Ланмаур медленно поднялся из-за стола, подошёл к внуку. Тяжело, с оттяжкой ударил по лицу. Вернулся за стол.

— Ты за своей брякалкой последние мозги потерял. Быть принятым в Алмазном Городе — наивысшая честь для любого и каждого в империи. А войти в его штат, встать подле избранных и самому стать избраным — величайшее счастье, которое только может послать пресвятой. И если ты, недородок, этого не понимаешь, то место тебе среди быдла грязнокрового, а не меж благородного сословия!

— Следователь сказал правду, — тихо ответил Малугир. — Это вы Авдея изувечили… Но зачем он тогда дал такую клятву? Для чего?

— Плебей всего лишь знал своё истинное место и….

— Губернатор, да замолчите вы во имя пресвятого! Уши вянут слушать ваши бредни.

Малугир, не дожидаясь разрешения, вышел из кабинета. По коридорам и галереям резиденции шёл как в тумане, почти ничего не видел из-за слёз. Остановился, только наткнувшись на перила какого-то балкона. Вытер слёзы, посмотрел вниз, на широкую бетонную площадку одного из хоздворов, присыпанную чахлым осенним снежком и подметённую с небрежной ленцой.

С высоты балкона площадка казалась маленькой и уютной, манила пустотой и покоем — полным, абсолютным, недостижимым до сих пор покоем.

Малугир нагнулся, хотел рассмотреть её внимательнее, такую чистую, такую красивую — ведь на ней не было людей, никого не было: ни губернатора, ни следователя, ни этого Талуйдика Удгайриса, или как его там…

— Ты что задумал?! — невесть откуда взявшийся наурис рванул Малугира от перил.

— Ничего, — растерянно ответил тот. — А вы кто?

— Не узнаёте? Ну ещё бы, с какой стати многочтимому господину наследнику замечать такую ничтожность как теньм своего деда. Тем более, что теньм бывший.

— Вы Цалерис Аллуйган, — вспомнил Малугир. — Мы встречались на очной ставке. Но вы ведь уволились ещё тогда, в тот же день…

Цалерис невольно хохотнул. Надо же такое ляпнуть! Теньм — и уволился. У вельмож и впрямь на голову хроническое недоразвитие.

— Но почему тогда вы здесь? — продолжал недоумевать губернаторский наследник. — И почему в форме? Вы ведь должны были её сдать кастел…

Малугир запнулся на полуслове, посмотрел на Цалериса.

— Ты пришёл его убить. Ещё тогда задумал. Поэтому и форму не сдал…

Цалерис не ответил.

— Не надо этого, — попросил Малугир. — Я не потому, что губернатор мой дед. Просто в убийстве точно так же нельзя состояться, как и в самоубийстве. Помните, что Авдей в следственном кабинете говорил? Я ради него прошу — не надо пачкать себя кровью.

— Не трогай это имя! — прошипел Цалерис. — Никогда не трогай!

— Но я связан с ним не меньше вашего, даарн Аллуйган.

— Я не даарн! Неизвестно какими нищебродами рождён, в приюте куплен.

Малугир смотрел озадаченно.

— Выпускник любого из Высших лицеев становится дворянином третьей ступени вне зависимости от первоначального происхождения.

Цалерис опять хохотнул, покрутил головой.

— Ну вы и даёте, многочтимый. Меня же с дипломной практики выперли.

— И вы теперь хотите губернатору за это отомстить?

От яростного, полного ненависти взгляда бывшего теньма Малугир попятился.

— Отомстить я хочу, — сказал Цалерис. — Но не за отсутствие диплома. За это я молебен в губернаторскую честь закажу. А вот за Тедди… Теодор Пиллас, слышали о таком, многочтимый?

— Да, — кивнул Малугир. — О Теодоре Пилласе я знаю. Только… Зачем вы меня остановили? Всё ведь из-за меня случилось. И калечество Авдея, и гибель вашего друга. Если кому и надо мстить, то мне. А вы вместо этого…

— Дурак! — оборвал Цалерис. — Если кто здесь и ни при чём, так это ты. Иначе бы зачем ему… — Цалерис не договорил.

— Ты думаешь, Авдей поэтому дал такую клятву? Ну там, у следователя… — Малугир отвернулся, отошёл к стене, упёрся в неё ладонями. — Нет, нет, это невозможно…

— Если бы вы себя тогда видели, многочтимый, не сомневались бы.

— Не надо по Табелю, — попросил Малугир. — У меня ведь имя есть. После того, как умерли родители, я так редко его слышу… Даже от деда. Он обычно меня «господин наследник» зовёт. Но гораздо чаще обходится вообще без всякого обращения. А чтобы по имени… Почти никогда. И никто. Странно, что я его ещё не забыл, своё имя.

Цалерис подошёл, осторожно положил ему руку на плечо.

— Вам бы уехать из города. А ещё лучше — с материка. И побыстрее.

— Почему? — непонимающе посмотрел Малугир.

— Губернатор прикажет вас убить.

— Нет, — криво улыбнулся Малугир. — Ведь я же единственный наследник. Род прервётся, а для него это…

— Однако вы не сомневаетесь, что губернатор способен отдать такой приказ.

Малугир поёжился.

— Я не…

Цалерис усмехнулся с ехидцей.

— Разве?

— Мои родители… — сипло сказал Малугир. — Их лётмарш разбился… Это дед заказал?

— Нет! — Цалерис схватил его за плечи, тряхнул. — Даже и не думай. Когда из лицея вышибли, первое, что я проверил, так это смерть твоих родителей. Взломал по сети полицейский архив. Дознание велось качественно, и там всё чисто. Это реально был несчастный случай. Губернатор здесь ни при чём. В лазоревый чертог твои родители ушли по воле пресвятого.

Малугир кивнул. Цалерис убрал руки, поклонился. Немного помялся и сказал:

— И всё же вам надо уехать. Сейчас же. Убить вас губернатор, может быть, и не убьёт, но ведь ещё и психоактивные инъекции, гипнотехнологии. Много всякой дряни придумано, чтобы заставить людей сделать то, от чего с души воротит. Я слышал ваш разговор в кабинете. На придворный чин у губернатора так аппетит разгорелся, что все другие чувства поотшибало. Ради него он вас не то что в экзекуторы, императору в койку засунет. А чем он там заниматься предпочитает, всей Бенолии известно.

— Вы… — Малугир не договорил, застеснялся.

Цалерис улыбнулся.

— Нет, я такой же традиционник, как и вы. Но тех, кто предпочитает жёлтые радости, не осуждаю. Только наш богоблагословеный государь реализует их в такой форме, что свинью затошнит.

— Да, я кое-что об этом слышал.

— Я выведу вас из резиденции, — сказал Цалерис. — Охрана здесь хорошая, но только не для теньма. Меня они даже не заметили. И сослуживцы бывшие тоже не увидели. На курсе я был лучшим… Вас тоже никто не заметит.

— Мне вещи собрать надо.

— Нет. Барахло помешает. Брать надо только деньги. Всю наличку и все кредитки, которые у вас есть. Я сейчас принесу. Вам самому в свои покои лучше не возвращаться.

— Да, конечно, — кивнул Малугир. — Я понимаю. Только… Я бы хотел…

Цалерис ободряюще улыбнулся:

— Скрипку я тоже возьму. Но только одну.

— Мне и нужно одну! Ту, которая называется «Натали». Она в музыкальном салоне, футляр…

— Я знаю. Теньмы всегда всё знают о вещах как Светоча, так и членов его семьи.

— А что ещё знают теньмы? — с холодной злостью спросил Малугир. Мысль, что в его комнаты заходили не только личные слуги, а другие, совершенно посторонние люди, обожгла точно крапива. Чужаки трогали его вещи, читали его письма. Расспрашивали обслугу о его привычках. Вторгались в то, что Малугир считал принадлежащим только ему. И это было ещё больнее и унизительнее, чем дедовы пощёчины.

— Теньмы знают многое, — сказал Цалерис. — Почти всё. Но никогда, ничего и никому об этом не говорят.

— Вы больше не теньм.

— Не теньм. Но и не гардеробщик, чтобы продавать чужие тайны журналистам или прислуге из других резиденций.

— Вы хотите сказать, — не поверил Малугир, — что моя обслуга продавала меня как… как…

— Как мешок с трелгом. Причём дешёвым.

— Пресвятой Лаоран, — только и смог сказать Малугир.

Цалерис пожал плечами.

— Глупо считать обслугу вещью. Это люди, а люди бывают разными. Но любой может чувствовать боль. А вместе с ней и ненависть.

— Но я никогда… Я же никогда никого…

— А кто сказал, что расплачиваться приходится только за собственные грехи? Многим достаточно одного вашего дээрнства. И я не могу сказать, что они полностью неправы.