– Почему? - удивлённо спросил я. - Только предупреждаю сразу, что не люблю готичные истории о маньяках убийцах. И сразу заткну руками уши, если услышу, что парфюмер убивал молоденьких невинных девушек и расчленял их тела, чтобы вытопить из подкожного жира всякого рода субстанции, а городские власти с ног сбились в поисках кровожадного потрошителя и бегали по ночам с чадящими факелами. Такие бредовые истории хороши для книг и театральных постановок, но в жизни всё обычно намного прозаичней.

На лице Диксона появилась странная улыбка.

– Слышал, Рифтон? Не стоит драматизировать, молодёжь этого не любит. Объясни, почему ты шарахаешься от этого Рива как от прокажённого?

Взгляд серых маленьких глаз Рифтона не выражал ничего, кроме испуга.

– Постараюсь вам объяснить, но умоляю, произносите имя этого человека шёпотом, а ещё лучше не произносите вслух, - дрожащим голосом попросил мэр.

Капачу не повезло. Два года тому назад, после реставрации монархии в Лютании, в этот городок прибыла целая партия политэмигрантов, бедных как крысы из Трущоб и кипучих как пробудившаяся страсть сорокалетнего девственника. С самого начала они стали устанавливать в Капаче свои порядки. Фактически, к исходу второго года лютанцы заправляли здесь всем. Они стали неофициальными хозяевами города, отодвинув местных чиновников на задний план.

Рифтон олицетворял в Капаче королевскую власть, лютанцы - настоящую.

– Проклятье! Мне приходится с ними считаться, - с горечью произнёс мэр Капача. - Эти парни запугали всех. Мы ничего не можем поделать! Были дураки, которые вставали им поперёк дороги, лютанцы превратили их жизнь в сущий кошмар.

Я изумлённо покачал головой. Такого у нас в столице не водилось.

– А полиция, городская стража… куда смотрят они?

– И полицейские, и стражники боятся лютанцев сильнее, чем начальства. У всех есть жёны и дети, мистер. Никто не хочет с ними распроститься.

– И кто заправляет этими лютанцами? - поинтересовался я.

– Тип по имени Броско. Жуткий человек, мистер. Для него убить - всё равно, что плюнуть. Хотя всю грязную работу обычно выполняют другие головорезы, Броско порой и сам не чурается.

– С вашими проблемами мы разобрались, и вот, что я заметил: вы совершенно спокойно называете имя главаря лютанцев, с ваших же слов отчаянного убийцу и жестокосердного негодяя, но при этом панически страшитесь упоминать Жака Рива. Он что, ещё опасней, чем Броско?

– Разумеется, нет, хотя от этих лютанцев всего можно было бы ожидать. На наше счастье Рив - покойник.

– Вы в этом уверены?

– Конечно, уверен. Если у вас возникнет желание, я могу вам дать почитать материалы, касающиеся его гибели. У вас не останется никаких сомнений.

– Если не возражаете, то я бы сперва послушал.

На лице Диксона застыло каменное спокойствие.

– Рифтон, не ходи вокруг да около. Расскажи нам подробности.

– Хорошо, - отрешённо согласился мэр. - Вам стоит побольше узнать о Риве. Его родители считались известными роялистами, он и сам придерживался монархических взглядов, а люди Броско бежали из Лютании, где их преследовали королевские войска. Между старой партией эмигрантов и новой сразу начались трения. Риву пришлось туго. Броско ставил ему палки в колёса, вымогал деньги, мешал бизнесу. Рив стал подумывать о том, чтобы свернуть все дела и перебраться в другой город, но не успел. Однажды, между ним и людьми Броско произошла драка, в которой Рив, защищаясь, случайно убил брата Броско. Рив бросился домой. Все видели, как он заскочил внутрь дома, но никто не видел, как парфюмер выходил обратно. Погони за Ривом не было: лютанцы побежали к Броско, чтобы сообщить ему страшную весть. Я слышал, что лютанец поклялся собственноручно прикончить Рива, но он не успел. Внезапно дом Рива загорелся, да так сильно, что никто не мог к нему подступиться. Очевидно, парфюмер по неосторожности зажёг какие-то из своих химикалиев, или захотел покончить с собой таким страшным образом. Потушить дом удалось только к вечеру, пожарные больше следили, чтобы пламя не перекинулось на соседние строения. В пожарище отыскали человеческие останки в истлевшей одежде. Мы считаем, что это было обгоревшее тело парфюмера. Но Броско до сих пор не верит в смерть Рива и рыскает повсюду, ищет возможные следы. Поэтому я и просил вас быть осторожным, если вы не хотите, чтобы лютанцы притащили вас на встречу со своим главарём. Поверьте мне на слово - эта встреча может обойтись вам слишком дорого.

– Спасибо за предупреждение, - поблагодарил я и пустился в размышления.

Броско не откажешь в интуиции. Имеющиеся у меня факты указывают на то, что Рив инсценировал свою гибель в пожаре и укрылся в столице. Кажется, я догадываюсь где и у кого.

Дальнейший ужин проходил в молчании, если не считать четырёх анекдотов, рассказанных мэром за столом. Я слышал их ещё во время пребывания в приюте, Диксон, вероятно, ещё раньше, но оба мы из деликатности промолчали.

Кормили в ресторане вполне прилично. Одно блюдо даже вызвало у меня желание поаплодировать повару - карась в сметане оказался таким нежным, что мне на миг показалось, будто я ем не рыбу, а суфле. К алкогольным напиткам притрагивался только мэр. Диксон за время ужина ни разу не пригубил из высокого бокала с вином, а я не стал пить даже пиво. Потом мы разошлись, пожелав друг другу спокойной ночи. Возможно, кто-то из моих собеседников был неискренним в пожеланиях, потому что эту ночь для меня сложно было назвать спокойной.

Большинство провинциальных гостиниц на ночь закрываются. Усталому путнику, прибывшему в городок после заката, приходится долго стучаться и колотить по двери руками, ногами и всеми подручными предметами, чтобы разбудить прислугу. Капач стал приятным исключением. Хотя на хронометре было уже два часа ночи, мне не пришлось брать постоялый двор штурмом. Сонный сторож с колотушкой, сидевший у двери, узнал во мне постояльца и сдержанно кивнул. Ручаюсь за то, что стоит мне подняться к себе в комнату, как он снова погрузится в дремоту.