Щеки Элизы побагровели, она гордо выпрямилась и ответила:

– Меня устраивает расположение комнаты моей компаньонки.

Они смотрели друг на друга, как два драчливых сорванца, но в конце концов Риордан усмехнулся и нарушил молчание:

– Элиза, неужели вы хотите все эти долгие семь дней провести в мелочных ссорах со мной?

– Напротив, я предполагаю, нам удастся относиться друг к другу терпимо, – улыбнулась Элиза.

– И у нас это, безусловно, получится. Если, конечно, вы своими глупостями не доведете меня до белого каления и не вынудите выкинуть вас со смотровой площадки в каком-нибудь живописном захолустье.

Элиза взглянула на Риордана из-под полуопущенных ресниц и увидела в глубине его глаз искорки смеха.

– Я постараюсь вести себя хорошо, – пообещала она.

– Да уж, пожалуйста, а иначе я уволю вашу компаньонку. И тогда волей-неволей вы окажетесь наедине со мной, в полной моей власти. Уж лучше смерть, чем такая судьба, а?

Хорошее настроение не покидало их с того самого момента, как тронулся поезд. Они радовались красоте медленно проплывающих улочек и площадей Чикаго, его живописных окраин, а открывшееся взору озеро Мичиган лишило их даже дара речи: оно было похоже на огромный оловянный шар, сливающийся у горизонта с серебристым небом.

Вдоволь насмотревшись в окно, они принялись играть в шахматы. У Риордана была великолепная шахматная доска с фигурами из слоновой кости. Правда, он тут же разбил Элизу в пух и прах. Но, не привыкшая к проигрышам, Элиза решила стоять до конца, она предложила сыграть еще одну партию, но на довольно оригинальных условиях: перевернут доску и поменяются фигурами так, чтобы она играла его – выигрывающими, а он – проигрывающими.

– Как хотите, Элиза, но я все равно обыграю вас, – сказал Риордан.

– Посмотрим! Хоть вы, похоже, и вправду искусный игрок…

Прошло еще десять минут, и Риордан радостно провозгласил:

– Шах. И мат. Ну вот видите, я выиграл. – Соперники отпраздновали конец игры взрывом дружного смеха. Зато Элиза обставила Риордана в триктрак и в довершение всего показала ему несколько карточных фокусов, которым ее научил отец.

С наступлением сумерек они направились отобедать. Вагон-ресторан встретил проголодавшихся посетителей изысканными ароматами экзотических блюд и сиянием начищенного серебра и хрусталя.

Во время обеда у Элизы и Риордана возникло хрупкое в своей неуловимости ощущение близости друг другу и отрешенности от внешнего мира. Они в основном молчали, но тишина… Таинственная тишина вовсе не тяготила душу, не обволакивала неловкостью и смятением. Случайные огни и едва заметные силуэты деревьев, мелькавшие за окнами поезда, еще больше подчеркивали их отрешенность от, казалось, надоевшего уже навсегда мира людей. Они впервые за долгие месяцы оказались действительно наедине. Им некуда и незачем идти. И совершенно одни, никто даже не имеет права войти к ним з вагон без приглашения… Но появилась Нелла и принялась торопливо собирать со стола грязные тарелки.

От неожиданности у Элизы задрожала рука, и серебряная вилка звякнула о бокал. Она смутилась, словно испугавшись, что выдала свои чувства.

– Элиза. – Голос Риордана срывался. – Бог мой! Когда свет от канделябра вот так падает на ваши волосы, они кажутся чистейшим золотом, излучающим такое сияние, такое тепло… – Он стремительно поднялся. – Пойдемте назад, в тот вагон.

– Но…

– Я хочу любить вас. Слышите, Элиза… Любить. – Риордан не сводил с нее горящих желанием глаз.

Элиза не могла больше противиться самой себе и, молча поднявшись, пошла за ним.

Риордан закрыл дверь на ключ, повернулся к Элизе и подхватил ее на руки. Она прижалась к его груди, ошеломленная, потрясенная всепоглощающей страстью, охватившей ее. Внезапно слабость, подобная наркотическому опьянению, разлилась по телу Элизы, и все ее существо наполнилось томительным желанием.

Она хотела быть с ним! О, как она этого хотела!

Испить до конца заветную сладость, в тысячу раз более нежную и изысканную, чем все изведанное ими раньше.

Риордан внес ее в одну из затемненных спален.

– Здесь все специально для тебя, – прошептал он, опуская Элизу на кровать, покрытую тончайшим шелком.

Элиза, по-прежнему обнимая его, едва слышно спросила:

– Для меня?

– Да, я решил одну свою мечту воплотить в жизнь. Эта комната… она… Сейчас ты все увидишь и поймешь!

Элиза недоуменно вскинула брови. Риордан встал и зажег газовый рожок, мгновенно заливший комнату золотистым светом.

В первый момент Элиза ничего не поняла, только изумленно оглядывалась вокруг. Вся комната целиком – кровать, гардины, стены, мебель, даже дверь – была цвета густого янтарного меда. Этот цвет завораживал, делая пространство зыбким и подвижным – оно то сужалось, то раздвигалось до немыслимых пределов. Игра света и тени придавала комнате волшебное очарование: все грани между возможным и невозможным исчезли бесследно.

Вздох потрясения вырвался из ее груди. Элиза почувствовала, как в ее лоне растет иссушающая жажда плотского удовлетворения. Все вокруг в точности повторяло оттенок ее волос – тяжелых вьющихся локонов, рассыпавшихся теперь по подушке. Окружающее сливалось с ней. Роскошная чувственность обстановки и сладостный дурман, пропитавший каждый дюйм золотистой спальни, отражали огонь желания в самой Элизе.

– Что ты об этом думаешь? – спросил Риордан.

– Я… Я никогда не видела… – Элиза не знала, что ответить. Ее взгляд упал на огромные букеты роз, стоявшие в высоких напольных вазах: пастельные соцветия одних напоминали теплые тона разрумянившихся щек, персиковые лепестки других были схожи с оттенком ее бархатистой кожи. О чудо, Риордану удалось подобрать самые утонченные соответствия женской красоты в природе! Но что больше всего придавало комнате неизъяснимый флер загадочности и что больше всего изумило и восхитило Элизу, так это воздух. Воздух, полный удивительных, доселе неизвестных ей тропических благовоний.

– Риордан… – прошептала Элиза, с трудом переводя дыхание.

– Я хотел, чтобы эта комната повторяла тебя. Конечно, это всего лишь жалкий слепок с твоей божественной красоты. Но я надеюсь, тебе понравится здесь.

Понравится?! Элизе хотелось ответить ему, но… Где найти слова, достойные ее чувств?! Она беспомощно развела руками.

Риордан ласково обнял ее за плечи. Элиза вздрогнула и, словно пробудившись от глубокого сна, стала медленно раздеваться.

Ее движения, полные чувственности, граничили с бесстыдством. Сначала на пол полетел изящный дорожный жакет. Потом платье. Элиза неторопливо, будто совершая ритуал, расстегивала каждую застежку. Вот уже бретельки шелковой нижней рубашки сползли с ее плеч. И она, полностью обнаженная, откинулась на постель, всем своим видом призывая Риордана войти в нее.

В огромном зеркале, висящем на стене, Элиза увидела себя: казалось, от ее тела исходило матовое сияние. Все было каким-то нереальным, почти сказочным. Риордан не сводил с нее восхищенного взгляда и, весь дрожа от нежности и нетерпения, простонал:

– Элиза! О Боже…

Затаив дыхание, он подошел к постели.

Ощутив его тело, Элиза чуть не расплакалась от счастья, открываясь ему, как созревший розовый бутон навстречу солнцу.

Их единение было похоже на безумную дикарскую пляску. Они изо всех сил спешили утолить свою жажду, но не могли насытиться друг другом. И вот наконец, не в силах вынести сладостного восторга, Элиза впилась ногтями в грудь Риордана, оставив на ней кровавые полосы. И тут же, подчиняясь безотчетной необходимости, она, изогнувшись, как дикая кошка перед прыжком, приняла в себя семя запретной, но сладкой любви.

Река Миссисипи сверкала расплавленным серебром под лазурным небосводом. В Сент-Луисе, куда наконец-таки прибыли наши путешественники, творилось что-то невообразимое: город гудел, словно разрушенный улей. На подходах к пристани, казалось, яблоку негде было упасть – настоящее столпотворение! А сама пристань, как и во всех американских городах, раскинувшихся по берегам Миссисипи, поражала воображение приезжающих неимоверным скоплением пароходов, лодок, барж с замысловатыми названиями типа «Парящий орел-1», «Байард», «Миннесота», «Эмма Элиот» и так далее. Вдоль берега тянулся нескончаемый ряд ангаров и товарных складов, к которым каждую минуту подъезжали фургоны, груженные тюками, бочками, ящиками.