Полностью спрятать след России в организации ирландского подполья я, конечно же, даже не рассчитывал. Учитывая те сотни рыжеволосых боевиков, что за последние десять лет прошли подготовку под началом моих егерей, получали практику на Кавказе, спрятать такое шило не стоило и мечтать. Кто-нибудь все равно обязательно бы проговорился, не сам так под пытками. Ну и непосредственно англичан тоже совсем идиотами считать было как минимум излишне самонадеянно. Они в таких играх разбирались, пожалуй, лучше всех на планете, не зря же построили огромную империю, над которой никогда не заходит солнце.

Вот только я надеялся, что мои спецслужбы смогут прикрыть столицу, и островитянам придется сосредоточиться на традиционной для них игре: подожги окраины Российской империи. На этой доске я был готов с ними поиграть и обернуть возможные проблемы себе на пользу.

Тут надо сделать небольшое отступление и парой широких мазков дать краткую характеристику процессов, стартовавших после того как Александр уступил мне реальную власть в стране и позволил рулить не сильно на него оглядываясь.

Политика по отношению к национальным окраинам начала меняться еще в 1823 году. Постепенно мы начали исправлять ситуацию, при которой те же финны в империи имели прав больше, чем обычный русский православный мужик. Конечною целью было полное уравнение в правах всех поданных, в независимости от национальности, языка или вероисповедания, но, конечно, до этого идеала было еще очень далеко.

Начал я с того что отторг Выборгскую губернию из состава ВКФ. Чухонцам это конечно не понравилось, однако тут я однозначно бы в своем праве — русские сначала дали, потом забрали обратно, не подкопаешься.

В западных регионах усиливалась работа православной церкви, открывались школы, имеющие в качестве основного языка преподавания — русский. После пожара в Королевской академии Або, и переноса ее в Гельсингфорс там, не смотря на явное недовольство местных, был введен единственный язык преподавания — русский. Ситуация, когда в Финляндии в академии преподавали даже не на финском, а на шведском, меня не устраивала коренным образом. Проще было просто закрыть учебное заведение чем плодить нелояльных центральной власти вельмож.

Тоже самое было сделано с университетом Дерпта — вообще какого черта древний русский город Юрьев называется на германский манер, для меня было большой загадкой — где ранее преподавание велось на немецком. Одномоментно такой переход сделать было сложно, поэтому замена немецких преподавателей русскоязычными растянулась на пять лет и закончилась лишь к концу двадцатых.

Естественно все эти «наступления на исконные права» нацменов изрядно нервировали, в их среде постепенно копилось недовольство. Было бы странно, если бы на это обстоятельство не обратили внимание на том берегу Ла-Манша. Потихоньку в Польшу, Прибалтику, Финляндию, на Кавказ и Среднюю Азию потекли деньги, оружие и всякого рода шпионы и советники. В Польшу потихоньку тонким ручейком, зачастую по поддельным документам возвращалась из Европы шляхта, которая после окончания наполеоновских войн — та часть, которая осталась в живых — оказалась там просто никому не нужна.

СИБ, жандармы, полиция как могли боролись с этой напастью, однако очевидно, что перехватить всех было просто невозможно. Слишком длинная была граница, да и техническое ее оснащение было совсем не на уровне 21 века. Ни камер, ни датчиков движения, ни завалящего спутника слежения на низкой орбите у меня не было. Все приходилось делать человеческими руками и ногами.

С другой стороны, меня такая ситуация, как бы странно это не звучало, устраивала. Вопрос с поляками, прибалтами и финнами все равно нужно было решать. Решать сейчас, пока Россия сильна, не вступила еще в сложные для себя и мира времена слома эпох и политических потрясений. Но для этого нужен был повод. Если с Кавказом понятно: там повод горцы давали регулярно, за что в итоге и расплачивались, то на западе я себя вести так же просто не мог. Поэтому план заключался в том, чтобы спровоцировать нацменов на бунт в нужный для нас момент, и отреагировать на него максимально жестко. Настолько жестко, чтобы никогда больше в будущем этот вопрос поднять было уже просто нельзя. За неимением потенциальных бунтовщиков.

— Уже делаем, Николай Павлович, — пожал плечами Бенкендорф. — Усилии меры по проверке документов, шерстим осведомителей, разгромили за два дня несколько притонов тут в столице. Ищем тех, кто может знать хоть что-то.

— Нужно понять откуда у них оружие и взрывчатка. Наши! — Я сделал приличный глоток коньяка, поставил стакан на сукно, и крутанул вокруг своей оси. Янтарного цвета жидкость внутри тоже закрутилась, облизала стенки стакана и опала вниз, оставив на стекле мелено сползающий «жирный» след. Призрак гибели Александра II явился в этот день буквально во плоти. Причем и пенять-то не на кого, сам, по сути, открыл ящик Пандоры. — Взрывчатка заводская, найди кто ее бандитам достал, найдешь и самую главную ниточку.

— Ищем, ваше императорское высочество, — Бенкендорф наткнулся на мой тяжелый взгляд и поправился. — Сделаем.

На этом, по большому счету, рабочая часть для и закончилась. Усталость вкупе с нервным напряжением и небольшой дозой алкоголя сделали свое дело, и я отрубился едва голова коснулась подушки.

Шеренга преображенцев, одетых традиционные для русской пехоты зеленые мундиры с красными — этот цвет был основным полковым для первого гвардейского полка — лацканами, ровно как на параде шагала по полю в сторону условного противника. При достижении какого-то, видимого только офицеру непосредственно командующему атакой, рубежа, гвардейцы остановились, вскинули винтовки и дали слитный залп в сторону расставленных на другом конце поля деревянных болванов. Тем такое отношение явно не понравилось: во все стороны полетели щепки, несколько мишеней, видимо закрепленных недостаточно крепко, банально опрокинулись навзничь.

Перезарядка: восемь-девять секунд для минимально тренированного человека — и еще один залп. После этого по команде того же офицера преображенцы примкнули штыки и ринулись на условного врага в рукопашную. Этого я уже совсем стерпеть не мог, покачал готовой и в сердцах пробормотал.

— Черте что. Полнейший провал, — сказано это было достаточно тихо, однако стоящие рядом «многозвёздные» генералы, увлеченно наблюдающие за учебной атакой, услышали мой комментарий и не на шутку всполошились. Им-то удаль гвардейцев, четкость линий и залповой стрельбы, а также молодецкий порыв, с которым преображенцы бросились в штыковую, явно понравились.

Летом 1828 года прошли ежегодные большие Красносельские маневры, в которых традиционно участвовала гвардия и полки столичного гарнизона. Впервые тут были представлены стальные орудия — пока еще все так же дульного заряжания — а также принятая на вооружение винтовка Маркова образца 1826 года.

Войска целых два месяца тренировались совершать марши, строить и штурмовать укрепления, отрабатывали различные придуманные штабными генералами ситуации. И вот в конце июля дошло дело до представления относительно широкой публике — мы все же пока еще держали разработку винтовки в относительной тайне, на сколько это вообще было возможно — последних достижений российского ВПК. Представление получилось мягко говоря сомнительным.

— Ваше императорское высочество, что-то не так? — Начальник Главного штаба генерал Дибич удивленно повернулся ко мне, не понимая, чем вызвано недовольство регента престола. Иван Иванович был ставленником Александра и лично меня особо не впечатлял. С другой стороны, и повода снять себя с должности он не давал, поэтому оставался при на своем посту уже достаточно длительный период времени. Поскольку большая военная реформа нам еще только предстояла, я просто не видел смысла начинать здесь и сейчас «подклеивать обои», если вскоре все равно начнется «перестройка всего здания».

— Все не так, — буркнул я в ответ. — Нахрена мы делаем винтовки способные прицельно бить на шесть сотен шагов и делающие восемь-десять выстрелов в минуту, если потом вот такие ротные бросают своих солдат под пули в штыковую. Чему вы вообще учите своих солдат, Иван Иванович?