– Ох и камень вы с души моей сняли, батюшка! Апоплексический удар! Слово какое ученое. Бедный Михаил Андреевич! Не старый ведь еще, но все под Богом ходим. Не забудьте весточку нам прислать и официальную бумагу, с подписями и печатями. Прощелыгу Житова только такое убедит. Берите яблочки моченые в дорогу, берите! Сами не захотите, так Ваську побалуете. Отпускаю с легким сердцем, вы же и тут все по закону сделаете, да? Медлить не станете. Кому польза, если душа малая умрет без докторской заботы? Вы уж подлечите хорошенько ее. Адресок вдовы Костаевского я вам черканул. Сговоритесь с ней. Ну, с Богом, Константин Егорович! Может, свидимся еще!

Приказчик широким размашистым жестом перекрестил воздух перед бричкой. Василиса сидела, вжавшись в борт, низко опустив голову. Косматый Василий свистнул, и лошадь дернула повозку.

Николя привык, что в первую очередь приезжие просят показать собор Нотр-Дам-де-ла-Мер, который недавно восстановили после разрушений времен Великой французской революции, когда новая власть особо невзлюбила культ Девы Марии. Но русская дама на прекрасном французском настойчиво спрашивала о подземном храме Сары ла Кали, цыганской святой, не признанной церковью. На цыганку женщина похожа не была совершенно, хотя лицо закрывала широкая шляпа с вуалью, а слишком плотное для летнего Сент-Мари-де-ла-Мер платье оставляло открытым только узкие кисти. Безымянный палец охватывало широкое обручальное кольцо, но сюда, на побережье, она приехала с пожилым отцом. Кажется, на лечение. Морской воздух, говорят, благотворно влияет на тех, кто борется с пагубными зависимостями. И пока старик посещал процедуры в дорогой лечебнице, мадам изучала город в одиночестве. Любопытство не порок, только когда оно не мешает зарабатывать, поэтому Николя без лишних вопросов пообещал отвести иностранку к крипте.

– По легенде, служанка-египтянка Сара спасла Марию Магдалину и Деву Марию. Разыгрался шторм, и их утлая лодочка не могла пристать к берегу, тогда служанка сорвала свои пышные юбки и сделала из них плот. Так обе Марии спаслись и в благодарность окрестили девушку. Цыгане считают ее первой христианкой своего народа. И святой, – болтал Николя, петляя в узких улочках. – Сара ла Кали значит «темная Сара». Ее еще иногда называют Черной Мадонной. В подвале церкви святилище – алтарь и статуя. Вам повезло: только недавно туда стали пускать нецыган. Я был там всего раз, но смогу показать…

– Не нужно. Я хочу сходить одна. Вы дождетесь меня, месье Николя?

Любопытство против денег всегда проигрывает, поэтому гид кивнул и устроился в теньке.

В подземном храме горели свечи, ярче всего вокруг статуи Сары ла Кали. Старая Луладджа разогнула спину и беззастенчиво уставилась на женщину, спустившуюся по узкой темной лестнице. Это святилище рома, и они вправе глядеть на пришлого человека, ведь сюда его мог привести только праздный интерес. Цыганка едва сдержалась, чтобы не сплюнуть, но тут же осенила себя крестом. Она не одобряла новых порядков. Иноземцы приносят деньги, но не всё на свете измеряется ими. Она достаточно пожила, чтобы понимать это.

Женщина сняла шляпу. Светлые волосы были собраны в тугой пучок, полностью открывая лицо с правильными чертами, красивое, если бы не уродливый бугристый шрам на щеке. Он привлекал все внимание, как любой явный недостаток. Чужестранка прошла к статуе святой, черное деревянное тело которой было скрыто под цветастыми юбками – любимым подношением верующих. Скоро нужно будет их убрать, иначе они полностью скроют фигуру вместе с венчающей ее голову драгоценной короной. Женщина выпрямилась, запрокинув голову, а после рухнула на колени, прижалась лбом к холодным плитам. Луладджа прислушалась – слова молитвы на чужом языке звучали непонятно, но горячо, исступленно.

– На, куколка, покушай да моего горя послушай. Покушай горя моего…

Никого.

И ничего.

Впрочем, нет. Что-то есть. Появилось. Внизу, под ногами, – твердь. Кстати, ноги тоже есть. Уже неплохо.

Теперь оглядеться. Голая безлюдная местность. То ли поле, то ли пустошь. Грязь. Такая грязь обычно в конце осени, когда вот-вот ударят морозы, вот-вот она замерзнет, но пока – вязкая и холодная. Пар изо рта. Если подует ветер, станет невыносимо зябко. Но штиль. Полное безветрие.

– Ванька! Ванька, ау? Ты меня слышишь?

Иван завертел головой. Откуда голос? Совсем рядом, под ухом.

Шею царапнули. Крохотный коготок. Иван скосил глаза. Птичка! Маленькая птичка у него на плече. Воробей? Черная голова, серая спинка, красная грудка… Нет, снегирь.

– Славка, ты?

– Ну наконец-то! Я уже минут десять тебя вызываю. Есть контакт!

– Слав, где я?

– Сейчас посмотрим…

Снегирь прыгнул на плече, расправил крылышки и взлетел. Описал полный круг над головой, вернулся и чирикнул:

– Уныленько. Плоско и грязно, причем во все стороны. Но…

– Что-то нашел?

– Возможно. Повернись на три часа. Видишь, там, на горизонте?

– Холм?

– Похоже. В любом случае больше тут нет ни фига. Идем?

Чем ближе Иван подходил к холму, тем более странным тот казался. Сначала он подумал, что это просто земляная насыпь. Потом разглядел светлые пятна по всей поверхности. И лишь оказавшись совсем рядом, понял, что это за пятна.

– Чистый Верещагин, блин! – чирикнул снегирь.

Большой, метров десять в высоту, холм был сложен из человеческих черепов. Старые, пожелтевшие, залепленные грязью, они скалились разбитыми челюстями и чернели провалами глазниц. Внизу черепа были совсем занесены глиной и переломаны, однако ближе к вершине попадались и целые экземпляры.

– Так, и что с этим делать? – спросил Иван.

Снегирь наклонил голову, разглядывая необычное сооружение. Скакнул по плечу и предложил:

– Лезть.

– Слав, ты чего? Что я там забыл, наверху?

– Ты не понимаешь. Во-первых, это явный знак. Часть культурного кода этих ребят.

– А во-вторых?

– А во-вторых, все равно вокруг пусто. Сверху, может, увидим что-то.

Иван потрогал ногой расколотый череп. Скептически хмыкнул.

– Святотатство? Лезть по ним – разве не будет осквернением? Мы не огребем за это?

– Да брось ты! – прощебетал снегирь. – Это ж не трупы, а кости. Им все равно.

Иван снова хмыкнул. Поставил ногу на ближайший череп, надавил. Тот противно скрипнул, расползаясь по шву.

– Лезь! – подбодрил снегирь.

Второй череп, забитый землей, оказался крепче. Иван старался выбирать такие, залепленные глиной и грязью. Либо участки, усыпанные бесформенными костями, в которых лишь угадывались переломанные скулы и челюсти с остатками коричневых зубов.

Так он понемногу продвигался вверх, все время озираясь. Местность вокруг, как ни странно, не прояснялась, а наоборот, словно уходила в какой-то туман, марево. И чем выше, тем это марево как будто становилось гуще.

Иван вновь глянул под ноги и вздрогнул от неожиданности. На том месте, куда он хотел шагнуть, оказался не очередной череп, а настоящее лицо. Абсолютно белое женское лицо.

– Слав…

– Тоже вижу, – откликнулся снегирь.

Иван наклонился, вглядываясь. Молодая девушка. Правильные черты. Разве что нос слегка заострен и линия бровей резковата, но назвать красивой ее можно без натяжки. Глаза закрыты, а веки и ресницы точно приморожены инеем. Волосы – видно, что когда-то были смоляно-черные, но сейчас почти совсем седые. Или тоже заиндевели?

– Кто это, Слав?

– Без понятия. Ты осмотрись пока, а я пробью по базе, может, чего отыщется…

– Стоп! – Иван поднял руку. – А тебе не кажется, что…

Он всмотрелся в лицо. С ним произошли мелкие, почти неуловимые, но все-таки перемены. Щеки стали чуть больше напоминать живые, хотя румянца не добавилось. На веках все тот же иней, но теперь они похожи на веки спящего человека, а не мерзлого трупа. Или все это – игра воображения?