Забота о варварски истребляемом русском лесе подсказывает Львову интереснейшее строительное новшество – глинобитные дома, из «битой», иначе – прессованной и скрепляемой известковым раствором – земли. Он обучает новой технике собственных крепостных, которые возводят опытные строения в Павловске под Петербургом и домик в деревне Аропокази, вблизи Гатчины, принадлежавшей близкому другу Павла I фрейлине Е.И. Нелидовой. Павел I поддерживает идею открытия соответствующего училища для строителей. Одно из них, под руководством самого Н.А. Львова, открывается в Черенчицах, другое – в Тюфелевой роще в Москве. Император дает архитектору заказ на возведение в Павловске замка в новой технике – сохранившегося до наших дней Приората.

Львов придумывает и новый вид кровельных материалов – род рубероида, мягкой кровли, более легкой и более стойкой, чем все традиционные покрытия. «Свинец дорог, – пишет Львов, – железо на земле ржавеет, дерево гниет и горит, черепицею бьет еще больше людей, нежели самим ядром; кровле сей крепостной, следовательно, должно быть мягкой, негниющей и несгораемой».

Но, как гласит народная мудрость, нет такого доброго дела, за которое не пришлось бы поплатиться. Судьба Львова – не исключение. Со смертью в 1797 году А.А. Безбородко против него тут же возбуждается дело по поводу расходов на землебитные постройки. В результате нервных перегрузок Львов оказывается на 9 месяцев прикованным к постели. Но достаточно вступить на престол Александру I, как едва оправившегося архитектора направляют на Кавказ «для устроения и описания разных необходимостей при тамошних теплых водах». Не подчиниться невозможно. Между тем надорванное здоровье сразу же дает о себе знать. На обратном пути с Кавказа Львов успевает доехать только до Москвы. В Черенчицы Марии Алексеевне доставляют уже его тело. Смерть настигла архитектора 21 декабря 1803 года. Львову исполнилось 52 года.

О чем думает осиротевшая Мария Алексеевна? То, что она испытывает, трудно назвать горем. Это отчаяние. Машенька выдержит только четыре года и доживет до тех же, что и ее «Львовинька», 52 лет. Достигшая шестнадцатилетия младшая дочь, кажется, развязала матери руки. В храме села Никольское-Черенчицы, рядом с надгробием Николая Александровича, появилась новая плита: «При вратах храма сего почиет прах освятившей оный Марьи Львовой, родившейся в 1755 году, скончавшейся 1807 г., 14 июня, на 52-м году от рождения». Храм был построен по проекту Львова.

Г.Р. Державин, женившийся к тому времени на младшей сестре Дьяковой – Дарье Алексеевне, отозвался на смерть старого друга стихотворением «Поминки».

Майна – так звали Машеньку друзья. И от себя поэт добавил, что супругам было подарено высшее человеческое счастье – единственной в жизни взаимной любви. Многим ли удается его испытать!

О нем ходили легенды. Множество легенд. О его отваге. Неколебимом мужестве. Лихой бойцовской удали. Способности пренебрегать опасностью для себя и беречь каждого солдата. «Я бы стыдился, – скажет он П.И. Багратиону, – предложить опасное предприятие и уступить исполнение другому». Офицер по призванию, семейной традиции, влюбленности в ратное дело, он ненавидит смерть и не терпит жестокости даже по отношению к врагу.

Денис Васильевич Давыдов.

Для Вальтера Скотта он тот легендарный Черный Капитан, о подвигах которого говорит вся Европа. В его существование трудно было бы поверить, если бы не вполне реальный портрет, который украсит кабинет писателя и останется со Скоттом до конца его дней. И еще – переписка. В ответ на письма романиста станут приходить написанные великолепным французским языком очерки Отечественной войны, позже подарок – старинное кавказское оружие. «Человек знаменитый, чьи подвиги в минуты величайшей опасности для его отечества вполне достойны удивления», – отзовется Вальтер Скотт и почтет за честь послать своему необычному адресату собственный портрет с дарственной надписью. Писатель в восторге от бесстрашного и благородного героя, Россия восхищается поэтом и воином. Литературная слава пришла к Черному Капитану много раньше воинской. А вообще жизнь Дениса Васильевича Давыдова была ярче и невероятнее любых легенд.

Детство… Село Бородино и «страна Пречистенка». На углу Всеволжского переулка и Пречистенки – городская родительская усадьба, где он родился, куда постоянно возвращался мыслями (домовладение – Пречистенка, 13). Бородино – родовая отцовская деревня, где проходят все ранние годы. Вспоминая начало Бородинского сражения, Давыдов напишет: «Там, на пригорке, где некогда я резвился и мечтал, где я с алчностью читывал известии о завоевании Италии Суворовым, о перекатах грома русского оружия на границах Франции, – там закладывали редут Раевского… Слезы воспоминания брызнули из глаз моих…»

Только тихой помещичьей жизни здесь никогда не было. Отец не расставался со своим полком. Сын рос, по собственным словам, «под солдатской палаткой».

Конец очередных маневров Полтавского легкоконного полка. В лагерь влетает на саврасом коне калмыцком Суворов. Без мундира и знаков отличия. В солдатской каске и распахнутой на груди белой рубашке. Он хочет сам поблагодарить солдат и офицеров, но не может не заметить девятилетнего мальчонку, рвущегося к его стремени. «Кто он таков?» – «Сын командира полка». И знаменитый разговор:

– Любишь ли ты солдат, друг мой?

– Я люблю Суворова; в нем все: и солдаты, и победа, и слава.

– О, помилуй Бог, какой удалой! Это будет военный человек; я не умру, а он уже три сражения выиграет!..

Сражение при Бородине 1812 года Августа 26 дня. Литография по рисунку А.И. Дмитриева-Мамонова.

Суворовское напутствие – разве не с него, собственно, и начиналась жизнь Дениса Давыдова? Но сам он считал иначе. Первые строки давыдовской автобиографии отмечают совпадение дней рождения «двух Денисов» – французского просветителя философа Дидро и русского гусара, которые, по ироническому замечанию автора, почему-то оставили свой след в литературе.

Отдельным исследователям хотелось бы приписать Д. Давыдову превосходное домашнее образование. Но действительность выглядела иначе. Как в жизни Суворова. Французский язык, танцы, самые поверхностные представления обо всем и ни о чем. Образованнейший человек своего времени, тонкий ценитель литературы, знаток истории и естественных наук, не чуждавшийся и философии, Д. Давыдов всем был обязан самому себе. Просто надо было находить свободные от военной службы и друзей часы. Он одинаково скрывал свои занятия, свое трудолюбие и даже ту серьезность, с которой относился и к военному делу, и к литературному труду.

«Между порошами и брызгами, живя в Москве без занятий, – напишет Д. Давыдов о себе, – он познакомился с некоторыми молодыми людьми, воспитывавшимися тогда в университетском пансионе. Они доставили ему случай прочитать „Аониды“, полупериодическое собрание стихов, издаваемое тогда Н.М. Карамзиным. Имена знакомых своих, напечатанные под некоторыми стансами и песенками, воспламенили его честолюбие: он стал писать…»

Выбор службы не вызывал сомнений: конечно, армия! Семнадцати лет Д. Давыдов едет в Петербург для поступления в полк. Но на пути его желания стать кавалергардом два препятствия: небольшой рост и недостаток материальных средств. Первое он преодолеет упорством, второе будет ощущать постоянно. Юнкером ему придется месяцами сидеть на одном картофеле – на разносолы денег нет. Впрочем, существовало еще и третье, самое главное препятствие – вольнолюбивый дух, который подскажет Д. Давыдову его первые поэтические произведения.