— Тик-так, — застучал метроном, — тик-так!

— Алексей, вы слышите мой голос? Понимаете мои слова?

Леша, не открывая глаз, кивнул.

— Ваш разум свободен… вы можете видеть все, что захотите… вы парите над городом, словно птица… и вспоминаете свое прошлое…

— Тик-так… — продолжал работать метроном, и даже я чуть было не задремал от этого методичного тиканья и размеренного голоса Будникова.

— Вот вы совсем еще ребенок, делаете первые шаги, но постепенно ваши воспоминания несутся вперед… вы взрослеете… становитесь старше… и, наконец, видите день, когда случилась беда!..

Леша сжал кулаки и напрягся всем телом. Степан Григорьевич продолжал:

— Вы вспоминаете этот день до мельчайших подробностей… утро… обед… вечер… вы видите все детали, вновь слышите все разговоры… всматриваетесь в лица всех, кого встретили тогда…

Будников замолчал. С начала сеанса, наверное, минут пятнадцать-двадцать. Я так и сидел в ногах у Лехи, а Степан Григорьевич примостился на стуле. Мы ждали.

— Теперь вы возвращаетесь обратно в реальность… на счет три вы откроете глаза… раз… два… три!

Будников остановил метроном, Леша ошалело очнулся, потряс головой и сел на кровати, спустив ноги вниз. Я заметил, что белки его глаз были кроваво-красного цвета.

— Как чувствуете себя, юноша? — Будников проверил пульс на его запястье, потрогал лоб.

— Это было… — мой друг не мог подобрать слов, — невероятно. Я словно пережил всю свою жизнь с момента рождения и до сегодняшнего дня! И эти воспоминания — они казались такими четкими, настоящими… наверное, вы долго ждали? Сколько времени прошло? Сутки? Двое?

— Четверть часа или чуть больше. Это нормально, что для вас и для нас время текло по-разному. Скажите, главное, вы обрели вновь то, что потеряли?

Леша чуть нахмурился, вспоминая, а потом резко вскочил на ноги.

— Димка, надо бежать! Они хотят уничтожить состав с танками!

Через минуту мы уже вывалились из теплого дома в промозглую слякотно-мерзкую ночь, застегивая на бегу пуговицы курток. Будников так и остался в моей комнате, не понимая, что произошло, но сейчас нам было не до него. Леха вспомнил нечто важное, и, главное, я полностью ему верил.

Носов быстро запыхался, но стремительно несся вперед, не оглядываясь на меня, словно гончая, которая взяла след и пытается достичь невозможного.

Я легко нагнал его и схватил за отворот куртки:

— А ну-ка, стоп! Короткий доклад по существу!

Леха все рвался вперед, но я держал крепко, и, наконец, он смирился и заговорил:

— Сегодня уходит состав с бойцами и танками! Они хотят устроить диверсию! Ты понимаешь? Мы должны успеть всех предупредить!

Про состав я знал, сам грузил танки на платформы несколько дней подряд вместе с Евсюковым и Васютиным, и как раз сегодня в десять вечера он должен был отправиться с заводских путей, доехать до вокзала — это двадцать-тридцать минут, загрузить красноармейцев в теплушки — еще час, и сразу двинуть на Свердловск. Сейчас часы показывали четверть двенадцатого, значит, состав, скорее всего, еще находился на вокзале.

— Ты знаешь, кто диверсант? — этот вопрос был ключевым.

— Я не видел лица, слышал только его голос, — Леха чуть не плакал от злости и бессилия, — тем вечером я следил за Зуевым. Он встретился с каким-то человеком под транспортным мостом, там темно и безлюдно. Они разговаривали между собой минут пять… мне удалось подслушать… не все, но кое-что я узнал. Потом меня ударили сзади, и все, провал в памяти.

— И что ты услышал?

— Они хотели саботировать производство и устроить ряд диверсий. Но потом видимо что-то пошло не так, и бригада погибла.

— Саботировать?

— Повредить уже опломбированные машины. Ты же знаешь, способов много. Сунул спичку в бак или повредил электропроводку, и танк вышел из строя. А проверять его до момента начала разгрузки уже никто не будет.

— А сегодня что?

— А сегодня, — траурным, как на похоронах, тоном ответил Носов, — они просто пустят состав под откос. Дадут поезду разогнаться, и подорвут мины. У них уже должно быть установлено два-три заряда, каждый по десять килограмм взрывчатых веществ. Помимо гибели состава и людей, это полностью прервет движение минимум на сутки или больше, а потом начнут срабатывать остальные МЗД*, с другим сроком замедления.

*Мины замедленного действия.

— Но кто они? О ком ты говоришь, если вся бригада погибла?

— Есть тот, с которым встречался Зуев. И есть второй, который ударил меня. Тогда они не успели, но позже могли установить заряды, на это двоих человек хватит.

— А почему они так долго тянули?

— Не знаю, но сегодняшний состав они точно не пропустят!

В его голосе было столько убежденности, что я сдался.

Так, примем за аксиому все, что он рассказал. И что у нас получается?

Теорию я знал неплохо. Обычно при благоприятных условиях местности и при отсутствии войсковой охраны на коротком участке в пару километров диверсанты могли установить от сорока до сотни МЗД и до тридцати мин прикрытия. Инструкция при установке мин гласила: расчетное расстояние между двумя соседними МЗД — не менее двухсот метров, чтобы избежать взрыва соседней мины от детонации предыдущей и затруднить ее обнаружение; ставить разное время замедления, чтобы противник не мог определить протяжение минного поля; первый взрыв должен случиться не ранее пяти суток с момента установки последней мины, чтобы за это время по естественным причинам, как дождь, ветер, снег, устранились демаскирующие признаки. Понятное дело, что три месяца заряды не могли находиться в состоянии готовности к подрыву — слишком долгий срок. Зуевцы погибли еще в декабре. Что-то у них пошло не так. Ошибка или кто-то из бригады намеренно совершил диверсию среди диверсантов? Может, совесть проснулась? Теперь я этого уже не узнаю, но итогом той истории стало главное — бригада перестала существовать. Человек, отдающий приказы, остался без исполнителей. Максимум, с одним-двумя помощниками. Отсюда и тишина все последующие месяцы. Сам он светиться не хотел, видно, подбирая новых кандидатов в рабочей среде.

Если таковые нашлись и успели подготовить МЗД, преимущество которых заключалось еще и в том, что, помимо задержки движения, уничтожался не единичный состав, а до двадцати пяти паровозов и сотня вагонов с грузом или живой силой. Кроме того, хорошо замаскированные МЗД из-за рельсов было очень трудно определить миноискателем. Поэтому «противник» был бы деморализован и мог отказаться на долгое время от использования сомнительного участка железнодорожного полотна, до тех пор, пока саперы не пройдут весь промежуток дороги по нескольку раз кряду. МЗД закапывались на глубине от восьмидесяти сантиметров до одного метра, а такая работа для двух опытных минеров занимала не меньше получаса. Получается, времени у новой группы было более чем достаточно. И теперь я был уверен, что последнюю партию машин они решили сегодня критически повредить или полностью уничтожить, как повезет. И красноармейцев, разумеется, тоже.

Я заметил на углу характерную будку телефона-автомата и бросился к ней.

— Дай десять копеек! Быстрее!

Леха зашарил по карманам в поисках мелочи, но я уже сообразил и набирал бесплатный номер экстренного вызова милиции «02». К счастью, трубку сняли почти мгновенно.

— Милиция, вас слушают! — раздался усталый женский голос.

— Хочу сообщить о чрезвычайно происшествии! — затараторил я, голос предательски срывался на фальцет, и я ничего не мог с этим поделать. — Немецкие диверсанты планируют пустить под откос поезд с танками. Это случится в ближайшие минуты! Примите меры!

В трубке какое-то время молчали, потом женщина на том конце провода все же ответила:

— Мальчик, ты понимаешь, что совершаешь сейчас серьезное правонарушение? Тебе просто захотелось побаловаться, но шутить такими вещами нельзя. Я сделаю вид, что ничего не слышала, и не буду заносить твой звонок в журнал… но больше так не поступай!