– Надеюсь, честолюбия выходцу из Далассы[66] не занимать, – промолвил Кампанар.

– Не сомневайся, патриций. – Лихуд криво усмехнулся. – Мне ли не знать своего давнего товарища. Он не был очень талантлив, но уж честолюбия… Он всегда брал упорством и желанием… Вот что, Кевкамен. Никому, разумеется, ни слова, куда и зачем ты едешь. Скажешь, к матери во Фракию. В пристани ожидает тебя кумвария «Звезда Вифлеема». Завтра отплытие. И последнее: о награде за свои труды. Получишь сан патриция, может, даже ещё должность стратига[67] в одной из фем во Фракии.

Кевкамен вздрогнул, глаза его сверкнули огнём вожделения. От многоопытного Лихуда не укрылось радостное возбуждение юноши, он хлопнул его по плечу и, как старший младшему, поучительно добавил:

– Вот видишь, дело стоящее. Есть ради чего подвергаться опасности. Ну, с Богом. Иди, уже поздно. И помни: мы – не Иоанн, мы умные люди и не забываем заслуг преданного человека.

Лихуд проводил Катаклона до ограды дома, перекрестил его и обнял на прощание.

Стояла чёрная южная ночь – хоть глаз выколи. Луна скрылась за тучами, моросил мелкий дождик; обжигая холодом, ударял в лицо порывистый северный ветер. Испуганно оглядываясь, скорым шагом шёл Кевкамен по Месе. Сердце его сжалось от страха, когда увидел он впереди выступающую из мрака огромную фигуру. Но тотчас же из груди его вырвался вздох облегчения. Это же статуя императора Аркадия. Как он мог не узнать!

Юноша прибавил шагу. Вскоре впереди показался свет горящих светильников – это были бани Зевксиппа.

– Благодарение Господу! Вот и дом мой виден впереди!

Он набожно перекрестился.

Мятежник! Было что-то страшное, но и одновременно притягательное в этом слове. Прав Лихуд: ему стоит рискнуть. Стратиг фракийский! Как звучит! Мечтательно улыбаясь, Катаклон поднял голову и не заметил около ворот своего дома огромную лужу. С размаху шлёпнувшись в грязь, он злобно выругался, устало отряхнулся и торопливо юркнул за ворота.

…Рано утром Катаклон был у Анаит в доме на Месе. На ступенях крыльца с изумлением и страхом заметил он тёмные пятна крови.

– Что случилось? – нетерпеливо спросил он вышедшую в гостиный зал девушку. – Почему кровь на крыльце?

– Ночью какие-то люди устроили побоище на улице. Мы с Ниной дрожали от страха. Они бились на мечах.

– Подозрительно это. – Кевкамен насторожился. – Ещё не хватало! И так одни неприятности. Вот что, красавица. Мне надо уехать. Ненадолго. Я получил письмо из Фракии, от матери.

Анаит равнодушно пожала плечами.

– Езжай, куда тебе угодно. Какое мне до этого дело?

– И тебе не жаль расстаться со мной?

– Ты ведь сам сказал, что уезжаешь ненадолго, и, по-моему, в прошлый раз мы обо всём с тобой договорились. У тебя своя жизнь, свои заботы, у меня – свои.

С уст девушки сорвался лёгкий смешок.

Кевкамен смотрел на неё неотрывно, с животной тупой жадностью. Вот сейчас бы повалить её прямо на пушистый цветной ковёр, разорвать шёлк на платье, впиться губами в её округлую грудь, зарыться лицом в каштановые распущенные волосы, целовать, ощущать рядом с собой её жаркое, созданное для страсти и наслаждений тело. Но нет, придётся терпеть, ждать. Не время предаваться усладам любви. Его ожидает важная миссия! Прочь дьявольское наваждение!

Катаклон сухо попрощался с Анаит и поспешил на пристань.

Встав у окна, девушка из-за тонкой занавеси смотрела, как он скрылся между прибрежными домами.

– Нина! – окликнула она мамку. – Как наш витязь, он не очнулся?

– Всё в бреду. Я послала за лекарем Петром. Осмотрел бы его раны.

– Вот что, Нина, – Анаит задумчиво провела пальцем по подбородку. – Никто не должен знать, что этот воин здесь, у нас. Кроме меня, тебя и лекаря Петра. И прежде всего надо позаботиться, чтобы о нём не проведал Кевкамен. Ты поняла?

Нина молча наклонила голову и хитровато улыбнулась.

В лицо Катаклону летели солёные водяные брызги. Под ногами у него ходуном ходила короткая смотровая лесенка. Пенящиеся волны с седыми гребешками яростно захлёстывали качающуюся из стороны в сторону кумварию, заливали палубу. Отчаянно скрипели натянутые снасти, свирепый ветер рвал высокий косой парус.

Судорожно вцепившись руками в поручни, Катаклон со страхом смотрел на низкое тёмно-серое небо. Над его головой плыли грозовые лохматые тучи, сверкали молнии, гремел раскатистый гром.

– Господи, пошли спасение! Грешен, грешен я! – шёпотом, со страстной мольбой взывал молодой чиновник ко Всевышнему.

Когда уже, казалось, погибели ему не избежать, около полудня мало-помалу развиднелось, ветер стих, море немного поуспокоилось.

«Внял молитвам моим Всевышний!» – Кевкамен, мокрый, всё ещё дрожащий от холода и страха, устало побрёл в предоставленную ему узкую камору, повалился на скамью и забылся чутким беспокойным сном.

Разбудили его крики чаек. Солнце било в крохотное оконце у изголовья жёсткого ложа, вдали слышался мерный плеск волн.

Размяв усталые занемевшие ноги, Катаклон выбрался из каморы на палубу. Солнечный луч неприятно ударил ему в глаза, по щеке покатилась слеза, молодой человек смахнул её рукой и осмотрелся. Вдали по левому борту судна виднелся каменистый берег. Кевкамен различил приземистые глинобитные домики, сады, виноградники, заметил гавань, сплошь усеянную мелкими скедиями и арабскими кубарами с высокими носами в форме сказочных птиц и зверей.

– Где это мы? – спросил он у кормщика.

– Порт Мефимна. Если тебе надо в Митилену, следует плыть вдоль восточного побережья. Отсюда около ста двадцати стадий. Найми лодку. За несколько червонцев любой рыбак отвезёт тебя.

Кумвария подплыла к берегу. Голова Катаклона кружилась, он шатаясь выбрался со сходен на сушу и, тяжело вздыхая, поплёлся вдоль пристани. Трудно было сейчас узнать в сутулом человеке, облачённом в мятый суконный плащ, в войлочной шапке на голове столичного придворного. С тоской посмотрел Катаклон на свои огрубевшие, давно не мытые длани с грязными ногтями, заметил мозоль на деснице, сплюнул от негодования и зло выругался.

– Стой! – вдруг раздался впереди громкий зычный голос.

Рослый плечистый воин в блестящей кольчуге и шлеме на голове решительно преградил ему путь.

– Кто ты такой? Почему я должен подчиняться твоим приказаниям? – раздражённо выпалил Катаклон. – А ну, дай мне дорогу!

– Меня зовут Тростейн. Я служу в императорской гвардии. Мне поручено взять тебя, заключить в оковы и доставить в Константинополь! Ты вор и изменник!

– Что?! Да как ты смеешь, нурманская собака?! – воскликнул Кевкамен.

Сердце его захолонуло от ужаса. О Господи! Неужели всё провалено, заговор рухнул и его ждёт ослепление?! Да, именно так, базилевс прикажет ослепить его на глазах у черни, на Амастрианской площади! Позор! Бесчестие! Кошмар! Что же делать?!

Он лихорадочно стал думать, как бы спастись.

В холодных серых глазах нурмана полыхнул гнев, он рявкнул:

– Защищайся! – И выхватил из обитых сафьяном ножен огромный меч.

Катаклон отскочил в сторону, резким движением сбросил с плеч плащ и остался в коротком лёгком доспехе с кольчужными рукавами. Он неторопливо достал свой широкий меч и опасливо огляделся.

Они стояли на песчаном полупустынном берегу, немного в стороне от жилых построек. За спиной Кевкамена покачивались на воде рыбацкие лодки и быстроходные скедии.

– Ну, я жду! Или ты струсил, хочешь сбежать? Не выйдет! Или я убью тебя в честном бою, или отведу на дромон. Но сначала ты мне скажешь, куда девал церковную казну из Иерусалима!

– Казну! Какую казну? – искренне удивился Катаклон и вдруг рассмеялся. – Ты меня с кем-то спутал, достопочтимый Тростейн. Я никогда не был в Иерусалиме.

– Рассказывай сказки кому-нибудь другому! Защищайся! Ты надоел мне! Или…

Остриё меча упёрлось Кевкамену в грудь.