Чтоб тебя! Ну и на хрена мне ТАКОЙ второй шанс? Почему мне не дали возможности довести принципиальное дело до конца — в той жизни?

Я выдохнул. Ладно, разберемся.

Спасибо и за это, жить — в любом случае лучше, чем не жить. И тело молодое — настоящий подарок. Кстати, как теперь выяснилось, мой реципиент оказался довольно крепким малым. Задатки определенно есть.

Что же мы имеем? Я — Гришка, погоняло мое — Нафаня, обыкновенная ростовская шпана. Еще до того, как я сюда попал, нахватал ворох проблем с блатными и другой шпаной. Собираюсь драть из страны с какой-то девкой в поисках лучшей жизни. Причем в долг, за бабки отца этой самой Лизаветы. Буду, значит, за границей устраиваться? Ну нет... не мое это, по Америкам-Европам прятаться. Не был за границей — и теперь не поеду, тем более, я в английском ни в зуб ногой, буду как. Да и еще не хватало, как на каком-нибудь «Титанике», с Лизой посреди океана затонуть. Точно тогда будем Джек и Роза.

Так что американская мечта — это не про меня. У меня попроще взгляды — где родился, там и пригодился. Время, конечно, не самое удачное, но выбора мне никто не давал. Будем крутиться. Как? Да как умеем — хмырей будем ловить, таких как Лось или те блатные из ресторана. Это я умею и, положа руку на сердце — люблю. По прошлой жизни не пригодился, задвинули меня в душный кабинет висяки разгребать — честный был чересчур, так в этой жизни, глядишь, другую карьеру сделаю.

Словно в подтверждение моих слов передо мной развернулась картина

На дороге остановилась пролетка, из нее вышла пожилой мужчина. Неизвестно откуда вырос паренек лет двадцати на вид, который как будто случайно зацепил мужчину плечом.

— Простите, ради бога! — парнишка поднял руки в извинение и был таков.

Мужчина пробурчал что-то себе под нос, а потом, опомнившись, хватился кошелька... Вот тебе и ответ, чем заняться — хмырей таких ловить. Правда, сложная это задачка — из шпаны и босяка превратиться в мента. Но опять же — чем сложнее задачка, тем больше она мне по нраву. Вспомнилась рожа моего теперь уже бывшего начальника, когда я глухари безнадежные раскрывал... А тут куда ни плюнь — криминал.

Дел непочатый край.

— Гриш...

Я встрепенулся, инстинктивно снова поднимая в руке финку. В переулке появилась Лизавета, вся заплаканная, а из-за ее плеча выглядывал кучер, бледный как поганка.

— Почему ты пошел с ними? — дрожащим голосом спросила она.

— Так покурить, — я пожал плечами, ни к чему говорить, что если бы не пошел, то ничем хорошим для нее эта встреча бы не закончилась.

— Накурился?! А ну садись в повозку, тебе покой нужен. Горе луковое. Завтра мы уедем из этой дыры на теплоходе и заживем по-настоящему!

При мысли об этом меня передернуло. Откуда вообще идет все это — там лучше, чем здесь? Ерунда ведь. Но вот в том, что мне нужно как следует выспаться, Лиза права. Я сунул финку во внутренний карман пиджака и вышел из подворотни. Перед тем как садиться, улыбнулся Лизавете и захотел чмокнуть в щеку. Сложилось впечатление, что именно поцелуя она ждала, а когда женщина чего-то хочет — проще сделать. Однако девчонка мягко отстранилась от меня.

— Что ты делаешь? На нас извозчик смотрит...

— И что? — не понял я.

Пусть себе смотрит, не видел, что ли, как молодые целуются. Тем более, я же не по серьезке, так, в щечку.

— Нельзя, если папа мой узнает, он тебя убьет... — прошептала Лиза сквозь стиснутые зубы.

Ясно. Понятно. Ну как хотите, наше дело предложить...

— Как-то не подумал, — я виновато пожал плечами и сел в экипаж.

Извозчик тронулся, унося меня в новую жизнь. Я уселся удобнее у окна, сложил руки на груди, спрятав их в рукава, и уставился на проплывающие мимо дома. Ростов пребывал в ужасающем состоянии — разруха, люди, снующие по улицам едва ли не крадучись, на лицах тоска и безнадега. И среди всего этого особо выделялись холеные, вальяжные бандиты, возомнившие себя местными королями новой жизни. Их сразу видно — взгляд надменный и улыбочки презрительные.

— Приехали!

Меня разбудил хриплый голос извозчика. Пролетка остановилась у кирпичного трехэтажного здания. Судя по крошившемуся кирпичу стен, рядом с домом проходили бои красных с белыми. Дом, как решето, был усеян следами от попаданий осколков снарядов. Никто даже не удосужился убрать кирпичную крошку... Ростову предстоял тяжелый период восстановления. Раны, нанесенные городу Гражданской войной, казались слишком глубокими.

На входе в подъезд зияла темнота — тут не было даже двери, внутри воняло мочой и сыростью. За отсутствием общественных туалетов, местные повадились ходить сюда (раз уж не закрыто), а жильцам, судя по всему, было не до этого. Хотя сколько их было здесь — таких жильцов? Я заметил, что половина окон в доме выбиты, другая половина покрыта толстым слоем пыли. Единственной жилой квартирой виделась дыра на последнем этаже, там я и жил. вспомнил теперь уже окончательно.

Поднимаясь по лестнице с большими деревянными перилами, я обратил внимание, что некоторые двери квартир взломаны. Красные ли, белые, но кто-то определенно занимался мародерством, во время боев под шумок вынеся все хоть сколько-нибудь ценное из квартир. Заглянув в одну из них, я увидел перевернутую вверх дном мебель — порылись тут знатно... Не знаю, куда подевались жильцы, но люди явно бежали, сверкая пятками, побросав пожитки.

Дверь моей халупы выглядела немногим лучше. Очень похоже, что ее тоже ломали, странно только, что не доделали грязное дело до конца. С минуту я стоял у двери своего нового старого дома, не решаясь постучать и переминаясь с ноги на ногу. Какое-то неприятное ощущение внутри, будто что-то сделал не так... не я, понятно, но прежний Гришка уж точно. Ну да хрен с ним, отвечать-то теперь мне, я постучал в дверь.

По ту сторону двери послышались шаги.

— Кто там? — раздался женский голос.

— Гриша, — сообщил я, недоумевая.

Секунда молчания, и дверь приоткрылась. На пороге стояла крупная женщина, на вид лет пятидесяти, завернутая в халат с кружевами, залатанный и потертый. Усталый взгляд, седые волосы с посеченными кончиками. Но при моем виде в глазах женщины появилась искорка, она как будто ожила и растаяла. Глядя на нее, я пытался понять, кто это передо мной. Родственница? Нет? И как эту тетю зовут, тоже не помню.

— Гришка, — она прикрыла рот ладонью, увидела рану на моей голове. — Кто тебя так, моего мальчика?

Честно говоря, после «моего мальчика» я малость напрягся — дама точно не моя мать, хотя свою нынешнюю мать я и не помнил. А родственница ли, или у прежнего владельца тела, мягко скажем, специфические вкусы на женщин? Ну, сейчас узнаем.

— Пуля-дура — зацепила, — прокомментировал я. — Зайду?

— То, что мы с тобой поругались, не значит, что ты будешь спрашивать разрешения заходить! — довольно резко ответила моя собеседница, а потом уже тише добавила: — Я тебя ждала, это твой дом, ничего не изменилось...

А что-то должно было измениться? Я попытался воззвать к прежней памяти, но там по этому вопросу стоял белый шум. Зашел внутрь. Дверь тотчас закрылась за моей спиной. Прежде, правда, женщина выглянула на лестничную клетку, осмотреться. Но ничего кроме обшарпанных стен не увидела.

— Ну и откуда у тебя такие вещи? — она сузила глаза, былая нежность испарилась, как будто ее и не было. — Вот паршивец, не ходил, значит, никуда...

— Никуда — это куда? — уточнил я, снимая новый, но уже немного запыленный пиджак.

Конечно, получать информацию в час по чайной ложке напрягает, мягко скажем. Мало того, что ты должен делать вид, что полностью в курсе, так еще думаешь, как бы не сболтнуть лишнего.

— Куда, значит... — глаза женщины превратились в щелочки. — Я, значит, последние деньги ему отдала, чтобы Гришенька в люди выбился, вещи распродала, а Гришенька идет и за эти деньги шмотки себе покупает!

Ни фига подача. Одежду я, вроде как, покупал за бабки отца Лизы. И вообще что ли — вырисовывается, что я альфонс? Не успел я проанализировать мысль, как тучная тетя начала набирать обороты.