Предложение не было принято, но и не было отвергнуто. Софья Федоровна ставит Пушкину условие – явиться перед ней в начале зимы. И этот приказ заставляет Пушкина пуститься в путь на Псковщину, который оказывается для него неудачным. Его возок опрокинулся в пути, и поэту пришлось какое-то время приходить в себя в Пскове. 1 декабря он пишет с дороги Зубкову: «Не личное мое счастье заботит меня, могу ли я возле нее не быть счастливейшим из людей, – но я содрогаюсь при мысли о судьбе, которая, быть может, ее ожидает, содрогаюсь при мысли, что не смогу сделать ее столь счастливой, как мне хотелось бы, жизнь моя, доселе такая кочующая, такая бурная, характер мой – неровный, ревнивый, подозрительный, резкий и слабый одновременно, – вот что наводит иногда на меня тягостные раздумья. Следует ли мне связать с судьбой столь печальной, с таким несчастным характером – судьбу существа такого нежного, такого прекрасного». К этому можно было бы прибавить и полную материальную неустроенность поэта, но о ней Пушкин просто не думал.

Дочь Воронежского губернатора Федора Алексеевича Пушкина, Софья Федоровна вместе с сестрой Анной Федоровной сразу после ранней смерти матери перешли под опеку Екатерины Владимировны Апраксиной. Покровительница заботилась об их замужестве. Старшая Анна уже в 1823 году была выдана за Зубкова, младшая Софья еще ждала своей судьбы. Современница, всегда и всем интересовавшаяся Елизавета Петровна Янькова, в своих «Рассказах бабушки» писала: «Я знавала… двух молодых девушек – Софью Федоровну и Анну Федоровну (Пушкиных); обе они воспитывались у Екатерины Владимировны Апраксиной, и она выдавала их замуж. Первая была стройна и высока ростом, с прекрасным греческим профилем и черными, как смоль, глазами, и была очень умная и милая девушка; она вышла потом за Валериана Александровича Панина и имела трех сыновей и дочь. Меньшая, Анна Федоровна, маленькая и субтильная блондинка, точно саксонская куколка, была прехорошенькая, преживая и превеселая, и хотя не имела ни той поступи, ни такой осанки, как ее сестра Софья, но личиком была, кажется, еще милее. Она была за Василием Петровичем Зубковым; у них было две или три дочери и сын».

Впечатление, произведенное на Пушкина, было очень сильным.

Свидетельствами постоянных посещений Пушкиным Зубковых становятся несколько рукописей и зарисовки поэта. Здесь два пушкинских автопортрета, портрет четы Вяземских, Пестеля, Рылеева, Юшневского, Давыдова, шаржи на Веневитинова и бывшего царскосельского лицеиста В.П. Пальчикова. Поэта явно задевает посвященное Софье Федоровне стихотворение его одесского знакомца поэта Федора Туманского:

Современники утверждали, что между поэтами возникал иногда род поэтического соревнования. Во всяком случае, подобные примеры сохранились. Ответ Пушкина в альбоме Зубкова допускает подобную возможность. Пушкин пишет о «своей» Софье Федоровне:

Пушкин даже не заметил, как осторожно, но упрямо противостояли близкие его чувству. 1 ноября все того же 1826 года он оставляет у Зубкова строки, которые тот должен передать Софье Федоровне. Самому это сделать по условиям света не представлялось возможным:

Да, строки были написаны много раньше, но все равно Зубков не счел возможным передать их адресату: Софье Федоровне не пришлось их прочесть. А между тем имя Софьи Федоровны мелькает во многих письмах этих месяцев. С княгиней Верой Федоровной поэт поделится, что «С.П. – мой добрый ангел». Князю Вяземскому сообщает, что решил не ездить в Петербург, тем более не задерживаться в Михайловском: «Она велела!» Соболевского поэт просит переслать письмо Зубкову «без задержания малейшего. Твои догадки – гадки, виды мои гладки».

Но назначенный срок его возвращения в старую столицу оказался всего лишь пустой шуткой. По возвращении поэт узнает, что Софья Федоровна не изменила своему более давнему поклоннику и дала слово Валерьяну Александровичу Панину. Поездки к Зубковым прекратились. Оставалось пережить шутки Москвы над незадачливым женихом.

Исследователи почти сразу отказались ото всяких сомнений. Конечно, старшая. Конечно, Екатерина Николаевна Ушакова. Это к ней оказался неравнодушным поэт почти сразу после своего первого неудавшегося сватовства. Оно не наделало в Москве особого шума: все разыгралось в достаточно узком кругу лиц, не заинтересованных в огласке, а сам Пушкин слишком серьезно отнесся к своему чувству, примеряя возможные перемены в своей жизни к благополучию и счастью невесты.

Софья Пушкина замужем. Пушкин продолжает ездить по балам и домам. Знакомых множество, но среди них почти сразу занимают едва ли не первенствующее место Ушаковы. Ушаковы с «Пресни», как их называли знакомые.

Отец семейства – помещик средней руки Калязинского уезда Тверской губернии. По службе – всего лишь чиновник Комиссии для строения, занимавшейся отстройкой Москвы после пожара 1812 года. Дом Ушаковых достаточно далек от центра и привычных районов столицы – на Средней Пресне, за знаменитыми Пресненскими прудами, где обычно бывали гулянья и москвичи ездили любоваться красотой закатов. Зато обстановка дома была удивительной. Книги, ноты, разговоры о литературе. Главное – две красавицы дочери, образованные, знакомые с литературой, остроумные и располагавшие к себе естественностью и простотой общения.

Увидев на балу Екатерину Николаевну, первый раз поговорив с ней, Пушкин начинает откровенно искать ее общества. Современницы отмечают, что только присутствие на балу Ушаковой-старшей способно его оживить. Если Екатерины Николаевны нет, он ждет ее, молча отсиживаясь в углу и не скрывая своей досады и нетерпения. По несколько раз в день он способен мчаться на Пресню, где, впрочем, бывала вся музыкальная Москва, завсегдатаями были и Петр Андреевич Вяземский, и князь П.И. Шаликов, и Н.Д. Иванчин-Писарев. Поэт каждый раз попадал в обстановку не просто дружелюбия – прямого обожания и восторгов. Его талант, исключительность ни у кого не вызывали сомнения. Здесь «он царствовал», по выражению одной из современниц.

Догадки о предстоящей женитьбе поэта быстро переросли в уверенность. Современница записывает: «Вчерась мы обедали у Уш. (Ушаковых), а сегодня ожидаем их к себе; чем чаще я с ними вижусь, тем больше они мне нравятся! Меньшая очень, очень хорошенькая, а старшая чрезвычайно интересует меня, потому что, по-видимому, наш поэт, наш знаменитый Пушкин, намерен вручить ей судьбу жизни своей, ибо уже положил оружие свое у ног ее, то есть, сказать просто, влюблен в нее. Это общая молва, а глас народа – глас Божий. Еще не видавши их, я слышала, что Пушкин во все пребывание свое в Москве только и занимался, что на балах, на гуляньях говорил только с нею, а когда случалось, что в собрании ее нет, то Пушкин сидит целый вечер в углу, задумавшись, и ничто уже не в силах развлечь его!..»