— Это всё, на что я надеюсь. Обо всём остальном и о других возможных исходах… у меня пока нет ни сил, ни смелости думать.

— Извини, если выбил из колеи. Не знал, как лучше преподнести эту информацию.

Я помотала головой из стороны в сторону:

— Тебе совершенно не за что извиняться. Я, наверное, даже рада, что ты не стал ничего говорить о своей инициативе. Меньше ненужных волнений.

Я боялась пускаться в расспросы. Почему-то казалось, я могу услышать что-то такое, что поколеблет во мне зародившуюся надежду.

Тем более что Муратов-старший выглядел странно сдержанным для таких хороших новостей.

Я бросила на него мимолётный взгляд.

Нет, даже не сдержанным… Грустным?

Не припомню, чтобы я вообще когда-нибудь видела его в подавленном настроении.

Сейчас всё, связанное с ним, казалось мне странным и непривычным. Будто я заново открывала для себя человека. Даже не заново, а впервые.

— Мне важно было убедиться, что дело действительно получит ход. Если бы тебе вдруг по каким-либо причинам отказали в услугах, мы не остались бы без оперативных результатов.

Мы.

Господи, до чего всё сейчас запутанно и необычно…

— Конечно. То есть я понимаю. Тем более что у тебя куда больше возможностей и связей, — зачастила я, стремясь поскорее вытолкнуть и себя то, что меня волновало. — Только… извини, если лезу не в своё дело, но мне сложно отделаться от ощущения, что ты на самом деле не очень-то рад таким новостям. Может, конечно, мне показалось…

— Нет, — Муратов отпил из своего бокала и посмотрел в сторону, — тебе не показалось.

— Расскажешь? — рискнула я, на самом деле не особенно-то и надеясь, что Муратов примется со мной откровенничать.

Да, мы, конечно, неожиданно и совершенно непрогнозируемо сблизились. Но я по-прежнему считала это каким-то сбоем в матрице.

К моему удивлению, вопрос он встретил усмешкой. Алекс качнул головой.

— Странное ощущение, — помолчал. — И не думаю, что это эффект от выпитого.

Я силилась сообразить, о чём это он. Неужели действительно сморозила какую-то несусветную глупость.

— Извини. Я просто подумала…

— Нет, — перебил он. — Нет, дело не в этом. Но для меня это совершенно новое ощущение.

Я молча приподняла брови. Он это заметил и пояснил:

— Когда у тебя чем-то искренне интересуются. Не проинформировать просят, не от скуки бросают вопрос, а обращают внимание на твоё состояние и задаются вопросом.

Такое откровение было до того неожиданным и до того не в характере Муратова-старшего, что я невольно покосилась на его всё ещё наполовину полный бокал.

Но мужчине его роста и комплекции явно требовалось куда больше, чем пара глотков, чтобы основательно захмелеть и достичь того уровня раскрепощённости, когда балом правит неприкрытая откровенность.

— Звучит так, будто вы никогда и ни с кем по душам не говорили, — я смущённо одёрнула рукав своего рабочего свитера.

— У нас в семье это не особенно принято. Не приветствуется, — и на мой вопросительный взгляд он отрицательной качнул головой. — Долгая история.

А я уж думала, меня ничто не смогло бы сейчас переключить с мыслей о предстоящей миссии.

— Некоторое время назад я почти всерьёз предполагал, что нечто такое было у нас с Егором. Но, судя по всему, ошибался.

Я тоже так думала. Всегда так думала. Кажется, Егор никогда и ни с кем так охотно и подолгу не общался, как со страшим братом.

— И осознание этого, кажется, ударило по мне больнее, чем я предполагал.

Муратов криво усмехнулся, будто в душе сам над собой потешался. Мол, винить ему больше некого, кроме себя самого.

— Это как-то касается… нашей нынешней ситуации?

От одной только мысли об этом сердце начинало неконтролируемо колотиться. Мне вдруг страшно стало услышать ответ. Раз уж даже Муратова что-то в происходившем погрузило в такую меланхолию…

— Напрямую, — придавил он меня одним-единственным словом. — То, что я считал откровенностью, может оказаться обманом. Он лгал не только тебе и окружающим. Он и мне лгал чёрт знает сколько.

Муратов посмотрел на меня, и синие глаза потемнели.

— Только не вздумай переживать о сыне. С ним всё будет в порядке.

Так бывает, что затянувшееся волнение уже не мобилизует и работает наоборот, против себя. Во всём начинаешь усматривать намеренную двоякость, недосказанность, недобрый умысел. Понемногу теряешь способность мыслить ясно и более-менее здраво. Всё начинает казаться как минимум полуправдой.

Вот и сейчас… Муратов намеренно меня утешал? Что-то недоговаривал, потому что пугать не хотел? Чтобы я на ночь глядя себя не накручивала?

— О чём он лгал? — подушечки пальцев, покрывшись испариной, начинали скользить по тонкой ножке. — Егор. О чём он врал тебе всё это время?

Но нет, непохоже, чтобы Муратов гадал, как меня успокоить. Он явно думал о чём-то своём. О слишком личном.

— Как минимум о своей успешности и самостоятельности. Кажется, его эго не позволяло ему признать, что не всё у него получается. Он видел во мне не поддержку и помощь, а…

— …соперника, — машинально закончила я, чем привлекла его пристальное внимание.

Синие глаза удержали мой поневоле испуганный взгляд.

— Ты, конечно, бизнес имеешь в виду, — голос Муратова неожиданно сделался ниже и глубже.

По спине у меня побежали мурашки.

Я ведь это имела в виду?

— Да. Конечно. Он часто любил пошутить, что привык плестись в отстающих, — пробормотала я, припоминая горькую иронию мужа, которой я прежде не придавала большого значения. — Говорил, что равняется на тебя. И что сделать это несложно, потому что ты всегда впереди.

Муратов подался вперёд, отставив бокал на столик, приютившийся у дивана.

— Это не так, — он сделал шаг мне навстречу. — Не всегда.

Я следила за его приближением, гадая, о чём он сейчас говорит.

— Однажды он меня обошёл. По-крупному. Настолько по-крупному, что это можно считать полноценным реваншем.

— Мне жаль… жаль, что между вами тоже всё очень непросто, — почти прошептала я, с тревожной отчётливостью понимая, что сейчас произойдёт нечто неотвратимое. — Я очень надеюсь, что это как-нибудь разрешится. Может… может, когда мы с Лёшкой исчезнем из поля зрения… Кстати, знаете… я ведь забыла сказать…

Я вдохнула, сдерживая охватившее меня бешеное волнение от его близости.

— …хотела сказать, что мне перезвонили. Нас примут уже послезавтра. Завтра я навещу Лёшку, чтобы предупредить…

— Правильно, — Муратов кивнул. — Суток на подготовку нам хватит. Я отдам необходимые распоряжения.

— Спасибо, — шепнула я, не сопротивляясь, когда он молчаливо принял бокал из моих рук и отправил его на столик, в компанию к своему.

— Настоящей благодарностью с вашей стороны было бы никуда не исчезать после того, как всё закончится, — он возвышался надо мной, и я начинала дрожать от напряжения. — Ваше исчезновение из своей жизни я посчитал бы чёрной неблагодарностью.

И я не должна была задавать этот вопрос.

Потому что, может, поверить в это было и невозможно, но ответ уже знала.

— Почему?

Сгиб его указательного пальца неожиданно оказался у меня под подбородком. Мягко подтолкнул меня вверх.

Для ответа.

— Почему? — она смотрит на него с затаившимся в ясных глазах волнением.

Почему?

Потому что когда ты смотришь на меня вот так — открыто и беззащитно, я хочу тебя даже больше, чем в принципе кого-то можно хотеть.

Это… больно. Я уже привык легко получать всё, что хочу. И я могу получить всё, что хочу. Всё, кроме тебя.

Почему…

Потому что ты добровольно мне открываешься. Ты не просто на меня смотришь. Ты меня видишь. Видишь во мне человека. Не денежный мешок, не полезную функцию, не связи и власть, не лакомый кусок привлекательной плоти. Ты видишь меня.