— Дорого обойдётся Бенолии Панемерова страсть к придворной жизни, — сказал Пассер.

— Намного дороже, чем ты думаешь, — горько ответил Адвиаг. — Уже одно то, что на волне этой вздорной басни на высшие должности вылезет всякая избранниколюбивая сволочь, доведёт политический кризис до пика, потому что никто из них для реальной государственной службы не пригоден. Ты, надеюсь, понимаешь куда с пика политических кризисов неизбежно скатывается правительство?

— Реформисты все эти братковские игры с Пророчеством и Пришествием на дух не переносят, — задумчиво проговорил Пассер. — Так, может быть, нам…

— Тебе напомнить притчу о пастухе? — перебил Адвиаг. — Или перечислить признаки революционной ситуации? Благодари пресвятого, что в Бенолии реформистских партий так много и конкуренция у них самая жёсткая. Не трать они почти все силы на межпартийную борьбу, мы с тобой давно бы уже на фонаре болтались с Максимилианом рядышком.

— Тогда почему не позволить принцу Филиппу осуществить задуманное? Он толковый управитель, способен на разумные уступки простонародью и твёрдость перед ВКС, а главное — категорически не приемлет всю эту избранническую ересь.

— Нельзя, — вздохнул Адвиаг. — Ситуация такая, что малейшая перемена в составе правительства повергнет страну в хаос. Тем более опасны перемены на престоле. Как ни печально, а его императорское величество Максимилиан — единственный гарант стабильности в Бенолии на ближайшие десять лет. Поэтому всячески оберегать свиняку трон-нутого мы вынуждены. Иначе революция, помноженная на братковские войны, неизбежна. Всё, что я могу сделать для его высочества Филиппа, это оградить от ареста и добиться, чтобы Максимилиан назначил его престолоналедником.

Пассер отвернулся. Адвиаг криво усмехнулся и позвонил референтке, приказал принести чай.

Когда женщина ушла, заместитель спросил:

— Почему вы думаете, что голова Погибельника не угомонит избавительскую истерию? Раньше мы всегда…

— Раньше в это координаторы не вмешивались!!!

Пассер побледнел.

— Дронгер, — еле выговорил он, — ты уверен?

— Уверен, — кивнул Адвиаг. — Стараниями одного из прихлебателей Панимера вестью о Пришествии заинтересовалось руководство ВКС. Пока только секторального уровня, но скоро всё это пойдёт и выше. А ленивых и тщеславных дураков с пылкой страстью к халяве среди координаторов ничуть не меньше, чем среди бенолийских обывателей.

— В таком случае дело ещё хуже, чем ты думаешь, старый перестраховщик Дронгер, всегда готовый к самому страшному. Такой задницы не предусмотрел даже ты.

— В смысле? — насторожился Адвиаг.

— Ты забыл о белосветцах. О том, что трусов и халявщиков среди рыцарей тоже ничуть не меньше, чем среди бенолийских обывателей.

— Спаси нас пресвятой, — простонал Адвиаг. — Пророчество ведь можно истолковать как обещание судьбы вернуть ордену власть над миром. Если в это ядовитое месиво сунутся ещё и светозарные, то весь Иалумет по уши в дерьме увязнет, а от Бенолии даже пыли не останется — сгинет без следа и памяти!

— Одна надежда, — тихо сказал Пассер, — что ни архонты ВКС, ни гроссмейстер дураками никогда не были.

— Вся беда в том, — блекло ответил Адвиаг, — что избранническая отрава действительно очень завлекательна. Очень трудно удержаться, чтобы не использовать её так или иначе. Если не себе, так другим голову одурманить захочется обязательно. Но яд отравит всех — и тех, кого дурманят, и тех, кто дурманит. Если гроссмейстер или архонты попробуют использовать избранническую игру в своих интересах, то вскоре окажутся заложниками ситуации без малейшей возможности её контролировать. И что тогда ждёт Иалумет, а вместе с ним и Бенолию, можно только догадываться.

— Так вот почему ты никогда не пытался разыгрывать карту Погибельника, — понял заместитель. — Даже когда до опалы и ссылки оставалось только полвздоха, ты всё равно…

— Да, — кивнул Адвиаг. — Это лекарство убивает и врача, и пациента, и всех родственников с соседями в придачу.

— Бенолия обречена? — спросил Пассер.

Адвиаг пожал плечами.

— Не знаю. Помнишь, Альберт, когда мы ещё студентами были, то пошли на публичную лекцию о случайностях и закономерностях? Хорошая оказалась лекция, мудрая и полезная.

Заместитель грустно улыбнулся:

— Все закономерности мы вычислили. Это нетрудно… И прогнозы наши достоверны. Но в счастливый случай я не верю.

— А случаю на твою веру три кучи с верхом. На то он и случай, чтобы ни от чего не зависеть — ни от достоверностей, ни от закономерностей.

Пассер не ответил.

Джолли смотрел из окна спальни на узкую поселковую улицу, припорошенную первым снегом. Дом у него такой же, как и у большинства гирреанцев: саманная трёхкомнатка с большой кухней, которая по совместительству была и столовой, и гостиной.

«В Алмазном Городе, — думал Джолли, — квартиры придворных десятого ранга однокомнатные, с крохотной кухонной нишей и душевой кабиной. В баню мы ходили по записи, на ванну или парную отводилось не более получаса».

Здесь баня пристроена к дому. Никто никуда не торопит, кости греть можно столько, сколько захочешь. «Точнее, столько, сколько твой бюджет позволяет потратить на топливо».

В дверной косяк коротко постучал Кандайс, приёмный сын Джолли, высокий мощнотелый наурис восемнадцати лет. Джолли повернулся к нему, посмотрел вопросительно.

— Мама обедать зовёт, — сказал Кандайс. — Бать, а ты что такой смурной?

— Да так, — улыбнулся Джолли, — придворная жизнь вдруг вспомнилась.

Кандайс опустил глаза.

— Ты можешь туда вернуться. Преподобный Григорий своё свидетельство нигде не регистрировал. Считай, его вообще не было.

— Глупый. — Джолли подошёл к сыну, прикоснулся к плечу. — Я подумал, что не будь опалы, у меня не было бы ни тебя, ни твоей сестры, ни вашей матери. И школы у меня тоже никогда бы не было.

— Школа из козьего сарая перестроена, — сказал Кандайс.

— Главное, что это школа. Моя школа.

— Так ты не жалеешь, что остался в Гирреане?

— Глупый, — повторил Джолли. — Нельзя жалеть о том, что предпочёл настоящую жизнь кукольной.

— Но в Алмазном Городе ты мог бы… — Кандайс не договорил, сделал неопределённый жест.

— Нет, — уверенно ответил Джолли. — В Алмазном Городе я не смог бы сделать и половины того, что сделал в Гирреане. И не получил бы даже сотой доли того, что обрёл здесь. В кабинете патронатора я понял это с полной отчётливостью.

— Я так боялся, что ты уедешь, — тихо сказал Кандайс.

— Я тоже.

Кандайс посмотрел на отца непонимающе.

— Ты это о чём?

— Уже не о чём. — Джолли взял сына под руку. — Пошли обедать. Мама рассердится, что задерживаемся.

Ульдима, супруга Джолли, маленькая, тоненькая, изящная до хрупкости, накрывала на стол. Двигалась женщина с такой грацией, что казалась сотканной из воздуха. «В сравнении с ней придворные дамы выглядели бы коровами, — подумал Джолли. — И ни за что не простили бы моей фее такого недосягаемого превосходства».

— Мам, а что ты на пятерых накрываешь? — спросил Кандайс.

— Авдей придёт, — ответила вместо матери его сестра, тринадцатилетняя Лайонна. Кандайс помог ей подкатить инвалидную коляску к рукомойнику, дал полотенце.

— Вы уезжаете в два? — спросила мужа Ульдима.

— В половине третьего.

Кандайс подкатил кресло сестры к столу. Ульдима поставила на стол плетёнку с хлебом.

— Так не ко времени ваша поездка! В Каннаулите ждут Погибельника и… — женщина отвернулась.

— Всё хорошо, лапушка, — обнял её Джолли. — Именно благодаря Погибельнику Каннаулит сейчас самое безопасное место в Бенолии. Там коллегианцев и агентов охранки больше, чем местных жителей вместе с конкурсантами и обслугой «Оцелота». Заодно и в Плимейре порядок наведут. Так что ни воров, ни грабителей, ни наркоторговцев там даже близко нет. А здесь этого контингента четверть посёлка. Но ведь живём.