Вот же привязалась, и не отделаться, придется идти. Иначе начнут бучу поднимать, а мне ругаться с ними никак нельзя. Я так думаю, во многом от заводских ячеек и будет зависеть, кого примут в корпус, а кого нет. Положительная рекомендация нужна обязательна, а ее придется заслужить.

— Понимаешь ли, Маша… — начал было я, но девушка меня тут же сердито перебила.

— Меня зовут Мария, или товарищ Снегирева! А эти унижающие женское достоинство сокращение попрошу оставить при себе!

Вот так! Какая молодая, а уже феминистка. Нет уж, если ее сразу не поставить на место, обязательно сядет на шею.

— Знаешь что, товарищ Снегирева, а не кажется ли тебе, что среди комсомольцев не должно быть места половым различиям. Мы все друг другу в первую очередь товарищи! Какая первая и главная задача комсомольца?

— Какая? — чуть опешила от моего напора Маша.

— Учиться! Без знаний нельзя построить коммунизм. Согласна со мной?

Снегирева кивнула, я же продолжал:

— А вторая важнейшая задача — применить эти знания и умения на благо страны, и передать их другим, показав своим примером, что комсомол — самое передовое молодежное движение во всем мире! Вот мы с товарищем Носовым наши знания и применяем на практике, поэтому и на собраниях не часто бываем. Но ты не думай, что мы манкируем своими обязанностями. Перед новым годом к нам на завод приедут репортеры из «Челябинского рабочего», и я расскажу им о той работе, которую каждый день самоотверженно проделывают комсомольцы нашего завода! Уверен, этому примеру последуют многие и многие молодые люди нашего города и области! Думаю, что общее фото нашей ячейки, которое разместят в газете, покажет всем честные и открытые лица нашей заводской молодежи! Что скажешь теперь, товарищ Снегирева?

Второй раз за день я прибегнул к палочке-выручалочке в лице еще незнакомых мне репортеров, и второй раз этот фокус сработал на «ура».

— Да ты что? Правда? Будет фото в газете? — весь ее пафос как рукой сняло. Маша зарделась, словно юная девочка, кем она, собственно, и являлась. — И лица будет видно? И мое тоже?

— Конечно! Подаришь газету всем родственникам и друзьям! Пусть знают, какое важное дело ты, товарищ Снегирева, делаешь! Они будут тобой гордиться!

— Ой, Буров… Дмитрий… какой же ты молодец, что договорился об этом интервью! Мы-то считали, что ты зазнался после публикации, а ты оказался вовсе не таким! Но на собрание сегодня все же оба приходите, хорошо?

Я обреченно кивнул.

— Будем!

Снегирева убежала, легко, как на крыльях. Ко мне тут же подошел Леха и поинтересовался, кто это была такая, вся из себя красивая, и что хотела. Он столь мечтательно смотрел вслед Маше, что я заподозрил неладное.

— Смотри, это не просто девушка — это целый помощник комсорга! Пискнуть не успеешь, навесит на тебя обязательств, не разогнешься!

— Ничего, — светло улыбнулся Леха, — вытяну, я крепкий!

— Уж не влюбился ли ты, братец? — чуть прищурившись, протянул я.

Алексей покраснел не хуже Маши и замахал в мою сторону руками.

— Скажешь тоже! Вот еще!

— Ну-ну… все с тобой понятно. Кстати, эту прелестную фемину зовут товарищ Мария Снегирева, и никак не Машка или Маша — скажешь ей такое, возненавидит навсегда! Да, сегодня нам нужно пойти на собрание ячейки. Явка обязательна, или же нам сделают секир-башка!

— Я готов! — встрепенулся Леша, не ожидавший, что столь скоро сумеет вновь встретиться с объектом своей внезапной симпатии.

— Еще бы не готов, — ухмыльнулся я. — Но перед собранием мне нужно нанести еще один визит.

Отправился я, разумеется, к Настасье Павловне. В прошлый раз расстались мы с ней не лучшим образом, в чем виноват был исключительно я сам. Нечего было грубить девушке, пришедшей в больницу помочь моему другу. Видите ли, настроение у меня в то утро не задалось, идиот! И как теперь к ней подходить? Придется извиняться, а у меня, как назло, ни цветов, ни конфет… их и взять то негде, даже если бы подумал об этом заранее. Впрочем, будь что будет, прорвемся!

С таким настроем я постучал в дверь кабинета, более всего опасаясь застать там пожилую Изольду Генриховну, которую я по какой-то неведомой причине опасался. Но мне повезло, я услышал негромкий голос Насти, приглашающий войти.

С повинной головой, я вошел в кабинет, не поднимая глаз, дошел до стула, сел и сложил руки на коленях. Молчание затянулось. Наконец, я осмелился посмотреть на девушку и наткнулся на ее ответный слегка насмешливый взгляд.

— Буров, — обвинительным тоном произнесла Настя, которая сегодня выглядела особенно хорошо, — опять ты!

— Я! — пришлось мне подтвердить очевидное. — Пришел проверить свое здоровье, которое я могу доверить исключительно вам.

— Подлизываешься? — правильно поняла Анастасия. — Ну-ну!..

— Прошу меня извинить за прошлый раз. Был не прав. Каюсь.

Она с сомнением взглянула на мою физиономию и, видимо, не обнаружила там ни малейших следов раскаяния, потому что глубоко вздохнула, потом провела рукой по волосам, поправляя выбившуюся из-под шапочки прядь, и спросила:

— Что же мне с тобой делать-то, Буров? Может, подскажешь?

— Подскажу! — обрадовался я тому, что она, кажется, уже не сердилась и ругаться не собиралась. — Любители ли вы театр, как люблю его я?

— Театр? — удивилась Настя. — Конечно, люблю! — и тут же вновь подозрительно нахмурилась: — Что за вопрос? К чему?

— Дело в том, что у меня есть… хм… будут два билета на спектакль московского Малого Академического театра! Дают знаменитую комедию «На всякого мудреца»…

— «…Довольно простоты», — дополнила выскочившее у меня из головы название Настя.

— Вот именно так и называется! — простодушно развел я руками. — Вот только спектакль будет проходить в новогодний вечер, а после там концерт и танцы… если вас это не смущает, я бы хотел… — тут я вновь замялся, словно подросток, опасаясь отказа, и все же, собравшись с силами, физическими и душевными, закончил фразу: — пригласить вас!

Анастасия Павловна смотрела на меня, наверное, целую минуту, даже не оценивающе, а словно просвечивала насквозь рентгеном своих глаз. И я сразу вспомнил, что тело мое еще слишком худое и корявое, руки и ноги торчат, словно палки, лицо слишком мальчишеское, первые усики лишь начинают пробиваться, одет я во все старое, чуть маленькое по размеру — в общем, выглядел далеко не прекрасным принцем, даже если не брать в расчет отсутствие белого коня.

Но в этот раз я не позволил себе даже намека на пошлость или вульгарность, приглашение делал самым серьезным тоном, на который только был способен, и в глазах у меня была такая надежда на чудо, что Настя сдалась.

— Хорошо, Буров, я схожу с тобой в театр… и останусь на концерт, — про танцы она умолчала, — но обещай мне, что будешь вести себя достойно!

— Клянусь! Честное комсомольское! — я радостно подскочил со стула и в мгновение ока покинул кабинет, пока Настя не передумала.

— Стоять, а осмотр? — донеслось мне вслед.

— Я абсолютно здоров! — крикнул я в ответ и скрылся за поворотом.

Мысли мои путались, я даже представить не мог, что Настино согласие столь важно для меня. Словно весь мой предыдущий опыт внезапно испарился, и я вновь стал прежним парнишкой, впервые пригласившим понравившуюся девушку на свидание. А то, что это будет именно свиданием, я и не сомневался. И был уверен, что Настя это тоже прекрасно понимала!

Вот только теперь передо мной вставал материальный вопрос. Срочно нужны деньги! Тех, что взял у Лехи, все равно не хватит. У тетки занять, конечно, можно, но это стыдно. Ладно бы еще на что-то важное, а то девицу выгулять. Нет, позориться и просить не буду, сам раздобуду необходимую сумму.

Была у меня одна идейка, которая могла сработать. Дело предстояло опасное, но если выгорит — денег хватит надолго. Я задумал потрясти местный криминальный элемент, устроить экспроприацию экспроприаторов согласно ленинским заветам. Конечно, Владимир Ильич имел в виду в первую очередь капиталистов, но ведь никто не отменял вывод, сделанный им же: «Лишение эксплуататоров собственности — законный, справедливый акт, представляющий собой возвращение трудящимся того, что принадлежит им по праву как подлинным создателям богатства, насильственно отнятого у них». Что это значит? Все просто: грабить грабителей — достойное занятие!