– Итак, теперь нам известно, – сказала Сэммиш при переходе через реку, – что это был не он.

– Начало хорошее, – согласилась Алис. Внизу, под ногами, река с шумом билась о камни, как будто бог вкрадчивым голосом о чем-то вещал им обеим. Алис подмывало соскочить с каменного языка – нырнуть в воду, точно сама пучина стала ей вдруг подвластна. Хорошо, пока хватало соображения не разменивать жизнь на бедовый порыв. Лучше она вынет из заначки монету, найдет добрую пивную и будет петь, кутить, ликовать, окрыленная своим поступком. Да и то мечта, не более. Сейчас глубокая ночь, и Китамар дремал. Любой кабак уже опустеет, прежде чем она зайдет внутрь. Придется довольствоваться собственным обществом.

С приятным гулом в натруженных ногах она неспешно поднялась по склону Старых Ворот, вписываясь в пространство улочек, прорезавших тело холма. Как странно – она ведь никогда не ночевала за пределами Долгогорья такое долгое время. Будучи помладше, Алис каталась собирать урожай в загородные поля на востоке и изрядно там пробыла, но эта, нынешняя жатва была дольше, мрачнее и еще не закончилась.

В своей комнатушке она зажгла белую свечу – утром надо будет еще подкупить – и установила ее возле ящичка Дарро. Желтый воск его посмертного знака впитывал свет. Сэммиш залезла на кровать, поджав ноги. Ее мутно-карие глаза необычайно сияли, а улыбка вторила эхом опьянению Алис.

– Ты здорово потрудилась, – высказалась Алис. – Розыски синего плаща не привели нас к ответу, но ты поработала славно. Не расстраивайся, что это оказался не он.

Если улыбка подруги на миг и померкла, то, похоже, лишь потому, что ум Сэммиш уже устремился вперед. Алис привалилась к стене. Ее келья в толще холма была не выложена кирпичом, но вырублена в естественном камне. Алис слыхала, что зимой недра Старых Ворот не давали морозу проникать вглубь, но сейчас стена холодила плечи. Ее упоение начало угасать, хотелось удержать его – по новой раздуть докрасна, как уголья. Внезапно подступила усталость.

– На очереди Оррел, – сказала Алис. – Ты говоришь, его разыскивал Дарро. Что, если нашел?

– Или давай займемся ножом, – сказала Сэммиш. – Оррел то ли попадется еще, то ли нет, а нож – вот он здесь. Я могу показать его знакомому точильщику. Или поспрашивать у заказчиков. Может, кто-нибудь опознает.

«Нет» само подскочило к горлу, но Алис не дала слову вырваться. Мысль о том, что странный клинок надо будет вынести из ее каморки, дышала угрозой. Что, если нож не вернется? Что, если она утратит и этот кусочек Дарро? Да ну, сумасшествие. Брат – никакой не клинок. Никакой нож не призовет его обратно из пепла.

– Ну, я даже не знаю, – проговорила она.

– Обязуюсь беречь, – сказала Сэммиш и почти застенчиво добавила: – Уж я-то знаю, как не напороться на щипача.

Алис рассмеялась, и Сэммиш опять расцвела улыбкой. Эта улыбка все и решила. Алис достала клинок и ножны и вручила подруге с напутствием:

– Сделай все, что получится.

Сэммиш мялась в ожидании, стоя в подсобной комнате салона гадалки, пока пожилой мужчина, на деле заправлявший этим заведением, рассматривал на свету извлеченый из ножен кинжал.

– Похож на ваши ножи, – сказала Сэммиш. – Я подумала, может, вам будут знакомы насечки на лезвии?

Собственно гадалкой была ханчийка с одним глазом голубым, а вторым карим. От этого она выглядела таинственно и экзотично. Сейчас вещунья сидела в красном кожаном кресле и наблюдала за хозяином с весельем, которое Сэммиш не нравилось больше насупленности хозяина. Сэммиш не понимала, то ли та приняла лишку вина, то ли ее пьянило нечто иное. Так или иначе, с ней было что-то не то. Комнату затягивал полумрак, за исключением окна с раскрытыми ставнями. Оловянные зеркала обрамляли в ряд две стены, отражая искаженные образы их троих. На низком черном столике стояла большая серебряная чаша, до половины наполненная уксусным раствором – при гадании его нагревают, а после заливают яичные белки. Их призрачные завитки призваны показывать будущее. Смердело специями и ладаном.

Пожилой мужчина недовольно покхекал.

– Эти метки? – начал он. – Отчеканены под соборные руны. Жизнь и смерть, любовь и страсть. Истина и прорыв пространства между пространств. Всё как обычно. Начертание, впрочем, искусное.

– Серебро, – сказала Сэммиш. – Видите, вон тускнеет у рукояти.

– Посеребрение. Почитай, совсем не держится, – презрительно бросил тот.

Это не было посеребрением.

Пожилой управлял гадальным салоном все года на памяти Сэммиш. Девушка могла быть его дочерью или любовницей – или еще кем похлеще. Пора Сэммиш забирать клинок обратно. Не нравилось ей, как старик его держал.

– Говоришь, он связан с убийством? – спросил тот.

– Не говорю. Может, и нет, не знаю, – ответила Сэммиш, избегая сталкиваться с ним взглядом. – Раньше им владел кто-то другой.

– А больше не владеет, – хихикнул старик. – В общем, ладно. Ковка хромает. Заточку вряд ли будет держать, но как реквизит сгодится, есть в нем своя притягательность. Могу дать восемь медяков. Не больше.

Сэммиш растерянно покачала головой. Старик понял это по-своему.

– Нечего привередничать, – сказал он. – Дам десять – ты мне нравишься, и Арнал много лет дешево точил мне ножи. Но услуга за услугу. Будешь должна мне в ответ.

– Я не ищу, кому его сбыть. – С этими словами Сэммиш быстро убрала назад ножны. – Я только хотела узнать, что вы о нем скажете.

– Скажу о нем – десять медяков, – ответил старик. – Чего такой, как ты, девчонке делать с этаким кинжалом? Не собралась ли ты часом заняться моим ремеслом? Потому как я такого не потерплю. У людей вроде нас своей гильдии нет, но это не значит, что ты можешь влезть в наше дело и все сойдет с рук.

Теперь он держал нож за рукоять. Не сказать, что грозил им, но все равно у Сэммиш стянуло горло. Ей не победить, если вдруг пожилой мужчина решится на потасовку. Или нажалуется Арналу, что тоже плохо. Ей самой очень-очень хотелось принять его предложение, какое ни есть невыгодное, лишь бы уйти. Не будь речь о кинжале Алис, так бы она, наверно, и сделала.

– Нож чужой, продать не могу, – сказала она через ком в горле. – Верните его мне.

Он помедлил.

– Серебреник?

– Давайте вы просто мне его отдадите. Пожалуйста, – сказала она, и тут девица-гадалка расхохоталась. Смех прозвучал до того внезапно, что Сэммиш подпрыгнула. Старик свирепо зарычал, но не на нее, а на другую. И швырнул кинжал на черный столик.

– Как знаешь, – бросил он. – Это не клинок, а фуфло, только резьба занятная. Желаю согреться им в старости. А мне давно пора работать.

И с отмашкой вышел из комнаты. Сердитые шаги пробарабанили по коридору, затем по лестнице, а Сэммиш поскорей загребла кинжал и сунула в ножны. От пожилого продолжало веять угрозой, даже в его отсутствие. Она собралась уходить, как вдруг заговорила гадалка:

– Не бери в голову. Он рассердился только потому, что почуял легкий навар. У него уже есть покупатель.

– Покупатель?

Гадалка подалась вперед, с истомой, как кошка.

– Некоторое время назад заявилась одна иностранка. Выспрашивала про клинок, именно такой. Вплоть до насечек.

– Иностранка?

– Не местная точно. Вроде, по выговору, откуда-то с юга. Языком все прищелкивала. Завела разговор о серебряном ноже с чеканкой из этих вот слов.

– Вы можете их прочитать?

– Там выбито «Смерть Смерти». Как-то так. Переводы – не мой кусок хлеба. Деньги предлагала, хорошие. Золотом.

У Сэммиш свело живот при мысли о припрятанных Дарро монетах.

– Сколько золотом?

– Достаточно, чтобы ее не забыть. Если отдашь эту штуку за серебро, то совершишь самую неудачную сделку во всем Китамаре, а у нас тут город пройдох. – Улыбка гадалки затуманилась. Над ними скрипели шаги – старик мерил пол наверху. Сэммиш вообразила картину, как он, схватив оружие, подстрекает самого себя на кровавое дело. Разумно было бы исчезнуть, и немедленно.