралии, и на ее борту среди прочих полярников был Женя Грузов. Мы не раз обсуждали проблемы, возникавшие в связи с его прибытием. По одному из первоначальных планов мы должны были до отплытия в Антарктиду провести совместные погружения под лед Белого моря, испытать всю технику и, главное, сработаться. Однако обстоятельства сложились так, что выполнить это оказалось невозможно, и, если не считать нескольких погружений четыре года назад в дальневосточной экспедиции, мы не имели опыта совместных спусков. Это было неприятно, тем более что мы знали Женю как человека, не склонного придавать значение экономии времени и организации работы, а это лежало в основе всей нашей деятельности. Вызывало у нас тревогу и то, что последние полтора года он практически не спускался под воду и никогда не погружался в условиях, сходных с антарктическими. Впоследствии выяснилось, что эти наши опасения были если и не совсем безосновательными, то, во всяком случае, сильно преувеличенными.

Едва ли было бы правильно, чтобы Грузов начинал погружения в нашей теперешней лунке, где водолаз должен был в полной тьме нырять на глубину 20 метров, так как ему грозила опасность порвать барабанные перепонки при первом же спуске. Следующее место погружений мы предполагали выбрать примерно в 400 метрах от балка, где располагалась отмель с глубинами от 2–3 метров. Нужно было заранее подготовить там лунку.

Прибытие «Оби» ожидалось в середине января, и у нас еще было несколько дней. Подготовку к взрыву мы вели, не прекращая погружений и пользуясь теми часами, которые оставались после разборки проб. Пробурили несколько отверстий и измерили глубину — на этот раз она соответствовала указанной на карте. Выбрали место с глубиной около 7 метров, на расстоянии 20–30 метров от него глубина возрастала уже до 30 метров, и это давало возможность опускаться довольно глубоко. Зато с третьим местом погружений — мы предполагали обосноваться на противоположной стороне острова — не повезло. Мы не достали дна даже на глубине 60 метров, а ближе к берегу шли торосы и на льду лежал настолько глубокий снег, что пробиться к воде мы не смогли.

Были основания ожидать от новой лунки интересных находок: мы надеялись обнаружить заросли гигантских бурых водорослей. Во всех морях вместе с такими водорослями встречаются особые, не попадающиеся нигде больше, животные и мелкие водоросли, иными словами, гигантские бурые водоросли образуют особую зону моря. Мы полагали, что наше новое место подходит для этих растений: на льду не было снега, значит, под водой светло, а свет как раз необходим для роста водорослей. Пока в тех местах, где мы работали, не было никаких следов подобных водорослей, а поскольку они не спускаются на большие глубины, можно было надеяться найти подводные леса там, где мы еще не погружались.

Пробурили лед почти на всю его толщину и подготовили шпуры для взрыва. Взрывал снова Иван Федосеевич Кулик, тот самый опытный взрывник, который рвал первую нашу лунку. На этот раз, чтобы не потерпеть неудачи, он сразу заложил в шпуры — благо они были глубокие и места хватало — почти ящик взрывчатки. Раздался взрыв огромной силы, лед взлетел на воздух на площади в 50 квадратных метров. Мы сразу же очистили небольшое, примерно 1,5×2 метра, отверстие и подготовились к спускам. Натянув скафандр, полный надежд, стоял я рядом с прорубью.

Как только я опустил голову в воду, сразу стало видно дно, и я добрался до него без всякого труда. Мне представилась мрачная картина: взрыв был настолько силен, что раздробил камни под водой. На скалах лежали разорванные морские звезды, переломанные ежи, убитая и оглушенная рыба. Водоросли действительно были, но не те, которых мы ожидали: дно покрывал ковер нежнейших микроскопических диатомовых водорослей, казалось, что на нем лежит толстый слой коричневого пуха. Толщина этого слоя достигала нескольких сантиметров.

Я находился на холмистом дне, местами изрытом узкими, шириной 2–3 метра, каньонами. Население было однообразным: диатомовые водоросли, морские ежи, мелкие звезды и гидроиды — все это не было новым. Опустился в каньон и по нему добрался до крутого спуска, уходившего вниз на глубину примерно 30 метров. Здесь жизнь была значительно богаче, но тоже не представляла ничего особенного, это было сообщество мягких кораллов, характерное и для всех предыдущих разрезов. Впрочем, на отвесной стене я увидел огромную губку, раньше такие встречались нам только глубоко, а здесь было всего 18 метров. Везде было очень много голотурий — морских огурцов, гораздо больше, чем мы видели раньше, попадались огромные красные морские звезды, такие же, как у мыса Мабус, где мы доставали гидрологическую вертушку. Складывалось впечатление, что разница состоит только в количестве животных, новых же находок не предвиделось. Впоследствии это оказалось не совсем верно. Я переложил одну особенно большую звезду на заметное место, рассчитывая потом сфотографировать ее вместе с человеком под водой, и стал собирать рыбу. Взрыв уничтожил и оглушил ее на площади примерно в 100 квадратных метров, и нужно было, тщательно ее собрав, составить представление о том, сколько рыбы обитает на дне. Такие данные, скорее всего, невозможно получить другим способом. Рыбы набралось около килограмма, не так мало, если учесть общую площадь морского дна. Хотя погрузиться в новую лунку было нетрудно, сразу же обнаружилась одна ее неприятная особенность. При погружении на значительную глубину веревка здесь трижды перегибалась на скалах: у спуска в каньон, при выходе из него и еще один раз в глубине. Из-за этого страхующий не чувствовал движения водолаза под водой и, что еще хуже, переданный сигнал едва ощущался на другом конце веревки. Надо сказать, что это было не особенно приятно. После этого спуска мы вернулись к своей старой лунке и продолжали работать там.

До прихода «Оби» оставалось еще четыре, три, два дня. Наконец с вершины сопки уже можно различить среди айсбергов черную точку, которая, если смотреть в хороший бинокль, превращается в наше судно, упорно пробивавшееся среди льдов. 15 января полярников с корабля начали самолетами перебрасывать в Мирный, одновременно стали разведывать дорогу для тракторов и саней. На судне оставалось еще немного груза, к тому же нам из Австралии привезли овощи и фрукты. Так как нам нужно было ехать на «Обь», чтобы забрать Грузова и множество его ящиков, мы решили заодно свезти туда собранные коллекции и часть снаряжения, которое оказалось лишним.

Нас неоднократно предупреждали, что при уходе экспедиции из Антарктиды погрузка бывает очень трудной и не раз из-за штормовой погоды не удавалось переправить на корабль даже собранные научные материалы, не говоря уже об оборудовании; с огромным трудом сажали только людей. У нас было немало снаряжения, никакого желания оставлять его в Антарктиде мы не испытывали и стремились уже сейчас погрузить на «Обь» то, что нам больше не требовалось. Временный аэродром располагался на льду вблизи Мирного, и на самолете ЛИ-2 мы без всяких осложнений добрались до судна. Потом дело пошло хуже: самолет остановился на расстоянии нескольких сот метров от корабля. Дальше лед якобы был непрочным, и все предстояло перетаскивать на себе. Никакого транспорта не было, а перенести 25–30 ящиков по 40–50 килограммов каждый — задача почти непосильная для трех человек, тем более, что до отлета самолета оставалось всего полчаса. К счастью, выяснилось, что позднее на самолете будут возить фрукты, и мы пока могли не спешить. Летчики привезли нам небольшую волокушу на подбитых пластмассой полозьях, и с ее помощью мы перетащили наши 10 ящиков на «Обь», а 20 ящиков оттуда — к самолетной стоянке. Все это заняло немало времени: мы получили письма из дома, которые нельзя было не прочитать, у Грузова, конечно, тоже не все было готово, так что в конце нам пришлось поторапливаться. Наконец уставшие и потные, мы уселись в самолете на свои ящики. Тут выяснилось, что если раньше лед был слишком тонок, то теперь, когда нужно было грузить фрукты, он стал достаточно толст, чтобы самолет мог подрулить вплотную к кораблю. Спешили мы тоже напрасно: простояли еще полчаса, прежде чем в самолет начали затаскивать ящики с апельсинами и яблоками. Мы, конечно, тоже приняли участие в погрузке, тем более что несколько ящиков было разбито и фрукты катались по полу машины. Потом очистили по апельсину, в самолет село еще несколько пассажиров, которые поспешили сделать то же, и мы поднялись в воздух. Погода между тем заметно портилась, облака затягивали небо. Трактор с волокушей для фруктов ожидал нас на аэродроме, но грузчиков не было. Экипаж самолета спешил сделать еще один рейс, пока погода не испортилась окончательно, и за разгрузку пришлось взяться всем. Можно было только порадоваться, что самолет — это не трактор с санями, фруктов было всего около тонны, так что разгружать пришлось недолго.