Он остерегается прямо обвинять Армана, напротив, он осыпает его цветами своего красноречия, воспевает его достоинства и в то же время, как бы вскользь, предательски, ядовито намекает на необузданную вспыльчивость молодого, неопытного любовника Антонии.

В душу беспристрастного судьи уже закрадывается подозрение, он уже начинает сомневаться в невинности Армана. Де Марсиа торжествует, ему только того и надо.

Далее. Неаполитанец не говорит, что видел сам Армана на улице, когда провожал домой Антонию. Заметила вдали Армана сама Антония, но ведь она умерла, так что добиться правды очень трудно.

Что же делает ловкий де Марсиа, запустив свою адскую машину? Остается он в Париже? Следит он за дальнейшим ходом процесса? Нет. Он очень доволен своей ролью свидетеля и боится попасть на скамью подсудимых. Он, конечно, заметил, что потерял кольцо с изумрудом. Во всяком случае, человек этот приходит к тому убеждению, что ему необходимо держаться на приличной дистанции от французской полиции, и потому, оставив судебному следователю краткое, но обстоятельное письменное показание по делу Армана, он благоразумно исчезает не только из Парижа, но и из самой Франции.

Он имел полное право уехать, отъезд свидетеля, не замешанного в преступлении, не мог, конечно, остановить ход процесса.

Но как уезжает он? явно, открыто или тайком? Могу сказать только одно: он очень спешит с отъездом. Примечание В. показывает нам, что де Марсиа и его любовница так скоро собрались в дорогу, что не успели даже взять от прачки своего белья. Они, конечно, были при деньгах, потому что бросили вещи, стоимость которых превышала 300 франков, они просто не имели времени возиться с такими пустяками. Несмотря на все старания, я никак не мог узнать, где скрывались они первое время, – это осталось тайной для всех, кроме их сообщников.

Только спустя два года удается мне напасть на след беглеца. Примечание С. указывает на пребывание его в Англии, он продает там золото и бриллианты.

В этот-то благоприятный промежуток времени и были конечно прожиты 20 000 франков, оставленные в портфеле Антонии; дело уже закончилось законным порядком и предавалось забвению, можно было рискнуть украденными деньгами. После этого опять появляются в продаже вещи убитой Антонии, и продаются они все в разных государствах, непременно вне пределов Франции.

Де Марсиа не мог, конечно, знать, что у меня хватило терпения разыскивать по всему Парижу поставщиков князя Z и собрать от них точные сведения о всех бриллиантах и ценных безделушках, подаренных Антонии ее щедрым покровителем.

Описание этих вещей очень сходно с описанием драгоценностей, проданных в Гамбурге, Брюсселе и Лондоне. Мне удалось даже перекупить одну из этих вещиц – матовый золотой браслет с русской надписью. Долго искал я самого де Марсиа, но никак не мог его найти. По всей вероятности, он не возвращался более в Париж.

В 1868 году сын мой должен вернуться. Арман поможет нам найти этого негодяя, так как он все же знал его немного, встречался с ним не раз. Тогда мы уже вместе поведем наше трудное дело и оправдаем себя наконец перед людьми, только перед людьми, так как перед Богом совесть наша чиста и безупречна.

Январь 1862.

На этом оканчивались мемуары. Сама судьба преследовала не только злополучную семью д'Анжеля, но и тех, кто принимал в ней участие.

Адвокат Баратен был разбит параличом и медленно угасал с каждым днем.

Собрав материал, но не воспользовавшись им, умер в 1862 году и старый барон д'Анжель. Не суждено ему было восстановить поруганную честь своего единственного сына, не суждено было даже взглянуть еще хоть раз на него.

Внимательно прочитал и перечитал эти записки еще два раза Состен Фрике. Ему надо было вникнуть в суть дела, чтобы суметь воспользоваться при случае трудами отца д'Анжеля и старого адвоката Баратена. По многим причинам хотелось юноше довести скорее свою нелегкую задачу до конца. Очаровательный образ Елены был тут главной причиной.

– Не могу же я оставить баронессу и ее дочь в руках этих нехристей, – говорил он себе. – Я был бы тогда их сообщником. Нет, во что бы то ни стало я должен достигнуть цели, на мне лежит святая обязанность, и я должен ее выполнить.

Фрике говорил смело об обязанностях долга и чести, о жалости и сострадании к двум беззащитным женщинам, о мести за безвременную кончину Николя.

Но в чем он не смел признаться и самому себе – это в своей любви к Елене д'Анжель. А между тем это-то чувство и было главной причиной его неприязни к Марсьяку.

Да, он любил Елену, хотя еще и сам, может быть, не отдавал себе отчета в только что зародившемся чувстве. А любовь эта уже заполнила его юное сердце, овладела всеми его помыслами, всем его существом. Но увы! любви этой суждено было выдержать жестокое испытание.

Просматривая разные примечания и заметки, приобщенные к запискам барона д'Анжеля и адвоката Баратена, Фрике прочитал следующее: «Хотя фамилия д'Анжель и не принадлежит к французской аристократии, но она старого дворянского рода.

В царствование Людовика XIV один из представителей ее, Рауль д'Анжель, был королевским наместником провинции Турен. У него было два сына. Старший должен был занять впоследствии высокий пост своего отца, но преждевременная кончина помешала исполнению этих планов. Второй – Пьер д'Анжель, женился на бедной молодой девушке, дочери простого буржуа и, поступив в военную службу, был убит в сражении под Штейнкерком. Он дослужился до чина капитана.

Вдова Пьера, воспитывая своего единственного сына, всеми силами старалась в нем развить отвращение к военной службе и сделала его членом парламента в своем родном городе Блуа.

Эмерик д'Анжель был человек очень умный, способный и очень популярный. Любовь народа спасла его и в роковые годы террора. Наследник этого Эмерика захотел послужить родине и королю и поступил на флот. Он отличился во многих сражениях и вышел в отставку с чином капитана.

Сын его, автор настоящих мемуаров, отец Армана д'Анжеля, по примеру своих достойных предков, служил верой и правдой королю и отечеству. Он был сначала советником префектуры, а затем старшим секретарем».

«Однако, хорошо бы меня приняли эти дамы, если бы я, человек без имени и состояния, можно сказать, ничтожный червь, сунулся к ним с предложением руки и сердца! – сказал себе Фрике, прочитав родословную д'Анжелей. – Меня сочли бы за афериста и без церемонии указали бы на дверь. У меня не только нет никакой родословной, но нет даже имени. Было бы действительно курьезно сказать Елене: желаете вы быть госпожой Состен? Однако оставим все это и займемся делом. Мемуары эти, во-первых, неполны, и на мне лежит обязанность пополнить их».

И, взяв в руки перо, Фрике принялся писать добавочную главу.

«Я нижеподписавшийся, не имеющий имени, рожденный от неизвестных родителей, бросивших меня на руках кормилицы в самом раннем детстве, окрещенный моим благодетелем и воспитателем г. Лефевром Состеном, прозванный Фрике и желающий навсегда сохранить за собой это прозвище, объявляю и подтверждаю следующее: барон д'Анжель не обманулся в нижепоименованном Викарио Пильвейре. История этого плута, этого негодяя мне хорошо известна. Он не только ловкий авантюрист и мошенник, но и участник страшного преступления. Я сам был свидетелем дуэли, в которой этот Пильвейра был секундантом. Он зарядил только один пистолет и подал его своему сообщнику, главному вожаку, г.***. Ограничимся до времени этими тремя звездочками; настоящее имя этого господина будет скоро известно. Противнику же г.***, Арману д'Анжелю, был дан пистолет незаряженный. Если бы старый барон д'Анжель был еще жив, то, конечно, крайне удивился бы тому странному обстоятельству, что в его собственном доме в Версале поселились Сусанна Мулен и Альфонс де Марсиа.

Впрочем, будь жив отец Армана, ему, конечно, не пришлось бы насладиться этим назидательным зрелищем, так как при жизни этого достойнейшего человека, а также до болезни адвоката Баратена, вышеупомянутый мнимый неаполитанский дворянин, Альфонс де Марсиа, благоразумно остерегался Парижа и его ближайших окрестностей.