Иоанн трижды постучал в ворота, которые тотчас бесшумно открылись.

– Ты стой тут и никуда не отлучайся! – приказал проэдр Любару, скрываясь во тьме.

Молодца окутал мрак. Прислонившись к каменной стене, он стоял, стараясь не шевелиться, и крепко сжимал рукоять длинного меча, спрятанного под полой плаща. Ожидание показалось ему долгим, он то подымал взор и смотрел на звёзды, то беспокойно прислушивался, но, кроме стрекотания светлячков, никакой звук не доносился до его ушей. Он вглядывался в темноту, но видел перед собой только смутные контуры дома напротив и острые копья кипарисов. Даже не заметил сначала задумавшийся молодец, как появился снова рядом с ним евнух.

– Пойдём обратно! – Иоанн повелительным жестом увлёк Любара за собой.

Юноша ни о чём не спрашивал, да и зачем было ему знать лишнее. В конце концов, есть ли ему дело до всех этих козней и интриг, что плетутся вокруг императорского дворца.

Назад они шли другой дорогой – через форум Константина, Милий и лавки торговцев благовониями.

С моря повеяло прохладой, стал слышен рокот прибоя. Вокруг стояли дома и усадьбы знати, между ними змеились кривые, мощённые камнем улочки. Уже стал виден в лунном свете купол собора Софии, когда вдруг от стены одного из домов отделились четыре тёмные фигуры в длинных плащах. Раздался звон оружия.

Иоанн задрожал от страха.

– Ну, твой час пробил, скиф, – прошептал он, бросаясь куда-то в сторону.

– Вот он, проклятый евнух! – послышались громкие крики.

Четверо неизвестных обступили Любара, видимо, приняв его в темноте за проэдра. В руке одного из нападавших сверкнул обнажённый меч.

– Что, узнал меня?! Для твоей головы точил я сегодня своё оружие!

Любар резким движением вырвал свой меч из ножен.

– Это наёмник! Проклятый евнух опять удрал от нас! Проклятие! – в отчаянии воскликнул другой незнакомец.

– Ничего! Заколем наёмника, найдём затем и его хозяина. Далеко он не убежит! Эй, этериот, грязная скотина! Защищайся, если сможешь! – со злобой прохрипел первый нападавший, замахиваясь на Любара мечом.

Как молния, обрушил он на молодца страшной силы удар, но Любар успел отскочить и ударил противника сбоку. В ответ раздались стоны и ругательства. Уворачиваясь, Любар отражал сыпавшиеся со всех сторон удары. Отчаянно отбиваясь, он отступал к стене дома, чувствуя, что силы покидают его. Ныло раненое плечо, он ощущал острую боль в правом бедре и в груди. Уже плыло всё перед глазами, когда сумел он последним яростным ударом рассечь голову одному из врагов. Выронив меч и коротко вскрикнув, нападавший тяжело, как мешок, повалился на мостовую. Тут же Любар получил новый удар мечом в грудь и, захлёбываясь от крови, упал навзничь возле каменного крутого крыльца.

– Оставь его! Пусть подыхает тут! – властным голосом промолвил один из нападавших. – Надо бежать скорее! Проклятый евнух! Куда он мог запропаститься? Нигде его нет! Как в воду канул! Эй, Николай! Посвети факелом! А я посмотрю, что с Георгием! Проклятие! Этот наймит убил его! Бросим его тут! Некогда разбираться! Пошли! Евнух поднимет тревогу, прибегут эскувиты[57]!

Любар услышал стихающий вдали топот ног. Дверь над крыльцом осторожно приоткрылась, и лицо израненного молодца озарил яркий факел.

– Неси его в дом! Быстрее! – раздался над головой Любара тонкий женский голос с сильным акцентом.

Больше он ничего не помнил, память застлал туман, лишь какие-то мутные видения возникали порой перед глазами, сливаясь в один непонятный запутанный клубок. Временами Любар ясно видел персидские ковры на стенах, высокий побелённый потолок, слышал глухие отдалённые голоса, но затем всё это пропадало, молодца окружала тьма, словно бы южная беззвёздная ночь окутывала его; иногда мелькала где-то вдали, угасая, одинокая звезда. Потом внезапно появлялось над Любаром женское лицо, прекрасное и молодое, он слышал тонкий голосок, от которого сердце охватывал трепет. Но лицо и голос быстро таяли, будто растворяясь в тумане, их сменяла некая грустная мелодия, льющаяся откуда-то сверху. Вдруг возникала в горячечном бреду новая картина – Любар видел родные русские поля, деревню, хаты на холме над речкой, пронизывающей землю голубой жилкой. На обескровленных устах молодца проступала улыбка, он старался вдохнуть в себя запахи родного дома, но глухо кашлял, и снова мрачная ночь нависала над ним, накатывала, как грозовая туча, и не было ему от этой чёрной непроницаемой тьмы никакого спасения.

Спафарокандидат Кевкамен Катаклон в отчаянии кусал губы. Вот уже в который раз всесильный проэдр Иоанн проходит мимо, не замечая его красноречивых умоляющих взглядов. Где же обещанный ему высокий придворный титул, где милости, где та награда, ради которой он без малого месяц обивал пороги дома русов на Мамме?! Он добился, достиг своей цели, он проявил изобретательность, упорство и выполнил возложенное на него поручение с блеском. Ведь все русы, кроме гордого неподступного Иванки, остались в Константинополе и приняты теперь на службу к базилевсу. Даже лучше, что воевода уехал в свой Чернигов: без опытного, искушённого в хитростях вожака русы будут как дети. Но нет – проэдр, видно, забыл об услугах Катаклона, он упрямо воротит от него свою надменную круглую голову.

Кевкамен тяжело вздыхал и сжимал руки в кулаки.

Как-то во время одного из бесчисленных выходов императора к нему подошёл старый знакомый, патриций Константин Лихуд.

Константин Лихуд преподавал право и риторику в столичном университете и был известен среди знати своей учёностью и знанием законов. Не так давно юный Катаклон обучался у него языковым и юридическим премудростям.

Высокую фигуру важного сановника облегал длинный узкий белый лор[58] с тёмно-синей каймой из дорогого шёлка. Слегка вытянутое лицо его, на котором резко выдавался большой горбатый нос, обрамлённое короткой каштановой бородкой, всё испещрённое морщинами, расплылось при виде Катаклона в широкой улыбке.

– Полихронион![59] Приятно встретить одного из своих лучших учеников, – мягко, елейным голосом заговорил Лихуд. – Да, Кевкамен, вот ты и ступил на стезю государственной службы. Я вижу, ты хмур, чем-то недоволен. Скажи, может я сумею помочь.

– Я рад видеть тебя, достопочтимый патриций, – низким поклоном приветствовал его Кевкамен. – Но что тебе до моих мелких забот? Они не стоят твоего высокого внимания.

– Нет, поверь, я воистину хочу помочь тебе, Кевкамен, – Лихуд подал ему руку. – Ваш выпуск был одним из лучших в школе Магнавры. Счастливые были времена! К сожалению, теперь об этом остались одни воспоминания. Судьба безжалостно разбросала всех вас в разные концы империи. Знаешь, где сейчас Неофит – моя самая большая надежда? Уехал в какой-то там городок на Гипанисе, принял священнический сан, несёт свет христианской веры в тёмные души славян. Вот как. А добрый приятель твоего отца Константин из Далассы! Говорят, он впал в немилость и сослан на остров Митилена. Ты слышал об этом, Кевкамен?

– Ты говоришь о Константине Мономахе? – сдвинув брови и опасливо озираясь, пробормотал вполголоса Катаклон.

– Да, о нём. Мономах[60]. Странная фамилия. И к нему совсем не подходит.

– Да, я слышал, что он впал в немилость.

– Вот что, Кевкамен. – Лихуд неожиданно перешёл на шёпот. – Сегодня же, прошу тебя, посети мой загородный дом. Это в Эвмолах, ну да ты ведь знаешь. Я постараюсь кое-что для тебя сделать. Похоже, начинается большая интрига. Будь во всеоружии. Готовься. И главное: никому ни слова о нашей встрече.

Мимо прошли несколько патрициев. Лихуд с любезной улыбкой приветствовал их и сделал Кевкамену знак, что разговор пока закончен.

С трудом дождался молодой спафарокандидат конца долгой торжественной церемонии. Никем не замеченный, он выскочил за ограду дворца и едва не бегом бросился домой. Надо было тщательно обдумать сказанное Лихудом, но мысли путались, всё тело било как в лихорадке.